Леонид Габышев - Из зоны в зону
Надел штормовку, — а она ему велика, — и накинул на голову башлык.
— Похож на охотника или лесника. Как бы Евтушенко не испугался.
Над Москвой неслись тучи. «Вот возьму интервью, и пусть хлынет дождь», — подумал он, заходя в вагон электропоезда. Достав записную книжку, написал для Евтушенко одиннадцать вопросов. Теперь на него злобы не имел и готов был извиниться. Сталин — понимал он — такой же кровосос.
В Переделкино быстро нашел первые дачи. Они утопали в зелени, и он шел как бы по лесной дороге: вокруг ни души. «То ли писатели перед дождем вымерли?» Да и поселок не похож на поселок: вековые сосны придавили пышные дачи. «Переделкино это или не Переделкино? — подумал Коля, оглядываясь кругом, — не переделали ли его к моему приезду? А вдруг не туда попал? Да нет: как Викентич объяснил, так и иду».
Навстречу — наконец-то — шла женщина средних лет и что-то несла в ведре, прикрытом цветной тряпкой. Хотел спросить, где дача Евтушенко, но постеснялся. На писательницу женщина в пышной юбке и поношенной кофте не походила. Да и не знал он, как отличить писателя от простого смертного. «Писатели должны быть лучше одеты. Скорее это домработницд. У нее-то и надо было спросить».
Из переулка вынырнули два юных велосипедиста и стали кружить, оставляя на дороге, едва прибитой дождем, следы от колес. «Они и нужны», — подумал Петров.
— Как настроение, ребята?
— Хорошее, дяденька, — отвечал мальчик лет двенадцати в клетчатой рубашке и объехал Колю. Второй мальчик последовал его примеру, и они стали кружить вокруг Петрова, а он стоял напротив улицы, уходящей влево, и вертел головой.
— Скажите, где дача Евгения Евтушенко?
— Дача дяди Жени? — переспросил мальчик в клетчатой рубашке, и остановился. Остановился и второй, чтоб не наехать на своего друга. — Так вот его дача, — и мальчик указал рукой на особняк, утопающий в зелени.
— А вы рядом живете?
— Да-а, — протянул мальчик в клетчатой рубашке, — я на лето отдыхать приехал.
— Откуда?
— Из Волгограда!
— Из Волгограда!? И я из Волгограда, — Коля заулыбался и готов был расцеловать мальчишку-земляка. — Как тебя зовут?
— Миша.
— Меня Николай. Ты в Волгограде в каком районе живешь?
— В Кировском.
— А я в Красноармейском. Это рядом. Знаешь наш район?
— Знаю.
— Слушай, Миша, ты назвал Евтушенко дядей Женей, а ты знаком с ним?
— А как же? Я дружу с его сыном Петей.
— Бываешь у них на даче?
— Конечно.
— Сегодня был?
— Нет. Дождик собирается, и Петя не вышел.
— Ты здесь в гостях?
— Да, мы с мамой к родственникам приехали.
— Твоя мама кем работает?
— Моя мама кандидат технический наук.
— Миша, а ты вчера был у Пети?
— Был.
— Дядя Женя был дома?
— Да.
— А сейчас он дома?
— Дома, наверное.
— Миша, земляк, сделай для меня вот какое дело. Зайди к Пете, ну, пригласи его поиграть на улицу, и узнай, только узнай точно, дома ли дядя Женя?
— Я узнаю, я мигом узнаю. Мы тут как-то фотографировали, и я спрошу у Пети, проявил ли он пленку?
Миша нажал на педали и подъехал к даче Евтушенко. Прислонив велосипед к палисаднику, шмыгнул в калитку. Коля остался с меньшим мальчиком.
— А тебя как зовут?
— Гена, — тихо ответил мальчик.
— В каком классе учишься, Гена?
— Во второй перешел.
— Ты с родителями на даче живешь, или тоже приезжий?
— С родителями.
— Бываешь у Евтушенко?
— Нет.
— Не дружишь с Петей?
— Дружу.
— А почему к нему не ходишь?
— Меня к ним не пускают, а на улице мы играем.
Из калитки показался Миша. Он оседлал велосипед и подкатил.
— Дядя Женя дома. А Петя проявляет пленку.
— Ты видел дядю Женю?
— Нет. Но я слышал его голос.
— Кто еще у них дома.
— Петина мама.
— Спасибо тебе, Миша.
— Я попрошу вас, не говорите только, что это я вам сказал, а то они меня пускать не будут.
— Хорошо, Миша, не скажу. Будь уверен.
И Коля потопал к даче Евтушенко. По пути прочитал: улица Гоголя. За палисадником увидел свору собак. Они носились с лаем. «Так, собаки ни одной здоровой нет», — подумал он и возле калитки остановился. У притвора, выше головы, кнопка звонка. «Позвонить, что ли? — В жизни не видел, чтоб звонок выводили на улицу. — Нет, звонить не буду. А то вдруг выйдут и скажут: «Евгений Александрович принять не может», или: «Его нет дома». Не позвоню — на даче побываю и перекинусь несколькими словами, если откажется дать интервью».
