Олег Рой. - Амальгама счастья
Лес?… Не веря своим ушам, Даша потрясенно оглянулась на Марио, но тот приложил палец к губам, словно призывая ее не спорить, настаивая на молчании, и она поняла, что Зазеркалье дает каждому что-то свое, особенное, самое нужное — и все видят эту страну разной и вечно непохожей на самое себя… Так и стояли они молча, боясь нарушить Ларисино забытье и ничего не говоря друг другу. Наконец вновь пришедшая встрепенулась и, взглянув на Дашу в упор широко открытыми глазами, сказала:
— У меня ничего не болит, Даша. Неужели мне придется вернуться?…
Сама не зная почему, Даша в ответ отчаянно затрясла головой, точно это ей было дано решать, оставаться ли здесь Ларисе или возвращаться обратно — к отчаянию, боли, надежде, ко всему тому, что люди называют жизнью. Ей хотелось утешить, успокоить подругу, наобещать ей все, что только возможно, и она протянула руку, чтобы коснуться другой женской руки мягким и любящим жестом. Однако с Ларисой произошла вдруг какая-то едва уловимая, но разительная перемена. Очертания ее тела изменились, стали более расплывчатыми, краски лица поблекли, а игра света и тени вокруг ее силуэта сошла на нет, превратившись в ровное серебристое мерцание, почти не отличимое уже от прозрачного воздуха, окружавшего фигуру. Даша рванулась было вперед, пытаясь коснуться хотя бы края Ларисиного платья и заранее ощущая сердцем всю тщетность этой попытки, но подруга шагнула вперед и уже не заметила протянутой к ней руки, не услышала короткого Дашиного зова и прошла сквозь них, мимо, как проходит туман… Так поднималась она все выше и выше и мало-помалу растаяла на мраморных ступенях, словно ее никогда и не было рядом с ними.
Хорошо понимая, что случилось в эти самые минуты там, по ту сторону зеркала, Даша подняла на Марио грустные глаза.
Он лучше, чем кто-либо, мог почувствовать теперь ее состояние, и, не говоря ей ни слова, он молча бережно привлек ее к себе, и не осталось ничего кругом — ни ушедшей Ларисы, ни высоких ступеней из мрамора, ни круглой террасы, ни пустынного дома — только она и он, только огромные глаза, утонувшие в других глазах, только руки, обнимающие плечи, и жаркие, жадные губы на ее губах… Исчезая в его нежности, она успела лишь глубоко вздохнуть и не услышала, а скорее почувствовала, как мелькнула в ее сознании непонятная музыкальная фраза, как назвали ее по имени, и все вокруг затопила волна чистой и бережной радости. «Неужели так будет всегда? — пронеслась в мозгу неразумная, шальная мысль. — Неужели и я, как Лариса, действительно ухожу навсегда?…»
Но в этот момент, с ощущением смутной и непоправимой ошибки, Даша словно рухнула на землю из своей заоблачной выси. Ей казалось, что ее тело, как цветок, вырвано с корнем из привычной почвы и выброшено за ненадобностью, что оно расплющено и раздавлено немереной тяжестью, навалившейся сверху, закручено спиралью в неведомом смерче. В отчаянной попытке зацепиться хоть за что-нибудь она оглянулась назад, ощутила всей кожей темноту и молчание — неугрожающие, но глубокие и пустые — и медленно, точно нехотя, открыла глаза…
* * *Даша медленно, точно нехотя, открыла глаза и обнаружила, что сидит на полу рядом с бабушкиным трюмо. Облокотившись на комод и глядя в глаза своему зеркальному отражению, она чувствовала себя спокойной, ясной, уверенной как никогда. Ни печали, ни раздражения не вызывало больше воспоминание об Игоре — он просто канул в прошлое, исчез, испарился, как ночной кошмар, и Даша убеждена была, что его влияние на ее жизнь закончилось навсегда. И напротив, каждая минута, проведенная в Зазеркалье, стала для нее осязаемой, словно отпечаталась в мозгу с точностью повторяющего все изгибы времени гипсового слепка. Девушка все поняла, ничего больше не страшилась, и каждый последующий шаг, который Даше предстояло сделать, представлялся ей логичным и единственно правильным.
