Вячеслав Букур - Тургенев, сын Ахматовой (сборник)
Политэконом сдался. Решил пошутить перед загсом: залез под ватное одеяло и не заметил, как уснул. Его все обыскались.
Мать невесты все твердила:
– Я тебе говорила, он на тебе не женится. – И заглянула зачем-то на антресоли. – Он же без пяти минут доктор наук. Я же говорила, он не женится.
И так было сто раз. И крах уже начал прописываться отдельной строкой в паспорте Вики.
Брат вдруг заметил:
– Смотрите: кошка спит и двигается вверх-вниз.
Вика бросила в него букетом:
– Замолчи! Какая кошка – от меня жених сбежал!
Витя все-таки заглянул под одеяло – а там жених! Схватила невеста кошку, стала ее тискать:
– Муся, Муся, мы навсегда твои!
И любили, баловали эту Мусю много лет, но не помогло: муж сбежал.
Витя хотел сестру утешать, а она прихохатывает:
– Насилу дождалась, когда этот дундук исчезнет:
А из соседней комнаты как завизжит племянница:
– Не дундук! Сами вы!
И прилетел в проем двери изжеванный, истрепанный лев, в незапамятные веки сделанный из крепкого коричневого велюра. Он приземлился на левую разбухшую щеку, выражаясь всем видом малоцензурно: ни хрена себе… я вас так безоглядно… а вы… но если вы… такие убогие, то посмотрим…
* * *Первый муж ушел, а власть советская вот она: переминается с копыта на копыто, хотя уже озадаченно, фыркает прямо в лицо… А что фыркать, когда полки в магазинах пустые? Пора уходить!
Но и в эти пустынные времена – холодильник полон у Вики, все время полон, бразильский растворимый кофе на столе каждый день. Мужик товарного вида из другой семьи почуял запах уюта, запрядал ушами и прибежал: напои меня. Оставил жену, сына.
Мы хорошо его тоже знали еще по общежитской поре и звали «скульптурный Валера».
Потом мы идем с внуками на карусель обозрения, с трудом узнали Валеру: товарный вид в кубе, мышцы уже вообще от макушки идут, лежит на руле «Геца» и громко шепчет: «Я больше не могу, не могу».
Вдруг сорвался молодец в командировку в Москву и сообщает: встретил свою одноклассницу, она вдова, я не вернусь.
Тут Вика, как всегда в опасный момент, стала резко хорошеть: вставила две счастливые подковы зубов, вколола ботокс и бросилась в столицу. Но когда вернулась – все лицо было в мелких мешочках. Жизнь победила ботокс.
Быстро вернулась, значит, и рассказывает:
– Открывает мне какая-то старушка с букольками. Это его Лаура, Беатриче, как там еще… Увидел меня – достал гармошку и заиграл.
– Гармонисту за игру нужно премировочку, – рассудительно сказал брат, – коечку, периночку да лет под сотню девочку.
– По гармошке я поняла, что Валера никогда не вернется в мой салон, где разговоры о Леже, романсы, весь свет и цвет города…
Витя затрубил:
– Но-но! Горевать некогда, дел полно. Выставка твоя в Америке – столько нужно сил, еще не вся херамика запакована.
Приглашение в США у нее было уже полгода как. Почти живая у Вики керамика: все эти коты-рыбы-облака сейчас, кажется, запоют, но не хватает до гениальности последней безоглядности.
* * *Нановодка закончила нежное течение свое.
Не говоря худого слова, Витя раскрыл папку и начал читать.
Один человек потерял трудовую книжку. Ездит по старым работам, восстанавливает. На одной работе – старая любовь, которая его бросила. На другой – друг, который его уволил, когда стал успешным. Все клонилось к тому, что главный герой один хороший.
И стиль был яркий, но страшно было заглубляться в этот текст: ослепительно, холодно и в конце ничего в сердце не остается.
* * *Тут помогла нам жизнь в виде Витиного мобильника с крепкозадыми вагнеровскими валькириями.
– Да, Искорка, три жены. Это нормально. У Булгакова было три… Слушай, давай судить о людях не по падениям, а по взлетам. Кто плохой? Я плохой? Я их заработал, чтобы писать…
Видимо, дочь крепко наседала, потому что он срочно вызвал на подмогу из прошлого то прежнее лицо свое и то прежнее обаяние:
– Искорка! Сияние мое! Вот посыплются на меня премии, я самое малое – половину буду отдавать тебе. Нет, на пленер я вас всех не могу. И почему ваш Камышовский не имеет машины?
Ничего не добился. Зачем такой руководитель? Подумаешь, каждый год восемь человек в «Муху»… За десять лет – уже восемьдесят, а никто ведь не купил ему машину… Кстати, я тебе сам хотел звонить: Арик просит кофейню оформить, и там ты что-нибудь срубишь.
* * *– У тебя что, уже третья жена? – спросили мы, когда он отключился от дочери.
