Паскаль Киньяр - Альбуций
Но тут от нее пахнуло вином, и ему стало тошно от этого запаха. Он знаком велел рабам убрать это грузное тело, давившее ему на желудок. И сказал ей:
— Дочь моя, скоро я уйду. От тебя воняет. Мойся почаще. Стирай нижнюю одежду и тоги. Содержи прилично дом. Надзирай за рабами. Старайся похудеть. Обмахивай пыль со стен и мебели. Прикажи все перекрасить после того, как меня не станет. Жуй душистые травы, чтобы у тебя не пахло изо рта. И выбрось эту тогу.
Полия встала на ноги; она выглядела счастливой, хотя слезы сделали ее морщины вокруг губ, возле глаз и на шее еще резче. Глаза ее по-детски блестели от нежности. Лицо стало ясным и сияло восхищением перед отцом.
— Отец! — сказала она и поцеловала его в ладонь, для чего ей пришлось разжать его скрюченные пальцы.
Поднимаясь с колен, она опрокинула трехногий табурет с мраморным или янтарным сиденьем; сиденье разбилось. Ее пошатывало. Она пересекла комнату. Задела и перевернула по дороге короб со свитками. Остановилась, замерла. Ее отец сел на ложе и, уцепившись за медную спинку, встал на ноги. Полия сняла с себя грязную желто-серую тогу. Распустила шелковую повязку, стягивающую груди. Тяжелые пухлые груди обвисли, но не коснулись выпяченного живота. Он взглянул на дочь. Шагнул вперед, медленно прошел мимо нее, оттолкнув протянутые руки, добрался до двери. Одолел порог, вышел в перистиль, обогнул бассейн, заросший цветущими ирисами и лесным папоротником, мелкими шажками достиг атрия и открыл шкаф с изображениями предков. Снял покрывала с восковых бюстов: его старшая дочь походила на его отца. И он заплакал. Своего отца он видел только в мрачном образе этой восковой маски, немой и белой.
Глава двадцать вторая
БОГАТЫЕ И БЕДНЫЕ
3 году н. э. он покидает Италию. Когда Валерий Мессала провозглашает Августа Отцом Отечества, Альбуций находится в Лигурии, в Генуе, и там же пишет свою «Дочь пирата». «Траурные одежды» относятся к 4 году, когда он живет у себя в Кампании, в Геркулануме. «Бедняк, потерпевший кораблекрушение» был написан именно на этой вилле, и притом наверняка в октябре.
В «Lugens divitem sequens filius pauperise1 («Траурные одежды») Альбуций описывает странную коллизию: подросток, облаченный в траур, неотступно следует за неким богачом, куда бы тот ни шел, однако не заговаривая с ним и даже не приближаясь. Роман основан, разумеется, на двойном вымысле. Предполагается, что это преследование может спровоцировать обращение в суд за оскорбление личности. Вообразим себе человека, который имеет жену, ребенка и безжалостного врага, разбогатевшего неправедным путем. Однажды бедняка находят убитым в спальне, в луже крови, смешанной с глиняной крошкой, покрывающей пол. Ни один из ларей не похищен. Тщетно сын погибшего разыскивает убийцу. Мертвеца сжигают. И со дня похорон сын убитого, неизменно облаченный в траурные одежды, следует за богачом, как бы тот ни передвигался, пешком или в носилках. Когда богач садится на мула, скорбящий сын берет напрокат осла и едет сзади. Богач уже видеть не может этого юношу, неотвязного, как тень. Ему чудится, будто сама смерть бредет за ним по пятам. Он подает в суд на молодого человека. В присутствии судей богач объявляет, что сын убитого видит в нем виновника этого злодеяния. Если у него есть доказательства, пусть предъявит их. Бедняк говорит:
— Accusabo cum potero (Я обвиню его, когда смогу обвинить).
Тем временем богач с помощью интриг добивается для себя одной почетной должности. Но терпит неудачу. Избирателей удивляет странный, зловещий ликтор, что повсюду сопровождает его. Богач снова тащит бедняка в суд, обвиняя в оскорблении личности. Тот говорит в ответ:
— Quod sordidatus fui, luctus est. Quod flevi, pietatis est. Quod non accusavi, timoris est (Если я и надел траурные одежды, то в знак скорби. Если плакал, то из любви к усопшему. Если не обвинил этого человека, то из страха).
Осыпая богача саркастическими насмешками, бедняк ставит ему в вину, что он хочет лишить людей права ходить по улицам, носить траур, плакать — тем, кто страждет, молчать — тем, кто молчит. «Уж не должны ли мы испрашивать у богачей дозволения жить в бедности? Или умолять их позволить нам брить бороду?»
Богач спрашивает:
— Cur me sequeris? (Зачем ты преследуешь меня?).
— Quasi aliud iter pauperes, aliud divites habeant? (Разве у нас теперь есть улицы для богатых и улицы для бедных?)
