Ирина Ясина - Книга волшебных историй (сборник)
Со странным лающим акцентом Мессинг сказал, обращаясь к залу: сейчас я уйду, а вы спрячьте какой-нибудь предмет, потом я вернусь и буду его искать.
Пожалуйста, выходите на сцену добровольцы и уводите меня, чтобы я точно ничего не видел. Чтобы все были уверены в том, что я не подглядываю.
Зал разволновался, на сцену побежали добровольцы. Для верности Мессингу завязали глаза.
Когда его увели со сцены, народ бросился прятать предмет. Это была, мне кажется, галстучная булавка. Группа энтузиастов, человек шесть мужчин – видно было, что не подставные, – возбужденно галдя, нервно забегали по рядам. Эти люди явно с трудом достали билеты на Вольфа Мессинга и теперь жаждали доказательств его сверхъестественной силы. Поэтому предмет они прятали страстно – и так, чтобы этого, по возможности, не увидели прочие зрители. Я тоже не знал, куда они в итоге спрятали галстучную булавку.
Всё, можно искать, наконец пронеслось по залу.
На сцену был делегирован посланец.
– Освобождайте Вольфа Мессинга! – торжественно возвестил он.
Мессинг буднично вернулся и принялся за поиски. Искал он не слишком быстро – наверное, растягивал время, минут пять-семь, зал нервничал, все вытягивали шеи. И вот он решительно подошел к даме ряду в восьмом и достал булавку из ее начеса – дыбом стоявших волос по моде того времени.
– Ах! – единой грудью выдохнул зал и разразился овацией.
Не помню, что еще делал Мессинг на этом концерте. Это уже не так важно. Мне было лет двенадцать, и это было мое первое свидание с необъяснимым. Хотя предварительно мне и растолковали, что этого необъяснимого не существует.
Меня не очень трогало, могу я объяснить феномен Мессинга или не могу. Во всем его представлении меня больше всего впечатлил, пожалуй, художественный момент. На концерте Мессинга не было никаких спецэффектов: ни дыма, ни взрывов, ни зловещего хохота, ни серпантина, падающего с небес. Полный минимализм средств. Отчего тайна, поданная в таком будничном виде, делалась супертайной, тайной в чистом виде, такой же непонятной, как искусство.
В самом деле, мне и по сей день трудно объяснить, почему один художник хороший, а другой – плохой. Искусство – это необъяснимая тайна, и чтобы его воспринимать, нужно, вероятно, иметь специальный орган. У кого-то этот орган есть, у кого-то его нет.
И тут уж объясняй – не объясняй, почему Ван Гог – гений, все равно ничего не поймешь.
Сейчас я иной раз думаю: а, вообще, стал бы я художником, если бы не Вольф Мессинг?..
…На протяжении многих лет после концерта, когда отец что-то терял, он говорил в ответ на требование мамы непременно это что-то найти: я тебе не Мессинг! А терял вещи мой отец часто, потому что был как я – сосредоточенный и рассеянный одновременно. В этом мы с ним, безусловно, похожи.
Сережа Инопланетянин
Сперва у Сережи была кличка «Большой»: так его звали, чтобы отличать от Сережи Маленького. Но потом к Сереже Большому прилепилась кличка «Инопланетянин», потому что однажды ночью, сильно выпив, по дороге из Симы в Перемилово он увидел летающие тарелки. Так, во всяком случае, он сам рассказывал. Но ему никто не верил. И потому он пересказывал свою историю снова и снова, но слушать ее соглашались только те, кто, в свою очередь, тоже сильно выпил. Или приезжие лопухи вроде меня: из опасения обострить отношения с местным контингентом я не мог послать Сережу с его тарелками куда подальше.
Впрочем, Сережа был не совсем местный. Он жил в соседней деревне и каждый день приезжал к нам в Перемилово на машине марки «Козел», от которой, в результате частых починок, остался один лишь остов с мотором, два рваных дерматиновых сиденья, руль, крыша и четыре колеса. Пола в машине не было, что Сережа находил очень удобным. Он мог отталкиваться от земли ногами, стоило только его «Козлу» в очередной раз заглохнуть.
