Виктор Коклюшкин - Убойная реприза
– Безусловно, – согласилась с Ириной Людмила. – Случается, человек уверен, что он чего-то хочет, а на самом деле – этого хочет другой в своих корыстных целях. Слышали, наверное, цыгане ходят по квартирам, и люди – добровольно отдают им деньги. Спохватятся, да поздно… А если внушение сильное – то и не спохватятся, так и будут плясать под чужую дудку до гробовой доски. Первый признак – такие люди быстро стареют, на лице появляются не свойственные возрасту морщины…
Ирина непроизвольно дотронулась до щеки, но тут же, как бы очнувшись, направилась к двери. Спасая спектакль, я вскочил и, махнув в окно рукой, воскликнул:
– Он ее сейчас убьет! Смотрите!
Все кинулись к окнам – на бульваре Снегирев душил Раису. И делал это, подлец, с азартом. Эдик (по сценарию) схватился за мобильник звонить как бы в милицию.
Икс Игрекович, опомнившись от незапланированного напора Людмилы, завопил:
– Людмила Георгиевна, сделайте что-нибудь!
Я еле сдерживал смех, наблюдая за парочкой на бульваре. Снегирев скалил зубы, пыжился и косил глазом на окна, ожидая немедленного одобрения и восхищения его мастерством. Мудрая Раиса, не доверяя, держала его руки на своем горле и, избегая статичности, как ее когда-то учили старые мастера сцены, вычерчивала ногами вензеля.
Ближние лавочки были необитаемы, а через две, к Трубной, страдали бездельем двое разнополых. Они пили пиво, причем так вяло и безразлично, что, казалось, допьют и сдохнут тут же от скуки. Машины прытко проносились под горку, стартуя от светофора на Сретенке. И помощи Раисеевой героине ждать было неоткуда.
– Ну, что же вы, Людмила?! – подал голос и я.
– Тихо! – зловеще скомандовала наша колдунья, и мне на секунду стало страшно за Эдика. – Тихо!.. – Она вытянула правую руку и стала ладонью как бы отталкивать душителя.
Артисты узрели. Снегирь отпустил горло Раисы и начал пятиться.
– А он?.. – хотел что-то сказать Икс Игрекович.
– Молчать! – прошипела Людмила, и лицо режиссера побагровело то ли от страха, то ли от оскорбления.
Я сжимал зубы, чтобы не рассмеяться, а расхохотаться было от чего – Снегирев отступал, отступал и… споткнувшись о бордюр, шлепнулся задом. Верная Раиса дернулась к нему помочь.
– Дура! – вырвалось у Эдика.
– Женщина, – поправил я. – Жалость сильнее страха… особенно в России.
Раиса помогла Снегиреву встать, тот держался рукой за ниже поясницы и, замерев, вслушивался: все ли там на месте? Потом, припадая на левую ногу, похромал к лавочке.
– Ну, теперь жизнь этой бедняжки в безопасности, – промолвил Икс Игрекович и отошел от окна, подавая пример – мало ли что мог еще отчебучить ударившийся задом талисман.
«Я сам обманываться рад», – написал классик. А сколько раз обманывался я?
Смотрел на толстый портфель одного писателя, с которым тот никогда не расставался, и думал, что там толстая рукопись его нового романа! А там были – тапочки, пижама и зубная щетка. Потому что он не знал, где будет ночевать. У подстанции, в одном из гаражей, скулила и царапалась собака, думал: что же за изверг запер там псину? Представлял изувера со свинячьими глазками, а проходил мимо в магазин и увидел, как замок размыкал низкорослый искривленный инвалид с костылем. В детстве я думал, что все красивые – умные, а все инвалиды – добрые. Хлебнув лиха, не пожелают и другим. В холодном гараже, в темноте! В резком запахе бензина!.. Он думал, что собачке этого достаточно для жизни. А кто-то, значит, подумал, что ему хватит костыля и «Запорожца» с ручным управлением…
«Я сам обманываться рад…», – сказал поэт и, по недосмотру, обманулся: «Три девицы под окном пряли поздно вечерком… Говорит одна девица… Только вымолвить успела… и в светлицу входит царь… Во все время разговора, он стоял позадь забора…» И – слышать ничего не мог! Потому что был декабрь – окно закрыто, снег… Почему декабрь? Потому что родила богатыря к исходу сентября.
– Как же вы… как же вам удалось его отпихнуть? – спросил я Людмилу, едва все расселись. – Я слышал, что такое бывает, и, скажу честно, не верил. Может быть, это совпадение?
– Нет! – первой откликнулась Ирина. – Я видела, как женщина посмотрела сюда!
Я уж испугался, что она расшифровала нашу хитрость, но она истолковала Раисин взгляд по-своему:
– Эта женщина почувствовала поток энергии!
– По телевизору недавно показывали, – подтвердил Екимов, – бесконтактная борьба называется, там мужик нож взглядом выбивал, руку выкручивал… В силовых структурах где-то, в ФСБ, преподают, а вы?.. – Он хотел что-то спросить у Людмилы.
