Ник Келман - Девочки

Ник Келман

Девочки

Это было бы невозможно без М. и И.

Ник Келман был стипендиатом Массачусетского технологического института, где обучался в аспирантуре по когнитивным наукам. После нескольких лет работы в независимом кино, он участвовал в проекте Университета Брауна по литературному творчеству, где завоевал приз Джеймса Эссетли за дипломную работу. Сейчас он пишет и преподает в Нью-Йорке, где живет вместе со своей тридцатилетней подругой и собакой.

~~~

Честный и жестокий взгляд внутрь мозга мужчин.

Богаты они или нет, белые или черные, влиятельные или не очень, признаются они в том или нет — все мужчины хотят одного и того же…

Это прекрасная, прекрасная книга.

~~~

…lacrimae volvuntur inanes.

…понапрасну катятся слезы.

Как твое имя?

Кто твой отец?

Он тоже богат, как и я?

Нашел ли он время объяснить,

Что тебе нужно для жизни?

Гомер — от греч. Нómêros:

Тот, кто слагает песни.

Когда они стали такими юными? Эти девочки, которые еще вчера были так далеки от нас, что казались нам другой страной. Скажите мне, когда они стали детьми?

Детьми, которых нам так хочется баловать и которым так хочется потакать. Детьми, которым мы готовы отдать все что угодно, все, чего они хотят. Абсолютно все. За исключением самих себя. Ибо мы — это вовсе не то, чего хотят дети. Потому что детям это не понятно.

Но, в отличие от детей, они заставляют нас трепетать. В отличие от детей, они способны уничтожить нас взглядом. Одним лишь взглядом. Или одной своей кожей, такой упругой на каждом сантиметре их тел. Своими плоскими животами, ничем не поддерживаемой грудью и худенькими коленками. Своими «многообещающими, как распускающийся бутон» губами, ибо ничто не похоже на распускающийся бутон так, как девичьи губы, даже сами бутоны.

И когда они перестали действительно игнорировать нас? Когда они начали подлизываться к нам? Когда мы пленили их? Нашими деньгами, компаниями, ощутимой стабильностью. И когда мы стали мужчинами, до такой степени ревнивыми?

Возможно, ты даже встретишь ее снова. Возможно, на обледенелом поле у стен средневековой каменной церкви. Возможно, пересекая маленькую пустынную площадь, где не будет никого, кроме тебя, ее и уличного торговца кокосовой стружкой. Возможно, в переполненном метро, где зловоние сладостей, чипсов и металла вынуждает вас обоих дышать ртами, дышать часто и тяжело, как животные. Но не так, как вы это делали когда-то.

И это она узнает тебя, не ты ее. Она произнесет твое имя неуверенно, со знаком вопроса. А ты еще какое-то мгновение не сможешь сказать в ответ ни слова, хотя и так уже смотришь на нее в полном безмолвии несколько минут, и лишь затем подумаешь: «Нет, этого не может быть!» Более того, ты произнесешь ее имя с удовольствием. Но не так, как ты это делал когда-то.

— Боже мой, — скажет она, — ты почти не изменился!

— Ты тоже выглядишь потрясающе, — ответишь ты. Но это не то, о чем ты подумаешь. Ты подумаешь о том, что сам никогда бы ее не узнал.

Она не то чтобы выглядит плохо, она выглядит — как? — на свои тридцать. Для своего возраста, в сущности, она смотрится великолепно. И если рядом будут другие мужчины, ты заметишь их пристальные взгляды, скользящие по ней. Если вы будете на пляже, ты удивишься — если, конечно, та информация была верной, — как по-прежнему уверенно она носит бикини после рождения троих детей.

И все же ты никогда бы ее не узнал.

— Это костюм от Шанель? — Ты услышишь, как произносишь эти слова, но не сможешь остановиться. — Я думал, ты ненавидишь Шанель. Ты всегда говорила, что это… как там? — И здесь ты внезапно смутишься на мгновение, затем, улыбаясь, открыто пародируя, ты все-таки произнесешь это слово именно так, как тебе всегда хотелось бы, как она сама говорила его когда-то, так свободно, так серьезно, так давно, — …буржуазно?

— Не знаю, — пожав плечами, скажет она. — Сейчас мне это нравится.

И она смутится оттого, что ты упомянул это словечко в той манере, в какой она употребляла его сама. Когда она верила, что оно что-то значит. Смутится. Даже сама признает, что она уже не та. Но решит, что причина изменений в том, что она чего-то добилась, а не в том, что что-то потеряла.

Ты был в Пусане.