Во-первых, ей казалось теперь, что она хорошо чувствует «механизм» таинственного действия бабушкиного подарка. Попасть в Зазеркалье можно было либо случайно, как в первый раз, либо намеренно, осознанно, отчаянным волевым усилием, но всегда при этом — на грани разумного бытия. Неважно, случалось ли это в момент физического удара или сильного душевного потрясения, но обязательно это было трагической минутой — минутой боли, непонимания, борьбы или выбора — и зазеркальная страна в любом из этих случаев помогала Даше справиться со смятением и принять правильное решение. Этакая своеобразная форма бегства, думала Даша, но подобный уход от реальности, в отличие от даруемого алкоголем, наркотиками или сумасшествием, не разрушал ее личность, а, казалось девушке, напротив, делал ее сильнее и увереннее в себе…
Во-вторых, Даша понимала теперь и то, что даже в благословенной стране за тонкой зеркальной гранью необходимо быть аккуратной и корректной в словах и мыслях. Она отчетливо помнила каждое из своих чудесных путешествий и могла теперь сделать осторожный вывод не только о том, как достигать Зазеркалья, но и о том, как легко распрощаться с ним. Каждый раз возвращение назад было связано со словом «ухожу», произнесенным мысленно или вслух, по любому поводу; в последний раз это слово и вовсе относилось к желаемому уходу из реальности в Зазеркалье, уходу навсегда — но получилось все с точностью до наоборот, и Даша, совсем не желая того, покинула зазеркальный мир. Следовательно, и там, за гранью мира живых, среди теней и отражений тех, кого давно не было в земной обители, существовали слова-табу — наверняка их было гораздо больше, чем одно, просто девушка с ними еще не столкнулась — и следовало аккуратнее и бережнее обращаться с привычной лексикой, больше думать и наблюдать, чтобы научиться общаться с Зазеркальем если не на равных, то хотя бы без неожиданностей.
И в-третьих, самонадеянно продолжала размышлять Даша, уж теперь-то она, конечно, сможет совместить несовместимое. Общаясь с зазеркальным миром в минуты тоски и сомнения, покидая его и снова возвращаясь туда по собственной воле, она сумеет сделать свою жизнь полноценнее и радостнее. Здесь — работа, карьера, творчество. Там — Марио, его любовь и преданность, всепоглощающая нежность и доверие к жизни, которых никогда уже не будет здесь, на земле… Ответы на все вопросы, догадки и разгадки — тоже там… И, не понимая еще, что она мечтает о невозможном, что нет и не будет в человеческой жизни той гармонии реального и ирреального, к которой она так стремится, что надежды ее на сохранение статус-кво неразумны и беспочвенны, — не понимая всего этого, Даша радостно вздохнула, гибко потянулась и принялась за дело.
Убедившись, что на лестничной площадке уже никого нет, а дверь не заперта, а всего лишь прикрыта снаружи, она вставила в замок ключ, несколько раз повернула его и, оставив на месте стальную цепочку, вернулась в комнату. Быстро собрала осколки с пола (оказывается, она умудрилась разбить свою любимую напольную вазу, старинную, из фарфора, подаренную когда-то Верой Николаевной, — жаль, конечно, но сейчас это не вызывало в ней той бури эмоций, которую, скорее всего, пришлось бы пережить, разбейся ваза при обычных обстоятельствах), затем подняла оброненные со стола, мимо которого бежала от Игоря, книги, настежь распахнула форточку и начала стелить себе постель.
Два часа ночи, мельком отметила она, бросив взгляд на часы. Значит, в земном измерении нынешнее ее путешествие заняло совсем немного времени… Два часа, а завтра — такой тяжелый день! Прежде всего прямо с утра надо вызвать мастера и поменять Замок: слава богу, теперь любые услуги можно заказать и получить быстро. Потом — работа: если Даша собирается оставаться в банке, то манкировать обязанностями никак нельзя. А как раз завтра их отдел проводит ответственное мероприятие, которое организовывает Даша и подготовка к которому отнюдь не закончена… Девушка даже поморщилась, представив себе ту лавину дел, которая обрушится на нее прямо с утра, но тут же отбросила все мысли о грядущих хлопотах и вернулась к составлению необходимого плана.
Итак, что еще? Ага, завтра же нужно позвонить Сергею Петровичу и выяснить адрес швейцарской родни. Девушка бранила себя теперь за многолетнюю легкомысленность и недальновидность: поскольку никаких отдельных от Веры Николаевны контактов с Женевой она не имела и иметь не собиралась, то и не позаботилась в свое время записать в книжку хоть какие-то координаты старинного особняка, в котором ей было когда-то так хорошо с Марио. У нее не было даже номера телефона, и теперь, чтобы выяснить все о бабушкином Фонде и о ее распоряжениях насчет Даши (придется обойтись без письма и, уж конечно, без Игоря — с ним все кончено навсегда), необходимо будет обратиться за помощью к дяде и связываться с Женевой уже через него… Ничего, Сергей Петрович поймет. Ей не хотелось сейчас думать о возможных осложнениях — так легко, свободно было на сердце после свидания с Зазеркальем — и, весело напевая, Даша наконец потушила свет и скользнула под теплое одеяло, мгновенно провалившись в сон без каких бы то ни было чувств, звуков, запахов и сновидений.
