Махмуд Теймур - Живи, Египет!
Сколько чудес должно свершиться этой ночью, чтобы он мог выполнить свое задание? Но он не сомневается в том, что главным чудом в его жизни было решение стать бойцом разведывательного отряда. Вот в такие чудеса он верит!
Он сказал им смеясь: «В наш век философы вроде меня, прежде чем отыскивать истины бытия, должны научиться добывать сведения о боеготовности противника».
Ему не придется долго лежать подле валуна — прожекторы тоже стараются не выдать свое местонахождение. И он не станет ожидать чудес от валунов, они, как и мрак, служат прикрытием и ему и врагу. За любым из них он может наткнуться на вражескую засаду. Тогда придется вступить в рукопашную схватку. Он должен избегать столкновений, но если это случится, то возможен лишь один разговор — на языке кинжалов. Чтобы не выдать противнику сведений, он должен будет убить или его, или себя. Иного выхода нет.
Такова плата, самая малая плата за сведения о концентрации сил противника и его боеготовности.
Люди в его деревне, попивая кофе, толкуют об истине. Словно надеясь, что истина явится к ним, как гость, постучится в дверь — вот я, прошу любить и жаловать.
Торные дороги и тропы преграждены засадами и минными полями. Единственный мало-мальски безопасный путь для него лежит через холмы, барханы и камни. Сердце колотится от усталости или от страха, как знать? Сухой ветер пустыни овевает потное лицо. Одежда прилипает к телу и все больше тяжелеет. Ноги то увязают в песке, то спотыкаются о камни.
Боясь, что его накроет луч прожектора, он пересекает песчаную голую равнину. Движется он перебежками, когда луч уходит в сторону. Тут главное — точный расчет. Рассчитать нужно решительно все. Нельзя предвидеть лишь эти пули, летящие неизвестно откуда и куда. Они летят низко, над самой землей, и ему часто приходится ползти. Нельзя предвидеть и появление патруля, который, возможно, проходит где-то в нескольких шагах. Обоняние и слух настороженно ловят запахи и звуки, помогая выбирать дорогу. Но вот пуля пролетает совсем близко, и на мгновение от страха он теряет сознание.
Песок набивается в рот, в нос, в уши. Но оцепенение быстро проходит. Он понимает, что выстрел, хотя он был оглушительно громким, сделан издалека. Значит, можно стремительно перебежать к ближнему холму. Всего одно мгновение, и вот он уже падает на песчаный склон. В такую ночь он не вправе умереть бесполезной смертью. В его задачу не входит искать неминуемой гибели. Он должен добыть важные сведения. И если он бережет свою жизнь, то лишь для того, чтобы выполнить задание, ради которого люди ушли в ночной мрак.
Место, которое он ищет в темноте, расположено поблизости. Там, дальше, укрыться негде. Поэтому именно этот участок выбран для разведывательной операции. Во-первых, противник не станет его особенно охранять. А во-вторых, вражеские прожекторы не могут его освещать без риска обнаружить при этом позиции и передвижение своих частей. Преимущества избранного врагом рубежа одновременно делают его уязвимым. Подобные операции чреваты любыми случайностями. Главное — не испугаться, не потерять самообладания, слиться с землей, на которой лежишь, зарыться в мягкий песок, не дрогнув, встретить опасность. В этом единственная его надежда на спасение. Он снова чутко улавливает запахи и звуки. На этот раз слух его смутно различает голоса, говорящие на чужом языке. Это не чудится ему со страха. Это действительно голоса, они звучат все ближе и ближе. Он знает, что перед ним вражеский патруль, проходящий по ту сторону холма. Лежа трудно определить, куда движутся враги. Если они пойдут в обход холма, то сразу обнаружат его. Тогда столкновение неизбежно. Поскольку он первым заметил их, у него есть возможность и напасть первым, уничтожить весь патруль одной гранатой. Но что будет дальше? Ведь позиции противника так близко. Сейчас же подоспеет подмога, и тогда уж ему не миновать гибели. Он пойдет на этот риск лишь в крайнем случае, если убедится, что они его все равно увидят.
Патрульные обходят холм. Он ясно видит их тени, едва ли не слышит дыхание. Он крепко сжимает в руке гранату, спокойно выдергивает чеку, заносит руку. Пройдут ли они стороной или решат обшарить холм? Если бы один из них обернулся, то, возможно, заметил бы его. Сердце гулко стучит в груди. Но нет, они прошли стороной. Он видит их спины. Сейчас он мог бы их уничтожить, но при этом погиб бы сам. Он один, а их пятеро. Страшится ли он смерти или боится не выполнить задание? Кто знает? Вновь выплывают из темноты глаза Галии, пристально смотрят на него, заглядывают в его душу, безмолвно вершат над ним суд. Видели ли они, эти глаза, смерть так близко, как видит он? Ночная тьма не может скрыть лик смерти. И когда видишь смерть воочию, вмиг единым взглядом окидываешь всю свою жизнь. Каждая клеточка твоего тела животрепещет, словно пронизанная мощным электрическим разрядом. Вечность заключается в этом мгновении, целая вечность со своими красками, образами, запахами, переживаниями и мыслями. И он не знает, стремился ли он выполнить свое задание или же спасти этот заряд жизни, трепещущий в клетках его тела.
