Ник Келман - Девочки

Нет ничего для людей ужасней скитальческой жизни.

Много тяжелых страданий дает нам проклятый желудок

В дни, когда к нам скитанья, печали и беды приходят…

Ты встречаешься с одним своим старым другом. Несколько лет назад он открыл собственную компанию, и дела пошли хорошо. Ему только тридцать пять, а он заработал несколько сот миллионов, ты даже не знаешь, сколько точно. Ему только тридцать пять, а его волосы седые. Он позвонил тебе и сказал, что хочет пойти выпить, что ему необходимо «излить душу кому-нибудь не из его ведомства», поскольку ему не хотелось бы «иметь потом проблемы».

Ты встречаешься с ним в баре, через несколько минут «догоняешь» его, а затем спрашиваешь:

— Ну, что случилось?

Он подозрительно осматривается по сторонам, как будто в этом людном, шумном, ультрамодном нью-йоркском баре кто-нибудь может подслушивать. А затем пересаживается на твою сторону кабинки — при таком расположении его никто не может случайно услышать — и говорит:

— Ладно. Ты готов? Когда мы только открыли компанию, нам требовался кто-нибудь привлекательный в отдел веб-развития, и из всех претендентов мы выбрали девушку из Бразилии. Она не была ни особо опытна, ни особо талантлива — по сути, она вообще была едва ли в чем-то компетентна, но она была более чем компетентна в том, что нам требовалось. Мы прикинули, что можем обучить ее всему необходимому, а между тем у нас будет нечто приятное для глаз в отделе, где хочется общаться не с каким-нибудь бревном, понимаешь? И кроме того, какой вред она могла причинить? Платили мы ей виртуальные деньги, а пока она не знала, что делала, мы могли назначить ей несущественную сумму.

Все, значит, идет хорошо. Она знает все ходы и выходы, через несколько месяцев она действительно может делать то, что мы от нее хотим, она по-прежнему хорошо выглядит — мышцы подтянуты и все такое, — и в качестве бонуса она встречает парня на одной из наших вечеринок, все заканчивается свадьбой и — бум — зеленая карта. Итак, она хорошо устроилась, мы счастливы.

Потом в прошлом месяце нам понадобился новый руководитель отдела веб-технологий. Мы назначили человека со стороны, человека, который на самом деле знает, чем этот отдел занимается.

А теперь — ты готов к этому? — теперь, как гром среди ясного неба, она какого-то хрена подала на нас в суд! Мало того, что она настолько глупа, что думает, будто на самом деле подходит для этой работы, хотя это даже близко не имеет никакого отношения к действительности, так она еще и думает, что мы увольняем ее потому, что она женщина! Ты можешь понять всю иронию этого? Эта тупая чертова пизда, которая получила свою работу, свою зеленую карту и свои чертовы навыки только потому, что она горячая цыпочка, судится с нами из-за дискриминации!

— Ты меня разыгрываешь, — говоришь ты. — Какой-то бред! Безумие какое-то!

— Я знаю. Но если мы не хотим, чтобы это дело попало в суд, нам надо его улаживать, и мы не можем даже ее уволить, потому что это даст ей дополнительные рычаги против нас. Просто нелепо — она заявила: «Выпишите мне чек на пятьдесят кусков». И нам придется его выписать.

— Да, парень, — говоришь ты и делаешь глоток мартини.

Твой друг лишь кивает, тоже отпивает мартини, а затем говорит:

— Знаешь, что действительно меня удивляет во всем этом бреде? Знаешь, что действительно меня бесит? Вовсе не лицемерие или двойная мораль, с чем и так сталкиваешься каждый чертов день, и не то, что они хотят, чтобы мы играли по одним правилам, а сами играют по другим, а идея, что на первом месте в жизни подразумеваются правила. Понимаешь, откуда, черт подери, возникла эта мысль, что жизнь — эта некий вид спортивного соревнования?

Ты вот, например, можешь себе вообразить, что правление спрашивает меня, почему мы отсрочили отпуск какого-нибудь продукта, которым мы как раз собирались вытеснить наших конкурентов с рынка, а я отвечаю: «Думаю, им требуется время, чтобы подготовить свой вариант, похожий на наш»? Или я прихожу в Верховный суд и говорю: «Слушайте, мой предшественник не понимал, как важны азиатские рынки, поэтому примите, пожалуйста, закон, по которому я получу равную долю этих рынков сбыта с моими конкурентами — ведь это всего лишь рынок». Это как приостановить военные действия и сказать: «Послушайте, у нас закончились боеприпасы, не могли бы вы дать нам пару дней, чтобы их пополнить?»