Толкнув калитку, пошел по бетонированной дорожке к двухэтажному особняку, построенному в современном стиле. Слева большой дом старой постройки. И дом, и особняк в одной усадьбе, и Коля подумал: «Надоел старый и отгрохал новый». Около старого красовалась новенькая «Волга», нацеленная на улицу.
Приближаясь к особняку, смотрел на окна: не наблюдают ли за ним? Никого не заметил и подошел к тамбуру. Двери отворены, а на косяке еще кнопка. «Может, и в туалете есть звонок», — подумал он и хотел нажать, но заметил: провод перерезан и замер с поднятой рукой. «А не соединить ли провод? Звонок не работает, и вдруг — звонок!»
Попытался соединить — не получилось. Достал нож. «Сейчас выйдет Евтушенко, а я с ножом! Вызовет милицию». Быстро зачистив и соединив провод, нажал на кнопку. Шагов не слышно. Нажал еще и долго не отпускал». Не работает, — подумал и ошеркал о широкую щетку подошвы. — Надо снять туфли. Нет, не буду. Вдруг не пустят, тогда обуваться. Пригласят — разуюсь».
Поднявшись по ступенькам на удивление тесного тамбура, казанками несколько раз стукнул в дверь. Послышались шаги, и дверь приотворилась. Из притвора смотрела женщина лет сорока. Глядя ей в глаза, негромко сказал:
— Здравствуйте, — и опустил взгляд, но от стыда поднял: у женщины не прикрыты груди. То ли она в платье с огромным, до пупа, декольте, то ли вышла в чем мать родила… Не дождавшись приветствия, смущаясь и смотря женщине в глаза, продолжал: — Я журналист из Волгограда. Пришел взять интервью у Евгения Евтушенко.
К дверям, лая, подбежала собака и, зло рыча, сунула в притвор морду. Женщина притворила дверь, оставив телочку, и крикнула:
— Кубик! Нельзя! Пошел!
Кубик — здоровый пес — рвался в дверь, облаивая Колю, или, вместо хозяина, давал интервью?
— Его нет дома, — под лай пса, ответила женщина.
— Как нет, мне сказали, он дома.
Крупное и продолговатое лицо женщины казалось злым и некрасивым, и хотя пасмурно, разглядел: лицо испещрено ямочками, как после оспы.
— Кто вам это сказали?
Коля молчал — не выдавать же юного земляка — и нарастяжку:
— Да-а-а, ска-за-а-али.
— Берите интервью у того, кто вам это сказал.
Коля не нашел, что ответить напористой женщине и, под лай пса, пробурчав: «До свидания», медленно побрел к калитке. На полпути услыхал лай своры, но ходу не прибавил: его видят из окон и оказаться перед женой Евтушенко или им самим — трусом — нельзя. Собаки, догнав, взяли в кольцо и стали атаковать. Лохматая черная все же тяпнула сзади за ногу, но он не ускорил шаг, и сжал в кармане рукоять ножа: так хотелось погонять евтушенковскую свору!
Отойдя от калитки — обернулся и посмотрел на окно второго этажа, почти сплошь застекленного. У окна стояла женщина и, как показалось Петрову, уперев руки в боки, самодовольно взирала, как бы говоря: «Как тебя наши псы?» Он покачал головой и пошел прочь.
— Хороший сюжет! Потом напишешь рассказ, — выслушав Петрова, заключил Тенин и, помолчав, добавил. — Ты хотел ехать к Шолохову — не вздумай! Если у Евтушенко укусила собака, то у Шолохова — пристрелят.
В Москве Тенин предложил обмыть интервью. Коля купил две бутылки польской водки, — русской не было, — и они засели в квартире, произнося всевозможные тосты. Захмелев, Тенин надоумил позвонить в Кишинев знакомой девушке.
— Представься филологом. Профессором. Скажи: мой друг. Ну, давай!
Коля начал приятный разговор, представившись профессором. Тенин развалился на диване и, улыбаясь, слушал. Ему понравилось: Петров ловко импровизировал и так обольстил Полину, что договорился о встрече, когда приедет в Кишинев.
— Превосходно, — сказал Тенин. — Любого человека берешь, как быка за рога. Выпьем за это.
Выпили.
— А теперь новое задание.
Тенин, отыскав в ящике стола нужную карточку, сказал:
— Звони Аркадию Адамову. Знаешь такого писателя?
— Знаю. Что у вас за картотека?
— А-а, это у меня переписаны московские писатели, их телефоны и адреса. По работе часто приходится звонить. Только не пугайся Адамова. Говори с присушим тебе напором.
И он набрал номер известного писателя.
— Добрый день Это Аркадий Григорьевич?
— Да, — услыхал он в трубке.
— Вам звонит начинающий писатель Николай Петров, поклонник вашего таланта. Я написал три повести на вашу тему, но не решусь отнести в редакцию. Почему? Вы повествование ведете от лица инспектора уголовного розыска, я — от лица преступника. Я отсидел пять лет. Потому повести, боюсь, не опубликуют. Прошу вас: дайте на них рецензии, а если возможно — пристройте.