– Не будем сейчас обо мне, – великодушно сказала та, – поговорим о вас…
Повидал я экстрасенсов! И с Кашпировским в одной телепрограмме снимался, и с Джуной в концерте выступал. Песни она тогда писала вместе с композитором Морозовым, ну и – кто удержится! – сама пела. Я как раз перед ее выходом на сцене стоял – так у меня спина чуть не задымилась. Мало кто выдержит чужой успех, а я, дурак, соловьем заливался! А однажды белая колдунья от Москонцерта выступала, кстати, недалеко от Рождественского бульвара – в Доме политпросвещения. Говорил жене: не надо садиться посредине, не надо садиться близко – нет! Уселись! Колдунья бесов изгоняет: взмахнет рукой – кого-то в зале корежить начинает, их на сцену здоровяки-подручные вытаскивают. Она вопрошает бесноватых: «Кто вселился? Как тебя зовут?», так женщины мужскими голосами мужские имена называют. И всё бы ничего, но пошли домой, а жена – икает и икает… Икает и икает! Ночь настала, утро, а она – икает! Взгляд перепуганный. Во всем, конечно, я виноват. День наступил – икота не проходит, вечер подкрался – поехали в Дом политпросвещения. Зашли со служебного входа, прошли длинным коридором в торец, там в просторном помещении колдунья утюгом платье свое, в котором выступала, гладит. Артисты перед концертом гладят, а она – после. Погладила, встряхнула, выслушала нас, провела рукой перед грудью жены и… икота прошла. Изможденная супруга не поверила своему счастью, а колдунья хотела и передо мной провести, занесла руку, быстро опустила ее, отвернулась и…
– Поговорим о вас, – великодушно сказала Людмила. – Я предпочитаю не вмешиваться в судьбы людей, однако иногда, как сейчас…
– Хотите… чай? Вино? У нас есть хорошее, – предложила хозяйка, не сводя зачарованных глаз с Людмилы. – Прислуга с детьми на даче, я сейчас сама…
Что-то меня беспокоило. Словно газ не выключил, дверь не закрыл, собачке воды не налил… Я глянул в окно и вздрогнул! Перед Раисой и Сеней стояли два милиционера с явным желанием повязать злоумышленника. Раиса достала мобильник… «Сейчас будет звонить Эдику!» – понял я, как обжегся.
– Эдик! – схватил я его за плечо. – Можно тебя на минуточку!
Вытянул в коридор и – вовремя. Зазвонил, заверещал мобильник. Я мимикой и жестами показал, что это звонок опасный.
– Тебе что, в туалет, что ли? – понял он.
– Кретин! – прошептал я. – Это Раиса! Там милиция!
Эдик враз посуровел, распахнул мобильник и сказал с надменностью:
– Слушаю.
Раиса забубнила, потом передала трубку милиционеру, мне было слышно: «Уверяют, что выполняли задание… у мужчины нет паспорта…»
– Это артисты нашего театрально-эстрадного агентства, – важно заверил Эдик, прикрывая мобильник рукой, – снимаем скрытой камерой… «Что, и нас? – обрадовался милиционер. И тут же строго: – Нас нельзя, не положено…» – Вас не снимаем, только их, сейчас камера вообще выключена, перерыв… меняем кассету. – «А разрешение имеется?» – Конечно, конечно! – убедительно околпачивал Эдик. – Вот передо мной… копия, оригинал в муниципалитете! Ну, конечно, сигнал – есть сигнал… граждане у нас бдительные! Ну, желаю удачи!
Мы поторопились вернуться в комнату и застали всех вперившимися в окно. Людмила беспокойно оглянулась. Я подмигнул, что все в порядке, и она, вытянув руку, стала как бы отгонять милиционеров. Здесь случилась накладка: отгоняла она их направо, а машина у них стояла – слева.
– Машина слева… – как бы сам себе негромко произнес я. – Слева…
Ирина недовольно зыркнула на меня, чтоб не мешал, а милиционеры… пошли направо. К той парочке, что дула пиво. Решив, вероятно, коли приехали, и их проверить.
После происшедшего хозяйка дома была сражена окончательно. Глаза ее выражали преданность и готовность по слову волшебницы Людмилы к подвигу. Нечто похожее было в лицах женщин, что большой группой с плакатами шли пешком (обязательно пешком!) из Зеленограда в Москву в защиту следователей Иванова и Гдляна, о чем, вероятно, ныне предпочитают не вспоминать.
И… взлетела белая скатерть, как птица белая лебедь. И накрыла стол. И украсилась белоснежная поверхность фруктами, сладостями и французским шампанским. И глядя на бутылки, сразу было видно, что шампанское настоящее, а глядя на сияющее лицо хозяйки, что радость подлинная. И подняты были бокалы за Людмилу, за любовь, за женщин, за Икс Игрековича и его молодую пассию, за семью Екимовых, которая, как и положено, должна быть крепкой ячейкой государства! И за высокие цены на нефть и газ как основу возрождения и процветания. И были мы покорны, и властвовала – Людмила Георгиевна, все более преображаясь в королеву: жесты, взор, слова… Слова-то такие откуда она брала? Кто учил ее складывать из них фразы, от которых то пламень в сердце, то мороз по коже!