Когда ты летел, порт был скрыт за облаками. Города было совсем не видно, лишь верхушки гор. Мужчина справа от тебя, кореец, произнес:

— Ха! Это смог! Смог! Не так уж приятно, а? Смог! Ха-ха! Ха-ха! Смог!

И он продолжал смеяться сам с собой, уткнувшись в свою газету. Ты по-прежнему работал на тот инвестиционный банк и отправлялся в командировку, чтобы выяснить, почему строительство контейнерного судна отстает от графика. Тебе было сказано, что, возможно, придется наказать кого-то в назидание другим, а кого — ты определишь сам.

А когда ты приземлился, моросил дождь, было серо. Весь город был серым. Построенный из бетона и металла, построенный, чтобы просто быть построенным. В этом дожде, практически переходящем в туман, ты не мог разглядеть улицу. Сквозь изморось мелькали причудливые, словно пробитые компостером красные и зеленые дырки — неон рекламы, светофоры, лампочки мусорных урн. И все. По дороге из аэропорта в отель и следующим утром из отеля в офис ты совсем потерялся. Ты пытался проследить свой маршрут по карте, которую дала тебе твоя подружка, но это было бесполезно. Ты не понимал, где находишься.

В офисе ты провел целый день, внимательно изучая цифры, тоннаж импортированных материалов, ежедневную стоимость проволочки, укомплектованность судна. На следующий день ты посетил само судно. Туман не рассеялся, и когда ты стоял рядом с командной вышкой, то не видел края незаконченной еще палубы. Где-то на середине она растворялась в скелете балок, который, в свою очередь, растворялся во мгле. Как будто туман был кислотой, как будто это туман остановил строительство.

А когда ты все-таки уволил одного человека, он начал кричать по-корейски. Перед каждым встречным он что-то выкрикивал в твой адрес. Непонятные слова на корейском. Лицо этого низкорослого человека покраснело, живот нависал над ремнем, он показывал куда-то пальцем, расправив плечи.

И ты взбесился, потому что он не понимал. С этим ничего не поделаешь. Или он думал, что ты тут в игрушки играешь, когда изображал оскорбленную добродетель? Ты поднял трубку телефона, чтобы вызвать службу безопасности, его выдворили, но он продолжал бушевать и за стенами кабинета. Как только ты открыл рот, собираясь сказать присутствующим, что не стоит беспокоиться, кореец распахнул дверь, прокричал что-то напоследок и ушел. Ты помнишь, каким же толстым он выглядел, втискивая свое туловище в этот дверной проем, как выворачивались наружу дужки его очков, поднимаясь к ушам, помнишь мелькнувшую у тебя мысль, не острая ли корейская еда сделала его таким нервным. Ты не понял ни слова из того, что он кричал.

Однако когда ты покинул здание, когда ты сел в черный автомобиль, каким-то образом доставивший тебя из офиса в отель на Хюндаи-бич, ты заметил, что тебя трясет.

А так как перед обедом ты обычно брился, то пришлось посмотреть на себя в зеркало, и ты снова разозлился на того человека, разозлился за то, что он заставил тебя это почувствовать, почувствовать себя пристыженным, хотя тебе нечего было стыдиться.

— Какого черта он там себе думает? — Ты размахивал влажной бритвой перед собственным лицом, наполовину покрытым пеной. — Думает, может получать выгоду, не неся ответственности? Пошел он!

Сотрудники местного офиса пригласили тебя в вегетарианский ресторан.

— Вообще-то, я не вегетарианец, — ответил ты, но еда, как ни странно, была вполне удачной. Все жареное, и ты съел много сои.

А когда ты вернулся в отель, ковер перед твоим номером был мокрым.

Это невозможно было проверить, но ковер был мокрым потому, что там был он. Невозможно проверить, что ему было слишком стыдно возвращаться домой к жене и что поэтому он несколько часов скитался под дождем, прежде чем окончательно усесться под дверью твоего номера в надежде разжалобить тебя. Невозможно проверить, что он только что сдался, только что решил, что его поведение нелепо, только что спустился вниз по лестнице, как раз когда ты поднимался на лифте. На мгновение ты замешкался с магнитной карточкой-ключом. Как только ты закрыл за собой дверь, запах мокрого ковра поглотил все.

Ты в Пусане.

Пьяный, сидишь на краю кровати. Ты хочешь лечь, но, как только пытаешься это сделать, тебя начинает тошнить. Каким-то образом твои глаза находят часы. Здесь всего десять часов вечера, значит, там твоя подружка как раз придет сейчас на работу. Она дизайнер-график. Ты поднимаешь телефонную трубку; ты звонишь ей по корпоративной телефонной карте.