Махмуд Теймур - Живи, Египет!
Там он представлял армию, был ее посланцем, говорил от ее лица с людьми, которые ничего с легкостью не принимают на веру, сомневаются, надеются и любят его вопреки всему. И странное дело, там он забывает все, что смущает его здесь, забывает свои тяготы, тревоги, невзгоды. Но здесь, вот сейчас, когда мундир его еще покрыт дорожной пылью и едва доедена привезенная им курица, когда он видит выражение горечи на лицах своих товарищей, когда вопросы сыплются на него со всех сторон…
— Живы-здоровы? И только-то? Но разве они не расспрашивали о нас?
И кто-то сам же отвечает:
— Ясное дело, они тебе не поверили! Ясное дело!..
Здесь, вдали от деревни, он чувствует свое единение с ней. Ему хочется разорвать этот заколдованный круг, найти выход из этого нелепого положения, порождающего чувства, в которых непременно надо разобраться до конца, сколь бы горьки они ни были, вызывающего все новые противоречия, которых не должны бояться люди, стоящие лицом к лицу со смертью.
Он сказал резко:
— Ну и что? Вполне понятно, если они спрашивают!
— И вполне понятно, если не верят ни единому твоему слову.
Это с насмешкой произнес Махмуд. Ахмед не рассердился. Он вспомнил, что сам разделял сомнения своих товарищей. Но это лишь одна сторона дела. Он решительно возразил:
— Они ищут то, чему могли бы верить.
Ахмед помолчал немного, чувствуя, что из слившейся воедино преданности деревне и армии рождается новая, высшая преданность, верность правде, стремление ее познать. Стараясь говорить спокойно, он продолжал:
— В нашей жизни произошло нечто ужасное. И вот одна из причин — люди верили всему, что им говорили. Они не задавали вопросов, утратили способность сомневаться. И так легко понять…
Махмуд прервал его с горячностью, без следа обычного своего веселого добродушия:
— Разве это справедливо, что мы здесь ведем жестокую войну, днем и ночью рискуем жизнью, терпим лишения, а люди, о которых ты говорил, живут себе как ни в чем не бывало? Вот ты сейчас прямо оттуда. Что изменилось в их жизни? Кафе, рестораны, кино. Мелкие будничные заботы. Все как обычно. Пока им не встретится кто-нибудь, вернувшийся с фронта. А тогда они требуют от нас чуда, ни больше ни меньше, признают только совершенство, не прощают ни малейших ошибок. Почему бы им не побывать здесь, не взглянуть собственными глазами?
Ахмеда не испугало выражение полной солидарности с Махмудом, которое он прочитал на лицах товарищей. Он разделял их возмущение. Но он возразил:
— Дело совсем не в том. Так ставить вопрос нельзя.
Он произнес это все тем же спокойным тоном. И в тон ему они так же спокойно спросили в один голос:
— А в чем же тогда дело?
На восточном берегу канала грянул орудийный выстрел. Они замолчали. Прогремел ответный выстрел с западного берега. А они все хранили молчание. Видимо, в разговор вступили пушки. Они сидели в маленьком укрытии. Подобные стычки проходят без их участия. Они разведчики, только что закончившие подготовку к операции на Синае и теперь ожидающие приказа.
Перестрелка на время прекратилась. В эту минуту Ахмед увидел перед собой нежное, округлое лицо Галии, ее зеленые глаза, которые всегда встают перед ним в минуты опасности. Может быть, на самом деле они смотрят сейчас на прохожих сквозь стекло ее «бьюика», в котором она едет на курорт. С наступившей тишиной исчезли зеленые глаза и осталась лишь кучка людей, тесно прижавшихся друг к другу. Они повторили свой вопрос:
— В чем же тогда дело?
Пытаясь вновь обрести спокойствие, Ахмед сказал:
— Это вопрос сложный, и коротко на него не ответишь. Но я считаю, что люди имеют право спрашивать, а вы имеете право требовать от них, чтобы они не только задавали вопросы.
Авад, молчавший все это время, заговорил, переходя в контратаку:
— Право! Философы вроде тебя во все времена только и делали, что рассуждали о правах! Даровали людям права на бумаге. Позволь мне высказать тебе одну простую истину: мы все готовы сражаться до победы. Но я уверен, что претворить эту готовность в жизнь можно лишь при безусловном доверии. Слышите? При безусловном доверии. Иначе бесполезно и говорить о победе.
Ахмед сказал:
— Ничего нет ошибочнее этих слов. Безусловное доверие?! Оно кануло в вечность. Доверие должно родиться из вопросов и ответов, из сомнений. И оно не должно быть безусловным… Да, я не хочу, чтобы оно было безусловным.
