Ян Отченашек - Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма
Беседа, которую Брих ждал с таким нетерпением, быстро превратилась в монолог директора: он взвешивал все «за» и «против», и Брих не знал, что еще он сам может добавить.
И все же этот разговор означал крест на всем…
— Дорогой друг, нам надо поговорить абсолютно откровенно. Я убежден, что вы это приветствуете, как и я. Я знаю вас как человека с ясной головой, со всеми данными, чтобы стать ценным специалистом. У вас есть образование и необходимое, — подчеркиваю, необходимое! — честолюбие. Я хотел вас выдвинуть, а потому обязан сказать вам, что сейчас для этого самый неблагоприятный момент, какой только можно было выбрать. Я полагаю, вы слышали по радио, что происходит в нашей стране и что произошло, в частности, сегодня. Я опускаю личные комментарии, мое дело — заграничная торговля, а не политика, хотя, к сожалению, эти две области тесно связаны. Но, разумеется, у меня есть собственная точка зрения. Короче говоря, внутриполитическая обстановка и ход недавних событий вынуждают меня взять обратно данное вам слово. Подчеркиваю: делаю это крайне неохотно. Вас это, очевидно, тоже огорчит… — Заметив недоумение на лице Бриха, Барох дружелюбно усмехнулся и продолжал: — Разумеется, причина не в том, что мне лично что-нибудь грозит со стороны этого… гммм… так называемого комитета действия, от оценки деятельности и целей которого я лучше воздержусь. Пока, как мне известно, для посягательств на меня не было оснований. Но практика международной торговли приучает человека быть предусмотрительным и заставляет его вычеркнуть из своего словаря обманчивое словечко «пока». Она учит мыслить практически, реально. Посягательств на меня не было, но я уже сейчас предвижу неизбежное снижение ценности работников моего типа в условиях, которые несомненно сложатся в нашей маленькой стране. Поэтому я не намерен больше оставаться на службе компании. Причин много, в первую очередь принципиальное несогласие со всей новой ситуацией в целом. Во-вторых, у меня есть серьезные — и в свете моего опыта, я полагаю, обоснованные — сомнения в весе и значении нашей республики не только по отношению к западным демократиям, но, что для меня особо важно, и в международной торговле. Не отрицаю, налицо и чисто личные мотивы…
Брих впервые отозвался.
— А мог бы я узнать, господин директор, — сказал он глухо, — на какое другое поприще… вы намерены…
Это был наивный вопрос, и Бароха тронула растерянность молодого человека, она была так понятна!
Директор встал с кресла и, присев на край массивного стола, с конфиденциальным видом наклонился к неподвижному Бриху, минуту пристально смотрел на него, улыбнулся еще раз и заговорил:
— Хорошо, мой юный друг. Вы не возражаете против небольшого экзамена по английскому языку… хотя нам обоим ясно, что практического значения это уже не имеет, — спросил он по-английски. Его произношение и беглость речи были безупречны.
Брих машинально кивнул и так же машинально взял предложенную сигарету. Они сидели друг против друга, и через обитые двери к ним слабо доносился стук пишущих машинок и женские голоса.
— Мне неизвестны ваши политические взгляды, — начал Барох, — я могу только догадываться о них. Но я вам верю. Все же должен предупредить об абсолютной доверительности этого разговора. В нынешней обстановке это, вы понимаете, необходимо.
Брих молча поднял взгляд на Бароха, и тот продолжал. Его безупречные английские фразы, превосходный выговор, короткие паузы, чтобы собеседник лучше уяснил сказанное, — все, как пучок стрел, было направлено в одну цель.
— После войны я, отчасти по зову сердца, вернулся в эту крохотную страну. Да, видимо, это так! В конце концов, я здесь родился, но большую часть жизни провел за рубежом и всю войну работал в Англии; моя жена — англичанка, и, как она ни старалась, ей не удалось акклиматизироваться у нас… Разумеется, были и другие причины моего возвращения: развитая промышленность нашей страны обеспечивала ей замечательные перспективы, если бы… Но в том-то и дело, что «если бы!». Будем откровенны, не думаете же вы, что у меня нет другого выхода, — не говорю уже о желании, — кроме как поставить свою квалификацию и опыт на службу невероятному режиму, который неизбежно воцарится здесь? Любовь к родине, знаете ли, отвлеченное понятие, а бизнес научил нас мыслить в других категориях. Я мог бы порассказать о себе, о том, как я умею торговать: еще двадцатипятилетним юношей я продал в Гамбурге пароход перца. Представляете себе: пароход перца! Говорю не для того, чтобы бахвалиться, вы понимаете, я хочу лишь, чтобы вы имели представление о масштабах моих дел и поняли, что мелкая кустарщина не для меня. Успех в международной торговле зависит прежде всего от связей: надо знать, к кому обратиться, кого заинтересовать, надо держаться солидных партнеров. Мне было бы стыдно представлять перед западными партнерами крохотную республику, которая даже не сумела уберечь свою свободу от красных. Так-то, милый Брих!
