Анита Шрив - Жена пилота
Грустно и жалко, — пошутил Роберт.
Кэтрин улыбнулась.
Что вы здесь делаете? — осматривая комнату, спросил он.
Прячусь от работы. Я всегда здесь укрываюсь, когда хочу отдохнуть или прийти в себя. Лучше скажите, что привело вас в наши края.
У меня сейчас небольшой отпуск… — начал Роберт.
И?..
Он вытянул ноги, засунул руки в карманы джинсов и наконец выдавил из себя:
Накануне катастрофы Джек не ночевал у себя в номере.
Воздух в комнате показался Кэтрин спертым, даже удушливым.
И где же он ночевал? — тихо спросила она.
Способность людей быстро задавать вопросы, ответы на которые они на самом деле не хотят услышать, всегда удивляла ее. Как будто одна часть раздвоенной человеческой души бросает вызов другой.
Мы не знаем, — ответил Роберт. — Он ведь был единственным американцем в экипаже. Когда самолет приземлился, Мартин и Салливан разъехались по домам. Мы знаем, что Джек ненадолго заходил в свой номер. Он сделал два звонка: один — вам, другой — в ресторан. Он заказал столик на вечер. На допросе горничная заявила, что Джек не ночевал в своем номере в ночь с воскресенья на понедельник. Сотрудники отдела безопасности узнали об этом через пару дней после падения самолета, а сегодня в полдень эту информацию сообщат по телевидению.
Кэтрин прилегла на кушетку и уставилась в потолок. Звонок Джека не застал ее дома. Муж оставил ей сообщение на автоответчике: «Привет, дорогая! Я добрался. Сейчас я иду в ресторан поужинать. Ты звонила Альфреду? Перезвоню тебе позже».
Я не хотел, чтобы эта новость застала вас врасплох, — сказал Роберт.
Мэтти…
Я сказал Джулии.
Встав со стула, он подошел к кушетке и сел в ногах у Кэтрин.
Она обратила внимание, что его рубашка того же цвета, что и куртка, возможно, чуть темнее, хотя и не намного.
В голове у Кэтрин бушевал чудовищный по силе ураган беспорядочных мыслей. Если Джек не спал в своем номере, то где же он в таком случае был? Она зажмурилась, не желая соглашаться с напрашивающимся выводом. Минуту назад, если бы кто-то спросил у нее, был ли Джек верным мужем, она бы, не колеблясь, ответила: «Да». Супружеская измена казалась чем-то несовместимым с характером Джека Лайонза.
Все будет хорошо, — попытался успокоить ее Роберт.
Это не было самоубийством, — упрямо заявила Кэтрин.
Он наклонился вперед и положил свою руку поверх ее руки. Повинуясь инстинкту, женщина попыталась высвободить руку, но он ее удержал.
Кэтрин видела, что Роберт ждет очередного вопроса. Она не хотела его задавать, но прекрасно понимала, что глупо прятать голову в песок, как страус. Медленно, но настойчиво высвободив свою руку, Кэтрин приподнялась на локтях.
На скольких человек Джек зарезервировал столик? — как можно небрежнее спросила она.
На двоих.
Кэтрин плотно сжала губы.
«Это еще ничего не означает, — мысленно успокаивала она себя. — Он мог заказать столик для своего товарища».
Женщина видела, что глаза Роберта беспокойно бегают, осматривая комнату.
«А может, с ним ужинала одна из стюардесс?»
Когда Джек был на работе, как вы связывались друг с другом? Кто кому звонил? — спросил Роберт.
Он. Так было проще. Мое расписание ведь, в отличие от его, никогда не менялось. Добравшись до своего номера, Джек звонил мне. Если возникала срочная потребность, я оставляла сообщение на его автоответчике, и Джек перезванивал мне. Мы условились об этом давно. Ему нужно было высыпаться, а мой звонок мог разбудить его.
Кэтрин попыталась вспомнить, чья это была идея. Ее или Джека? Они договорились об этом много лет назад. Когда именно, Кэтрин уже не помнила. У нее никогда не возникало ни малейших сомнений в целесообразности и практичности принятого решения, ни малейших подозрений, что Роберт может злоупотребить ее доверием.
Жаль, что нельзя допросить членов его экипажа, — сказала Кэтрин.
«Чужая душа потемки. Откуда мы можем знать, что чувствует и думает другой человек?» Так говорила Мэтти в тот день, когда узнала о предполагаемом самоубийстве отца.
Женщина встала с кушетки и подошла к окну. Кэтрин была одета в старую хлопчатобумажную трикотажную рубашку и джинсы до колен, которые она не снимала уже много дней. Даже ее носки не отличались чистотой, потому что, одеваясь утром, Кэтрин и помыслить не могла, что ей придется сегодня принимать гостей.