Понимаешь, я лично не знаю никого, кто думает, что жизнь справедлива, так почему многие люди приходят к мысли, что она должна быть справедливой? Боже, жизнь не такая, какой она должна быть, это вам не чертов рефери!

Наверное, поэтому люди вроде нее думают, что имеет смысл обвинять людей вроде меня в мошенничестве. Они не понимают, что такой вещи не существует.

Наверное, они считают, что я думаю так же, как они. Но это вовсе не так, вопреки распространенному мнению о причине «несправедливости» мира. Мол, несправедлив он не потому, что каждый смотрит на вещи по-разному, а потому, что каждый думает, что все смотрят на вещи одинаково. Должно быть, они думают, что я, как и они, не только не имею цели, но и установил для самого себя какой-то свод ебаных правил, которым должен следовать. Должно быть, поэтому они думают, что имеет смысл обвинять людей вроде меня в расизме и дискриминации, думают, что мне плевать на все, кроме следования моим правилам, и что если я найду команду уродов, черных, феми-нацистов, которые вскрывают коды лучше, чем хорошо оплачиваемая команда белых умников, я не возьму их на работу, потому что они — некрасивые женщины или черные или то и другое.

Они, очевидно, не имеют понятия, насколько абсурдно такого рода обвинение, абсурдна сама идея, что я отказался бы от какого-нибудь конкурентного преимущества из-за моих чертовых убеждений! Это бред!

И он смотрит на тебя, а ты смотришь на него и понимаешь, говорить тут не о чем, и ты произносишь:

— Прости, повтори свою последнюю мысль — я думал, те девицы отвалили от нас, но нет, они за нами следят.

И он спрашивает:

— Правда? Какие девицы? — и оборачивается.

Ибо в древних Афинах, чтобы добраться до академии Платона, надо было пройти через общественное кладбище, где похоронены убитые на войне.

Ибо Пелопоннесская война началась в 431 г. до н. э., «Троянская женщина» была написана в 415 г. до н. э., «Лисистрата» — в 411 г. до н. э., а проиграли Афины Пелопоннесскую войну в 414 г. до н. э.

Ибо великое тщеславие не в том, что мы уверены в победе, а в том, что мы думаем, будто нам не требуется воевать.

Это было тогда, когда я болел гриппом, а на следующий день должен был отпустить партию важного товара. Ты практически всю ночь вместе со мной не ложилась. Ты не могла ничем помочь мне в работе, но ты делала мне чай, бутерброды и суп, укутывала меня пледом.

На следующий день, когда я уходил, неуверенный, достаточно ли того, что я сделал, неуверенный, справлюсь ли я из-за болезни, ты на самом деле сказала мне:

— Не беспокойся, все будет хорошо.

И ты на самом деле поцеловала меня.

— Я люблю тебя, — ответил я.

И — именно тогда, именно там — я тебя любил.

…Только желудка — его нам осилить никак не возможно.

Жадный желудок проклятый, он бед нам приносит без счета.

Люди ради него и суда крепкоребрые строят,

Беды готовя врагам на море, всегда беспокойном.

Воскресным вечером ты смотришь телевизор. Щелкая по каналам, ты задерживаешься на женском ток-шоу. Ведущие — женщины, публика — женщины. Обсуждаются женские проблемы.

Тебе требуется минута на то, чтобы понять, что они на самом деле обсуждают. Оказывается, речь о том, как недавно одна известная супермодель на третьем десятке жизни вышла замуж за человека старше восьмидесяти, обладающего несколькими сотнями миллионов. Все — ведущие, их гостьи, зрители — по кругу обсуждают, как это омерзительно. А затем одна из зрительниц встает и говорит:

— Я скажу вам одно. Если бы я собиралась выйти замуж за восьмидесятичетырехлетнего мужчину, он должен был бы иметь гораздо больше, чем триста сорок миллионов!

И она отваливает домой. Все — ведущие, гостьи, публика — развеселились, зааплодировали, засмеялись. Отличная шутка. За исключением того, что ты знаешь, что это не так. Ты знаешь, что причина их смеха в их представлении о честности, их представлении, что честность — не в том, что они, как бы там ни было, продаются, а в том, как дорого они себя оценивают.

И поэтому верьте мне, когда я говорю вам, что мир — это красный «ягуар» или эксклюзивное платье от Коко Шанель на один раз. Верьте мне, когда я говорю вам, что вина — это замок в долине Лауры. Верьте мне, когда я говорю вам, что и то, и другое — всего лишь предметы роскоши.