— Но что будет дальше? — подавленно спросил Брих. — Страна ведь будет существовать и далее, нельзя же…
Барох поднял голову, прищурившись, посмотрел перед собой и выпустил клуб дыма.
— Я не считаю, что ситуация так уж бесперспективна. Два-три года, по-моему, не больше. Что потом? Я представляю себе: хаос, хозяйственная разруха, естественно сопутствующие ей недовольство населения и политический распад. Логично, не правда ли? Потом война. Я, правда, не специалист в военных делах, но, по моему, стратегическое положение нашей страны будет невыгодно для ее властителей. Да, — Барох ободряюще улыбнулся, — и я хотел бы когда-нибудь вернуться в эти милые края, многое здесь отрадно моему сердцу. У меня было немало родных, но, увы, большинство из них погибло в газовых камерах Освенцима… Забудем об этом, я уже оплакал их. В общем, я возвращался сюда из лучших, хотя практически обоснованных побуждений и вернусь вновь только в том случае, если здесь восторжествует демократия и нормальный образ жизни. Дело, однако, не во мне. Я уеду легально; кстати, я хотел сделать это еще раньше. Лучше поздно, чем никогда, говорит старая английская пословица. Но хватит об этом. Вы мне симпатичны, я был уверен, что мы с вами поладим, поэтому давайте поговорим о вас. Могу ли я спросить вас, что вы собираетесь предпринять?
— Не знаю, — по-чешски ответил Брих, пожал плечами и приложил руки к вискам, словно хотел прекратить сумбурную скачку мыслей.
— Перед вами выбор, — продолжал Барох тоже по-чешски. — На мое место придет другой человек, я догадываюсь, кто. — Он беззлобно усмехнулся и покачал головой. — Я уверен, что мой преемник гораздо больше сведущ в марксистской терминологии, чем в международной торговле. Недостаток настоящих специалистов во всех областях экономики вообще будет, по-моему, одним из важнейших факторов постепенного упадка коммунистического государства до абсолютного нуля. Но у вас лично перспективы иные. Вы человек со способностями, наверняка выдвинетесь, у вас, как я убедился, хороший запас знаний, вы владеете иностранными языками, у вас есть честолюбие и настойчивость, вы можете подвизаться и в небольших масштабах, ставить заплаты на изношенный кафтан. Не обижайтесь, пожалуйста! Вам нетрудно будет договориться с моим преемником, если ваши взгляды и гражданская совесть позволят вам служить этому режиму. Если это так, то ничто не помешает вам стать коллаборационистом.
Брих вскинул голову и поглядел на Бароха.
— Вы сказали — коллаборационистом? Это слово имеет плохой привкус в нашей стране, пан директор!
— Знаю, — невозмутимо отозвался Барох. — Хотя первоначально оно не имело такого смысла. В данном случае я сознательно употребил его… имея в виду ваше благо, друг мой. Но оставим этот вариант в стороне. Есть и другие возможности у человека с вашими данными. Не хочу, однако, вас ни на что уговаривать, у порядочных людей могут быть разные убеждения, а я сторонник терпимости.
— Мог бы я узнать, что это за другие возможности, пан директор?
Барох вдруг замолк, пристально и словно в размышлении глядя на собеседника, потом соскочил со стола, вырвал листок из блокнота, начертил на нем золотым пером несколько слов и подал недоумевающему Бриху.
— Ничего особенного, всего лишь мой лондонский адрес. Разбираете почерк? Фамилию я не пишу, вы ее знаете, имя мое — Оскар. Этого достаточно. Ну, берите, берите, я ничем не рискую, это только адрес, могут быть обстоятельства, при которых он вам пригодится. Мне хочется этим показать, что я отношусь к вам по-дружески, и, быть может, немного компенсировать разочарование, которое я вам, против своей воли, принес.
Брих взял листок и молча положил его в бумажник.
— Итак, мы условились быть взаимно откровенными, не правда ли? — спросил Барох.
— Да… — вздохнул Брих. — Но не знаю, что я могу вам сказать…