«Когда приходит горе, то первой его жертвой становится опрятность, — подумала она. — Или, может, чувство собственного достоинства?»
Я больше не плачу, потому что меня лишили этой возможности, — пожаловалась женщина.
Кэтрин…
Это беспрецедентный случай! Такого еще не бывало! Ни одного летчика гражданских авиалиний до сих пор не обвиняли в том, что он совершил самоубийство, умышленно разбив свой самолет.
Вы ошибаетесь, — замявшись, сказал Роберт. — Такое уже случалось.
Кэтрин резко повернула к нему голову.
В августе 1994 года близ Агадира разбился авиалайнер марокканского королевского аэрофлота. Правительство, изучив «черный ящик», обвинило в этом командира экипажа. Намеренно выведя из строя автопилот, летчик направил самолет на столкновение с землей. Машина начала разваливаться еще в воздухе. Погибло сорок четыре человека.
Боже правый!
Кэтрин закрыла лицо руками. Она представила себе ужас, охвативший второго пилота, когда он понял, что делает командир экипажа. А что ошутили пассажиры за несколько секунд до гибели?
Когда опубликуют расшифровку аудиозаписи разговоров экипажа? — поинтересовалась Кэтрин.
Роберт отрицательно покачал головой.
Очень сомневаюсь, что отдел безопасности захочет этого. Согласно существующему законодательству, они могут не обнародовать аудиозапись. Это не тот случай, когда в дело вступает закон о свободе информации. Даже если они что-то и обнародуют, то ручаюсь, не обойдется без цензурных купюр, а то, что не вырежут, будет малопонятной галиматьей.
Значит, я ее так никогда и не услышу?
Думаю, да… не услышите…
Кэтрин почувствовала себя несколько задетой.
Но тогда… как мы узнаем, что же случилось на борту?
Около тридцати независимых друг от друга агентств из трех стран мира работают сейчас над расследованием причин падения самолета, — авторитетно заявил Роберт. — Поверьте мне, профсоюз меньше всего заинтересован в том, чтобы одного из его членов обвинили в самоубийстве и гибели стольких людей. Почти каждый конгрессмен из Вашингтона выступает за более основательное психологическое тестирование пилотов. Профсоюз — против. Чем скорее уляжется вся эта шумиха, тем лучше.
Кэтрин помассировала руки, восстанавливая кровообращение.
И здесь не обошлось без политики! — не скрывая своего недовольства, сказала она.
Такова жизнь.
И поэтому ваши боссы послали вас ко мне?
Роберт молча уселся на кушетку и разгладил ладонями складки на покрывале.
Нет, меня никто никуда не посылал, — глядя ей прямо в глаза, сказал он.
Значит, сегодня вы приехали…
…потому что хотел видеть вас.
Кэтрин улыбнулась и медленно покачала головой. Она хотела ответить, что очень рада видеть его в своем доме и что без его моральной поддержки ей приходилось довольно трудно, но, заколебавшись, сказала лишь:
Надеюсь, твоя рубашка не боится пыли.
Нет. А что?
Я хочу прибрать в доме. Поможешь?
Ливень барабанил по толстым стеклам в огромных окнах зрительного зала. Помещение было построено давно, — еще в двадцатые годы прошлого столетия, — и с тех пор ни разу не ремонтировалось. На обшитых панелями стенах красовались имена учеников школы и надписи любовного содержания. Тяжелый малиново-коричневый занавес, который то и дело заедало, спадал живописными складками по обе стороны сцены. Только совсем недавно опекунский совет снизошел до того, что выделил деньги на замену кресел в зрительном зале, наконец-то убедившись, что за долгие десятилетия многие поколения учеников так исписали и изрезали их перочинными ножами, что сиденья эти пришли в полную негодность. Теперь на их место поставили кресла из недавно закрывшегося кинотеатра «Эли-Фолз». Само здание кинотеатра пустили на слом, а на его месте возвели банковский офис.
Зал медленно заполняли рассаживающиеся по своим местам родители. Оркестр, превозмогая самого себя, играл марш «Блеск и великолепие». Кэтрин дирижировала в оркестровой яме. Двадцать три ученика средней школы города Эли добросовестно старались произвести на зрителей самое выгодное впечатление. Для неискушенного в музыке слушателя они вполне могли сойти за профессионалов, однако Кэтрин прекрасно знала, что кларнетистка Сьюзан Ингалз чудовищно фальшивит, а более нервный, чем всегда, барабанщик Спенсер Клоссон никак не может попасть в такт.