Авад воскликнул:
— Доверие и сомнение! Еще одна сложная формула! Ловко же вы играете словами. Нет, брат, мы на войне. Ты что, забыл об этом? А на войне возможно лишь безусловное доверие. Такой боец, как ты, разлагает весь батальон.
И добавил со смехом:
— На месте командира я прогнал бы тебя из армии в шею.
Шейх Бекр нашел наконец повод вмешаться:
— Как же вы говорите о безусловном доверии и забываете о вере? Вера — это самое главное.
Авад отозвался:
— Вера живет в душе нашего народа, ее можно возродить. Но философ Ахмед говорит о чувствах сомнения и осторожности, присущих народу, среди которого три четверти неграмотных.
По-прежнему сохраняя спокойствие, Ахмед спросил:
— Почему вы иронизируете над сложными формулами? Ведь жизнь сама по себе — сложная формула. Когда организм теряет способность сохранять внутреннее равновесие, наступает смерть.
На восточном берегу снова ударила пушка. Ей тотчас ответила артиллерия с западного берега. Люди вновь замолчали. Теснее прижались друг к другу в маленьком укрытии. Перестрелка становилась все ожесточеннее. Но это не помешало Ахмеду спросить самого себя: верно ли, что он способен говорить лишь о правах на бумаге, о вещах нереальных и неосуществимых?
Однажды Галия сказала ему: «Дорогой мой, ты очень хорошо рассуждаешь о том, чего нет!»
Вскоре она рассталась с ним. Но ее зеленые глаза всегда встают перед ним в минуту опасности, словно вечное ожидание несовершившегося чуда.
* * *Ахмед остался один. Благополучно переправившись через канал, маленький отряд рассеялся. Каждый знает свое задание. Выполнив его, они встретятся в условленном месте и обменяются добытыми сведениями. А затем вновь расстанутся, будут возвращаться порознь, чтобы важные донесения не пропали, если кто-нибудь погибнет на обратном пути. Они соберутся опять в другом месте, на берегу канала, и переправятся одновременно.
Однажды Галия сказала ему: «Практический опыт — это совсем не то, что книги, на которые ты попусту тратишь свою жизнь».
Тогда он ответил ей: «А что думаешь ты о книгах, написанных на основании практического опыта?»
Всякий раз, как он сталкивается с опасностью, преодолевая все препятствия, является перед ним Галия и стоит в отдалении. Действительно ли она сама приходит к нему или это он призывает ее, чтобы она убедилась, что он не такой, каким она его себе представляла? Возможно, он хочет убедить в этом не столько Галию, сколько себя самого.
Только когда человек остается один и выполняет задание вроде того, что сейчас предстоит ему, он может многое узнать о себе, о своей истинной сущности. Но сегодня его задача — узнать как можно больше о концентрации сил противника в пункте, координаты которого ему точно указаны. Пункт этот где-то здесь, во тьме, скрывающей Ахмеда от врага и врага от Ахмеда.
Наконец-то он вышел на поиски истины, пусть маленькой, несравнимой с теми, что великие люди искали во тьме неведомого. Что связывает истины с тьмой? Они скрываются во тьме неведомого, люди прячут их во тьме ночей и собственных душ, и темными ночами разведчики ведут поиск.
Галия не всегда была права. Вот он в самом сердце тьмы и опасности, но страх не раздавил его. Мозг его работает четко. Ахмед ощущает ночные звуки, отблески света, запахи пустыни. Он чувствует под ногами песок. Он не забыл тот давний разговор, который, казалось, изгладился из его памяти. Правда, все это подтверждает, что ее, в общем-то, справедливые слова о практическом опыте на этот раз являются доказательством его правоты.
Вспоров тишину ночи, над головой у него пролетает пуля. Он падает на землю подле огромного валуна, возможно уже тысячи лет лежащего на этом месте. Ахмед прижимается к валуну, застывает в неподвижности. Глаза постепенно привыкают к темноте, он начинает различать рельеф местности. Но внезапно мрак пронзают лучи прожекторов, которые вспыхивают и гаснут то там, то здесь, один за другим, расставляя световые ловушки на пути разведчиков. Ловушки усеивают всю пустыню, перемещаются молниеносно. И поэтому огромный валун, который лежит тут тысячи лет и теперь прикрывает Ахмеда от прожекторов, неожиданно претворяется в чудо. И это его, не верящего в чудеса, он спасает от смерти.
Сколько чудес должно свершиться этой ночью, чтобы он мог выполнить свое задание? Но он не сомневается в том, что главным чудом в его жизни было решение стать бойцом разведывательного отряда. Вот в такие чудеса он верит!