Теперь нужно пробираться дальше, вперед, и там, совсем близко от холма, добыть сведения о противнике. Но как предвидеть движения патруля?
Что видели глаза Галии, зеленые, как долина? Не безумие ли думать об этом сейчас?! Что удерживает его на месте, если патруль уже прошел? Ему все еще страшно? Проклятый, неотвязный вопрос! А когда ему не было страшно? Сейчас он не может идти дальше, пока не освоится с местностью. Но он уже уверен, что район для разведки выбран правильно. Тут все видно, как на ладони. Только бы добраться до цели! Он медленно сползает с холма и укрывается в едва заметной впадине. Отсюда можно кое-что рассмотреть. Именно отсюда, здесь единственное подходящее место. Здесь средоточие опасностей, страха и тьмы. Машины, которые пересекают узкое пространство впереди, вынуждены хотя бы на миг включать фары, чтобы избежать столкновения при повороте. Их можно легко пересчитать. По шуму моторов можно определить их тип и грузоподъемность. Когда волею обстоятельств тот, кто задает вопросы, должен сам отвечать на них, доверие и сомнение сливаются воедино. И тут-то может произойти чудо!
Время идет. Движение на стороне противника не прекращается. Ахмед не боится ничего, кроме собственного страха. Остаться ли еще, даже рискуя задержать товарищей, или ограничиться уже добытыми сведениями?
Приказ предписывает вернуться точно в срок. Но рассудок ясно сознает, что он должен оставаться здесь до тех пор, пока бесконечные колонны вражеских войск продолжают передвижение.
И когда он в конце концов решает вернуться, из тьмы внезапно вновь выплывают глаза Галии, испытующе заглядывают ему в душу.
В условленном месте, почти одновременно, собирается маленький отряд, разведчики шепотом обмениваются сведениями, коротко, без лишних слов. Все четко, деловито. Потом они снова расходятся, без всякого излияния чувств, хотя чувства переполняют их душу. И снова в одиночку пускается Ахмед в обратный путь.
* * *Бремя надежды тяжелей, чем бремя отчаяния. Конец страшнее начала. Извилистый путь — самый прямой. Лучи прожекторов лихорадочно продолжают поиск. Валуны сулят безопасность и таят угрозу. Мрак скрывает и убийцу, и его жертву. И кажется, будто пули, летящие неизвестно куда и откуда, стремятся на сей раз совершить невероятное, слить доверие и сомнение воедино. Когда опасность пронизывает время и пространство, осязаемо чувствуешь не столько опасность, сколько само время и пространство. Издалека Ахмед заметил во мраке тусклый свет и понял, что он приближается к каналу. Канал уже совсем близко! Но нет, даже в самый последний миг он не должен позволить доверию возобладать над сомнением. Неподалеку проходит шоссе. Но он не поддается соблазну выйти туда. На шоссе слабо поблескивает свет. Страх и любопытство переполняют его: что там такое?
Засада, так плохо замаскированная и устроенная в таком неподходящем месте? Сломавшийся автомобиль? Или еще какая-то тайна, которую он сможет раскрыть лишь выйдя на шоссе?
Это не входит в его задание. Но задание уже выполнено. Опасность может грозить лишь ему одному. Все та же давняя сложная проблема требует решения. Зеленые глаза вновь глядят на него. С насмешкой, с мольбой, а может быть, с вызовом? Сейчас он сам и судья, и подсудимый, и свидетель. Он может раскрыть истину и сотворить ее. Ему не за что бояться, только за свою жизнь. И нечего бояться, только самого себя. Единственное, что ему нужно, это познать собственную сущность, над которой однажды посмеялась красивая девушка с зелеными глазами. А он не знал, права она была или нет.
Сейчас он один может отдать последний приказ. Он один и задает вопросы и отвечает на них. И он медленно двинулся к шоссе…
* * *Когда старшина Ахмед открыл глаза, то сквозь мутный туман, окутывавший всю комнату, он увидел лица своих товарищей. Он не отрывал от них взгляда, боясь, что они снова исчезнут. Только что он тщетно пытался различить эти лица среди множества других. Снилось ли ему это тогда или сейчас он видит сон? Ахмед попытался заговорить, но не мог вымолвить ни слова. Хотел повернуться, но его сковывали бинты и повязки. Только что он разговаривал очень громко, но никто его не слышал. Он закрыл глаза и снова оказался в толпе. Но двигался он уже легче и отчетливей различал лица людей, теснившихся на площадях и улицах. Он стоял на Каирской башне[34], готовясь произнести речь, и все взоры были обращены к нему.
