Хербьёрг Вассму - Стакан молока, пожалуйста
— Happy birthday for you!{8} Ты такая красивая после душа! — весело сказал он, как будто они были старые знакомые, встретившиеся после долгой разлуки.
Но она не подала виду, что поняла его слова. Ему незачем это знать, хотя она и помнила наставление Лары, что Тома лучше не злить. Дорте глотнула воздуха. Он снял пальто — наверное, решил побыть здесь некоторое время.
— Я принес цыпленка, жареную картошку и колу, — сказал он и вопросительно поглядел на нее.
Не получив никакого ответа, он взял пакет и отнес его на кухню. Там он выложил еду на тарелки, нарезал и красиво разложил помидоры и огурцы. Накрыл кухонный стол, положил ножи, вилки, поставил стаканы. Дорте стояла в дверях, не зная, что ей делать.
— Ты собиралась ложиться? Ради меня можешь не одеваться, я пробуду недолго, — сказал он и повторил сказанное по–английски, потому что Дорте так ему и не ответила. Как будто от нее зависело, сколько он здесь пробудет!
Она села на краешек стула и смотрела на жареного цыпленка, который цветом напоминал кожу Лары. Тот тоже был не совсем естественный. Том поглядел на нее, потом сказал:
— Лара говорит, что ты уже немного понимаешь норвежский.
— Да, немного… — До нее вдруг дошло, что со дня приезда она ни с кем не разговаривала, кроме Лары. Сколько же времени прошло с тех пор?
— Замечательно! Лара говорит, что ты уже совершенно здорова… Это правда?
Дорте почувствовала пустоту. Пустота нарастала, не позволяя ни кивнуть, ни отрицательно помотать головой.
— Давай вместе поужинаем! Составь мне компанию! — сказал он и ловкими пальцами снял с цыпленка кожу.
Дорте хотела сделать так же, но цыпленок улетел от нее, невзирая на свою жареную неподвижность. Нож и вилка не подчинялись пальцам, которые вдруг стали чужими. Она вспомнила, что такое уже было. Во время поездки с Томом. Он отложил нож с вилкой, выпил колы и посмотрел на Дорте сквозь опущенные, почти невидимые ресницы. Неожиданно он показал на себя и спросил:
— Ты меня боишься?
Не отвечая, она опустила глаза и покраснела. Но вспомнив, что Лара учила ее смотреть людям в глаза заставила себя встретить его взгляд. Потом взяла на вилку ломтик картошки и положила в рот. У картошки был вкус зубной пасты.
— Ты учишь норвежский? — серьезно спросил он глядя на развешанные кругом бумажки с норвежскими словами.
— Да, — прошептала она наконец.
— Молодец! «Окно», — прочитал он вслух слово, написанное на бумажке, приклеенной к подоконнику.
— Окно, — повторила она.
Он улыбнулся с открытым ртом. Передний зуб был как будто вдавлен внутрь. Она не знала, понял ли Том, что она улыбнулась ему в ответ.
Том сам убрал посуду на кухне, так же как в прошлый раз. Было видно, что он любит порядок. Тщательно вымыл тарелки, ножи и вилки горячей водой и сложил их на мойке. Кости бросил в пластиковый пакет, завязал его и поставил возле входной двери. Потом вложил в ведерко для мусора новый пакет. Дорте стояла у стола и смотрела на него, не понимая, что требуется от нее. К счастью, он не выглядел сердитым, хотя и убирал все один. Скорее даже добрым. Покончив с уборкой, Том поманил ее за собой в гостиную.
— Сядем и поговорим? — предложил он.
— Поговорить по–норвежски? — выдавила она из себя и села на диван. Ей тут же пришло в голову, что может быть, она села на его место. Ведь это была его квартира. Но было бы странно, если бы она сейчас встала.
— Хорошо! — сказал он и уселся рядом с ней. Непринужденно, как садятся в машину.
Сперва Дорте сидела как на иголках, пытаясь понять каждое слово, которое слетало с его губ. Потом поджала под себя ноги, укрыла их краем махрового халата и откинулась на спинку дивана, слушая его голос. Он оказался более высоким, чем она помнила. Как будто у Тома порвались голосовые связки. Иногда норвежские слова обретали для нее смысл. «Вы с Ларой подружились?», «Тебе здесь нравится?», «Я послал деньги твоей матери».
Последнее заставило ее проговорить «Большое спасибо!». Он улыбнулся. Верхняя губа стала совсем узкой, а уголки губ еще глубже. Неожиданно он заговорил о музыке, тут было много слов, которых она не знала. Но вот он поднялся и вынул из кармана кожаной куртки, что висела на вешалке, какой–то круглый предмет. Открыл крышку и вставил диск. Потом воткнул в уши пробочки с проводами и нажал кнопку. Некоторое время он слушал, покачивая головой. Дорте старалась не смотреть на него. Наконец Том вынул пробки из ушей и вставил их в уши Дорте. Она отпрянула от него. Его пальцы оказались слишком близко.