— Sordidatus es. Fles (Ты облачен в траур. Ты плачешь).
— Мой отец умер. Я ношу разодранные одежды, ибо душу мою раздирает скорбь.
— Отчего же ты смотришь на меня, когда говоришь, что отец твой мертв?
— Я не смотрю на тебя. Я проливаю слезы.
— Отчего ты следуешь за мною, как сумеречная тень следует за телом, как запах гвоздики сопровождает гвоздику?
— Даже магистраты и те не велят разгонять толпу, что бежит за ними. Обвините мои одежды. Обвините мою отрастающую бороду. Обвините мою скорбь. Licet flere (Любому человеку дозволяется плакать). Licet ambulare qua velis (Любому дозволено ходить там, где он хочет).
ДОЧЬ ПИРАТА
ARCHIPIRATAE FILIА2
Некий молодой человек едет в Александрию. Его захватывают пираты. Они назначают за него выкуп. Он пишет отцу, прося выкупить его. Но отец ничего не предпринимает.
Спустившись в трюм корабля с масляной лампой из красной глины, дочь предводителя пиратов вынуждает юношу поклясться, что он женится на ней, если с ее помощью обретет свободу. Она смотрит на его тело, едва прикрытое лохмотьями, на скованные руки и ноги и видит больше, чем эти тряпки и цепи. Ей нравится блеск его глаз, глубоко запавших в орбиты от голода и лишений. Она забавляется, лаская его член. Он не может обнять ее, ибо его израненные руки ослабели от тугих цепей. Наконец юноша дает ей обещание жениться. Она требует, чтобы он поклялся образами своих предков. Соглашается доставить ему наслаждение. Сжимает рукою его член, и юноша трепещет от удовольствия, забыв об оковах.
Однажды вечером она освобождает его, они садятся в лодку и спасаются бегством. Добравшись до родного города, юноша приводит дочь предводителя пиратов к отцу, но тот не дает согласия на брак. И в свой черед предлагает сыну жениться на девушке из знатного рода, получившей недавно богатое наследство. Сын отвечает:
— Я предпочитаю стать супругом девушки, которая спасла меня от рабства, нежели быть рабом богатой женщины.
Юний Басе развил постулат, который Альбуций только сформулировал: «Omnes uxores divites servi-tutem exigunt...» (Все богатые женщины превращают своих мужей в рабов...) Он написал: «Мужчины часто берут в жены купленных ими рабынь, предпочитая вернуть им свободу, нежели продать свою собственную. Подыскивая себе супругу, разведайте сперва, не ценит ли она что-либо превыше мужа, способна ли перенести вместе с ним все несчастья, посланные судьбою. И если она к этому готова, она уже достаточно богата. Некоторые знатные женщины бесчестят образы своих родителей и предков супружескими сварами. Некоторые мужчины низкого происхождения оставляют потомкам своим доброе имя. Одни почитают величайшим позором неумение сохранить то, что дала им судьба. Другие видят счастье в захвате того, чего им никто не давал. Людей следует судить лишь по их деяниям, которые естественны для них так же, как движения их рук и ног. Что скажете вы о людях от сохи, о тех, кто, бедствуя сам, сделал государство наше богатым и процветающим? К чему называть отдельные имена, когда достаточно взглянуть на Рим?! Среди этих холмов, вознесших к небу свои голые каменные вершины, среди могучих крепостных стен, где ныне, поверх крыш с коньками из чистого золота, блистает Капитолий, нет ничего благороднее убогой хижины, некогда приютившей Ромула. Разве не достойно восхищения то, что наш народ обрел истинное величие в постоянном воспоминании об этом скромном начале?!»
СГОРЕВШИЙ ДОМ
DOMUS CUMARBORE EXUSTA3
Некий богач попросил бедняка, своего соседа, продать ему раскидистый платан, чья тень заслоняла от него солнце. Бедняк отказался уступить это дерево. Тогда богач поджег платан, и огонь перекинулся на дом бедняка. Богач предложил в возмещение убытков четырехкратную стоимость платана (намеренный ущерб) и однократную стоимость дома (ненамеренный ущерб). Бедняк подал в суд на богача.
— Разбуженный треском огня, я зову на помощь соседа. Сосед не прибегает с ведром воды: он держит в руке факел.
— Ветви дерева отбрасывали тень на мои цветы.
— Поджечь ветви платана все равно что поджечь крышу моего дома. Дом следует оплатить вчетверо.
— Дерево — но не дом — заслоняло от меня небо. Дерево — но не дом — мешало доступу воздуха. Я просил тебя: обруби ветви дерева. Ты ответил: нет. Я спалил листву на ветвях, нависших над моим садом.
— О, богачи, вы захватили все вокруг. Вы владеете городами, людьми, творениями их рук, женщинами, вещами, животными. Оставьте же беднякам хотя бы тень листвы, изгиб ветки, щебет дрозда!