Во мне Сережа Инопланетянин в общем и целом уважал городского человека, умеющего подняться над будничными деревенскими интересами типа латания дыр в заборе да пьянки и способного разделить его опасения насчет угрозы, исходящей для всех землян из космоса. Всякий раз его рассказ про тарелки над дорогой из Симы пополнялся новыми подробностями. Сначала его облучили светящимся лучом из одной летающей тарелки. Потом тарелок сделалось две. Потом три. Моей жене он рассказал, что его в ту ночь облучили пять светящихся лучей из пяти летающих тарелок. Еще Сережа любил поговорить про мировой заговор против всех русских, и руководили этим заговором, разумеется, враждебные нам инопланетяне. Просвещал Сережу в этом вопросе какой-то мудрец из Владимира. По словам Сережи, этот мудрец слышал голоса, а потому никогда ни в чем не ошибался. Сережа ездил к нему раз в две недели и возвращался назад просветленный и нагруженный новой информацией, которую обрушивал на нас с женой ввиду полного нежелания прочей перемиловской аудитории внимать его просветительскому задору.
Мой сосед Коля даже пообещал дать Сереже в глаз, если тот еще хоть раз сунется к нему с «долбаными космонавтами».
Если не считать этого задвига, Сережа был в Перемилове практически единственным деловым человеком. Он помогал нам доставать пиломатериалы и газовые баллоны, наполненные газом, – по тем временам достать всё это было нелегко. Кроме того, изначально Сережа был столяром, чего, по-моему, слегка стыдился, поскольку, как ему казалось, его звали иные дали. Но из хорошего отношения ко мне он соорудил нам уголок для кухни – таких размеров, что его сумели впереть в дом лишь пятеро мужиков. Да и то после того, как серьезно выпили. Этот уголок стоит у меня на кухне до сих пор, потому что вынести его оттуда невозможно.
Сережа вообще был склонен к гигантомании. Все те годы, что я его знал, он строил у себя в деревне дом, в котором – если бы он его достроил – смогли бы разместиться человек двести. Низ у дома был каменным и очень красивым, поскольку когда-то принадлежал старинному господскому особняку. Однако вокруг дома Сережа соорудил какой-то несусветный ангар, наверняка видимый из космоса невооруженным глазом.
В доме не было окон – только по фасаду их можно было бы прорезать штук пятнадцать, но Сережа с окнами не спешил, потому что у него ни на что не хватало денег. Местные острословы прозвали Сережин дом «Пентагоном» и рекомендовали ему вместо крыши сделать площадку для приземления летающих тарелок.
– Досмеётесь, дураки, – беззлобно говорил им Сережа и заворачивал новый сюжет про мировой инопланетный заговор.
Сам он жил в своем недостроенном доме в крохотной шестиметровой комнатенке, где стояли железная кровать и печка-буржуйка. У себя на огороде – таком же необъятном, как космодром, – Сережа выращивал два вида овощей – гигантскую капусту, апофеоз мичуринской мысли, и очень мелкую картошку. Зато этой картошки было столько, что Сережа угощал ею всех, кто был готов ее принять.
С мешком картошки и новым рассказом про межгалактический заговор он как-то под осень навестил и меня. В последний раз. Больше я его не видел. Сережа перестал ездить к нам в Перемилово, потому что у него окончательно сломался «Козел». А потом он исчез и из своей деревни.
Все местные до сих пор уверены, что его утащили инопланетяне.
Русалка
Как-то ближе к осени деревня опустела. Моя семья тоже отбыла в Москву, и я остался один. А в доме напротив в одиночестве остался дядя Леша, потому что его благоверная Зоя наконец-то выбралась в Москву – наводить порядок в семье дочери. И дядя Леша позволил себе расслабиться. Через пару часов после ее отъезда в некотором подпитии он пришел ко мне в гости.
– Давай выпьем, Семеныч, – сказал дядя Леша и достал из-за пазухи бутылку. На ее донышке плескалось граммов сорок – пятьдесят водки.
Я выставил на стол незамысловатую закуску – кастрюлю с вечным своим «перемиловским рагу», куда, по своему обыкновению, покидал всё подряд, что росло у меня на грядках: кабачки, помидоры, лук, картошку, перец, чеснок… И еще была одна сарделька, потому что все остальные сардельки сожрал мой постоялец, рыжий кот, прадедушка моего нынешнего кота Чубайса.
Мы выпили с дядей Лешей граммов по двадцать – но этого явно не хватило. Поэтому я достал из своих закромов свеженькую бутылку водки, и в течение часа-двух мы ее уговорили. Это была такая простодушная перемиловская хитрость. К тебе приходили в гости с початой бутылкой, часто водка в ней едва прикрывала донышко. Ну а я как радушный хозяин должен был сделать алаверды и выставить на стол ответную бутылку. Разумеется, более полную.
Выпив, дядя Леша, обычно молчаливый, разговорился. Он рассказал мне про конфликт интересов на нашей речке Шосе. Прямо под моим косогором, по соседству с плотиной, которую упорно возводят бобры, живет русалка, сообщил он. Плотина затопляет родник, из которого перемиловцы берут питьевую воду, а русалка эту плотину разрушает.