– Развод – это очень просто, – махнул он рукой пресыщенно. – Это все равно что вынести из квартиры все лишнее.
Мы смотрели сочувственно: вряд ли тебе, Витя, эти разводы просто дались…
Иначе ты не начал бы пещрить бумагу бесконечными буквами занозистого, волшебного, душевынимающего, невозможного русского языка.
Моя тихая радость
Вошла, широко размахивает закуклившимся зонтом, слишком широко.
Ермолай – повезло или не повезло? – вчера только устроился в отдел и впервые увидел начальницу. Она вернулась из отпуска. Он стал наблюдать за ней, чуть ли не ворожа (начальника, начальника, не трогай меня). Ведь карьера, судьба!
– На трех каналах сразу, – бурлила Стелла Васильевна, – мародеры тащат вещи из домов в Багдаде, а один с веселым видом несет букет искусственных цветов! Все хватают дорогие вазы, мебель, ковры, а он – цветы! Нужна людям красота! Этого мародера я почти полюбила – за то, что цветы…
На первый взгляд – не железная леди, решил Ермолай.
А на второй взгляд что будет? На третий?
А дальше было то, что в тот же вечер он случайно встретил Стеллу – выходила из музыкальной школы с дочкой лет семи. У той была кошка – белая, с огромным пышным хвостом. Приглядевшись, он понял, что это мягкая игрушка, точь-в-точь размером с живую.
– Ты из-за тройки расстроилась? Три балла из пяти набрать – это надо уметь. Не расстраивайся.
Дочь ответила:
– А у некоторых дома братьев до потолка. У них весело.
Вдруг сентябрь взял свою рыжую гитару и стал вызванивать Ермолаю: все, все сбудется.
* * *Когда через день Стелла вскрикнула на планерке, признавая свою ошибку: «Каюсь! Забросайте меня помидорами!», – он на своем внутреннем дисплее сразу увидел, как под душем истомно отмывает ее от яркого помидорного сока.
Ермолай потому так смело производил подобные клипы, что уже знал: с мужем-алкоголиком Стелла была в разводе, и где он сейчас затерялся в бескрайних просторах белой горячки, никто не ведал. Причем он исчез не один, а вместе с двумя собутыльниками. Они однажды сбились в одну сущность из трех людей, когда их личности почти до нуля сузились. Поэтому их притягивало друг к другу. Может, поэтому русские так часто пьют на троих.
В обступившем их со всех сторон сентябре Стелла впервые водила машину и приезжала на работу вся порозовевшая от адреналина, хлопала себя по щекам:
– Видите, какая я. Оказывается, они все мешают мне, виртуозу вождения. (Смеется.)
В отделе работала такая Крылышкина – ей было за полсотню лет, из диссидентов. Точнее, жена диссидента, который отсидел в застой за распространение «Архипелага Гулаг».
Она, Крылышкина, осталась тогда с грудной дочкой. Еще в ту зиму, рассказывала, в лютые морозы, лаяли городские собаки каждую ночь до самого утра.
Вдруг Ермолай мимоходом видит: изображает в лицах Крылышкина свой вещий сон: дочь привела в дом медвежонка, а он стал всех кусать.
Разумеется, через день дочка заявила, что выходит замуж за майора ФСБ!
– Сон в руку! Медвежонок стал кусать! Медведь. Они опять к нам подбираются!
Муж, который недавно перенес шунтирование сердца, отмахивался:
– Я уже не пью, не курю, мне нечем успокоиться… – Подумал и добавил: – Дорогая.
Он лег и отгородился книгой «Менструация родины». В общем, перекрыл он этот канал аутотренинга, змей.
Пришлось успокаиваться, напрягая коллег:
– Когда Крылышкина посадили, меня сразу с кафедры вышибли, друзья на другую сторону улицы переходят! И только соседка Октябрина поздно вечером появляется, сигареты сует, продукты ставит в холодильник и несет какую-то ерунду про своих любовников, у нее для них было свое клише: «одни деятели»: «Одни деятели тут приезжали, я им сказала про тебя – обещали найти деятеля и для тебя». Я так смеялась, что лопнул сосуд в глазу… И как пережить, что вдруг это чудо-юдо, дочь моя – я ее пять лет одна поднимала, клубки вен вздулись на ногах, хирурги потом их выдирали… а как я бешено курила – все платья, все кофты были прожжены…
Тут Крылышкина мгновенно умерла: посинела, веки почернели и запали. Через секунду она отмерла и выкрикнула:
– И вот она выходит за опричника!
Выйдя со всеми из кафе, Крылышкина бешено закурила.
Тогда Стелла произнесла целую ответную речь, там было и про немецких оккупантов, в которых влюблялись, и про дочь Цветаевой, полюбившую своего стукача, то есть когда узнала – почти совсем разлюбила, но принимала от него посылки с теплыми вещами, потому что в лагере надо было выживать. Видно, и он ее любил, да быстро же его расстреляли.