Но музыка постепенно успокоила ее, словно теплая вода. Руки неподвижно лежали на коленях. Зубы уже не были судорожно сжаты. Плечи опустились на диван, потянув за собой все тело, как будто, кроме нее, в комнате никого не было.
— Красиво? — спросил он через некоторое время.
Когда она, не поняв, вопросительно посмотрела на него, он спросил:
— Хорошая музыка?
— Да!
— Оставь себе. У меня есть еще. Баха и Моцарта тоже оставь. А это был Сибелиус.
Дорте невольно подняла на него глаза. Это получилось само собой. Что–то тут было не так. После всех Лариных наставлений она совершенно забыла, каким был Том, когда они оставались вдвоем. В машине. В гостиницах, где они ночевали. Предупреждения Лары исчезли, как что–то нелепое. И когда он положил голову ей на колени, поднял ноги на подлокотник дивана и закрыл глаза, Дорте оказалась застигнутой врасплох. Не знала, как ей себя вести. Она полулежала, чувствуя тяжесть его головы на своих коленях. Его тепло проникало к ней сквозь толстую махровую ткань. Он не двигался. Только грудь поднималась и опускалась. На клетчатой рубашке три пуговки были расстегнуты. Штанина на одной ноге задралась и обнажила щиколотку. Кожа над черным носком была почти белая. Живот — впалый. На лице кожа плотно обтягивала скулы.
Он, конечно, слышал, что музыка уже кончилась, хотя наушники оставались у Дорте, потянулся и сменил диск. Потом повернулся на бок и поджал колени. Вскоре его рука осторожно скользнула под халат полежала там и забралась под ночную сорочку. Дорте замерла. Все ее поры застыли. Она не двигалась. Том, впрочем, тоже. Казалось, он просто бессознательно передвинул руку, когда повернулся.
Постепенно к Дорте вернулось дыхание. Том не шевелился. Один раз он машинально, словно во сне, погладил ей щиколотку и бедро. Потом его теплая рука легла ей на колено. Она не знала, спит он или бодрствует. Небо за окном казалось затянутым непроницаемой пеленой. Снег ждал момента, чтобы обрушиться на город Фонари на холме над городом сливались в одну цепочку и сонно мигали. Когда музыка умолкла, Дорте продолжала сидеть неподвижно, словно на этом все должно было кончиться.
Она постепенно очнулась — что–то изменилось. Наушники выпали у нее из ушей. Теперь ей на колени давил уже не его затылок, а лицо. Губы. Прижавшиеся к ее коже. Он не спеша положил ее на диван. Она почувствовала что–то влажное. Мягкое. Его щетина царапнула ей ногу.
У нее перехватило дыхание, сердце подпрыгнуло. Это был его язык! Ей следовало отодвинуться, встать. Но она по–прежнему лежала. Как бабочка, уснувшая на подоконнике в начале осени. Он лизал ее, медленно и осторожно. Время от времени его рука скользила вверх и ложилась ей на живот. Или он замирал и переводил дыхание, словно к чему–то прислушиваясь.
Дорте не подавала признаков жизни, она просто лежала неподвижно, но кровь, заполнив каждую жилку, сделала ее тело гибким и мягким. Один раз она даже чуть–чуть приподнялась ему навстречу. Тогда он подсунул под нее обе руки, поднял голову, обнажил ее живот и вздохнул, а потом она снова почувствовала на себе его губы. Она и не подозревала, что бывает такое ощущение. Не успев подумать, она подняла руки и обхватила его за плечи. Упругие мышцы под тонкой рубашкой двигались в такт с его прикосновениями. Дорте стала только точкой, и этой точки он касался языком. Все остальное, то, что было, что случилось или не случилось, куда–то исчезло.
Второй раз она очнулась, когда он, крепко обняв, нес ее в постель. В темноте, не отпуская ее, он снял с нее халат. Потом положил на кровать и укрыл пуховым одеялом. Оба молчали. Когда темнота окружила Дорте стеной, потому что он закрыл дверь в коридор она поняла, что Тома в комнате уже нет.
Что бы случилось, если бы она его окликнула. И что в таком случае она могла бы крикнуть? «Вернись! Не уходи от меня!» А если бы он все–таки ушел? Или засмеялся? Все было бы испорчено, стало бы невыносимым. Вот он запер за собой входную дверь, и простыня показалась Дорте холодной и опасной. Как непредсказуемая пустота.
20
— Где ты это взяла?
Лара стояла посреди гостиной с круглым плеером в руке. Наушники беспомощно болтались на проводках.
— Том! — ответила Дорте.
— Том был у тебя? Почему ты сразу мне этого не сказала?
