Хербьёрг Вассму - Стакан молока, пожалуйста
— Я почти не умею молиться. Не то что мама. Она разговаривает с Богом вслух обо всем на свете. Так можно многое узнать про нее.
— Хм! Ты знаешь свою мать не только благодаря ее молитвам! — воскликнула Лара, массируя ей плечи. Это было больно, но в то же время приятно.
— Мама замкнулась в себе после смерти папы. Кроме нас с Верой, у нее никого нет. Родители отказались от нее, потому что она выбрала не того мужа.
— Как это — не того мужа?
— Она выбрала моего папу. Для нас он был самым лучшим на свете, но ее семья его не приняла.
— Вот сволочи! Расскажи подробнее!
— Вера зовет бабушку злобной ведьмой, но мама и слышать об этом не желает. Говорит, что просто некоторым людям не дано понимать чужие трудности. А злой человек — совсем другое дело.
— Она права. Но что же там все–таки случилось? Почему они не приняли твоего отца?
— Они прочили маму за другого — за какого–то важного адвоката.
— И этот начальник к ней сватался? — спросила Лара, затаив дыхание.
— Да, он был старый и соблюдал все формальности. Мама рассказывала, что они были одни в беседке и она так испугалась, что убежала оттуда.
— Сколько ей тогда было лет?
— Кажется, восемнадцать. Бабушка считала, что это из–за мамы ее отец не получил той должности, которую ему обещали. Тот человек был начальником над всеми адвокатами и решил наказать папу.
— Боже мой! Твой дед был адвокатом? — с уважением воскликнула Лара. — А ты оказалась здесь! — пробормотала она почти про себя.
— А твоя мать молится? — спросила Дорте, прижавшись щекой к руке Лары.
Воцарилось молчание. Руки Лары замерли на плечах Дорте.
— Не знаю. Я ее никогда не видела. Даже не знаю, жива ли она. Я росла в Москве в детском доме. Когда жить там стало невмоготу, сбежала на улицу, — сказала Лара и глубоко вздохнула, а потом продолжала: — Приставала к прилично одетым мужчинам и пыталась выглядеть милой девочкой. Я просто прилипала к ним и старалась возбудить их. Сама не знаю, где я этому научилась. Скорее всего, на практике. Я старалась держаться поближе к оградам богатых домов или к дорогим гостиницам. Когда стемнеет. Одна. Не попадаться на глаза милиции и охране, но быть под рукой, когда им приспичит. Такой скромной, но настойчивой. Смотреть на них несчастными глазами и в то же время быть достаточно развязной. Это у меня получалось.
— У тебя никогда не было дома? — испуганно спросила Дорте.
— Иногда бывал. Если везло. Но вообще–то я все время слонялась по улицам. Толпу я никогда не любила. Там нужно доказывать свою силу или подчиняться тому, кто сильнее тебя. А сильной я не была, зато была привлекательной и доброй, — будто хвастаясь, сказала Лара. — Я хорошо помню первого старика, к которому я сунула руку в штаны. Инстинкт, так сказать. Рука у меня тут же стала горячей, честное слово. Я сделалась для него чем–то вроде домашней кошки, то появлялась, то уходила. Старик потерял все свои деньги во время последней реформы, но его сынок процветал за границей. Этот старик научил меня читать. Я ведь почти не училась в школе, помню только, что нас там лупили. Я дрочила его или сосала, как он хотел, а он щипал меня. Он жил один, у него всегда было что поесть, и я могла у него вымыться. У него были темные комнаты и куча пыльных книг. Я помню одну, она называлась «Анна Каренина».
— Толстого? — воскликнула Дорте, но Лара не позволила себя перебить.
— Очень грустная книжка. В конце Анна бросилась под поезд, — сказала она, но Дорте уже умчалась в свою комнату.
— Мы со стариком были, можно сказать, друзьями! — крикнула Лара ей вслед.
Дорте опустилась на колени и вытащила из–под кровати чемодан. Через мгновение «Анна Каренина» была уже у нее в руках. Когда она вернулась к Ларе, та широко раскрыла глаза и схватила книгу.
— Да! — потрясенно воскликнула Лара. — Эта самая!
— Это мамина книга, но я взяла ее с собой. Хочешь взять почитать?
Лара полистала книгу и вздохнула.
— Нет! Не хочу вспоминать то время. Хуже мне никогда не было! — Она бросила книгу на стол.
Не встретив у Лары заинтересованности, Дорте закусила губы от разочарования и села.
— А что потом стало со стариком?
Лара опустилась на другой стул, она рассматривала свои ногти, прищурив глаза и вытянув губы трубочкой.
— Я уже сказала, мы со стариком были, можно сказать, друзьями, но однажды я прихожу, а он, оказывается, умер. В доме была толпа жадных родственников, которые копались в его вещах. Стояла весна. Я спряталась за цветущей вишней в палисаднике и наблюдала за ними в открытое окно. Я никогда не бывала в театре, но, по–моему, это было похоже на театр. Правда, зритель был только один. Я. Они не заметили, как я проникла в дом. Фамилия старика была Белинский, он лежал в гробу без крышки. Они подвязали ему голову платком, чтобы рот не открылся, пока не окостенеет. Казалось, он прилег, потому что у него болят зубы. Книжка лежала на столе. «Анна Каренина». Я взяла ее себе. Глупо, конечно. Можно было взять что–нибудь ценное. Мне за нее почти ничего не дали.
Лара замолчала, а Дорте пыталась представить себе все, что там происходило.
— Сколько тебе тогда было лет? — спросила она.
— Наверное, тринадцать. Старики стали вроде моей специальностью. Я находила их повсюду. У них были грустные глаза. Важно было выбирать тех, кто одет поприличней. Такие выгодней. По ботинкам сразу поймешь, чистоплотный человек или нет. Я запах издалека учую.
— А что ты делала в праздники и в воскресенье? — спросила Дорте.
— Заходила в открытые церкви и грелась там, пока меня не выгоняли.
— Неужели оттуда выгоняли?
— Да, и частенько. Я была оборванная и не очень чистая. Меня принимали за воровку или за кого–нибудь похуже. И были правы.
— И тебя ни разу не поймали?
— Почему же, ловили. Но если и сажали, это было не страшно. В подвалах и на улице были крысы. А в милиции было хотя бы тепло.
— Но эти… Неужели они хотели тебя, ведь ты не мылась?
— Знаешь что? Некоторым мужчинам до того не терпится найти дырку, чтобы кинуть палку, что они, если припрет, пользуют и собак! А от собак тоже воняет.
— Собак? — с испугом воскликнула Дорте.
— Забудь все, что я сказала. Ты еще так невинна. Этим и хороша. Том тоже так считает, — вздохнула Лара.
21
Коричневые ботинки с узором из дырочек на носках были начищены до блеска. Над ботинками — костюм и расстегнутое пальто. Огромное тело. Оно заполнило весь дверной проем. Дорте отвернулась. Кулаки сжались с такой силой, что ногти впились в ладонь. Она отступила в гостиную и попыталась закрыть за собой дверь. Подбородок дрожал, несмотря на все ее усилия унять дрожь. Она прислонилась к стене. В дверях стоял Хозяин Собаки.
— Возьми себя в руки! Успокойся! И перестань вести себя как идиотка, — прошептала ей Лара. Она не сердилась, но говорила очень решительно. Гость снял пальто, повесил его на вешалку и скрылся в ванной.
— Не… не уходи, пожалуйста, — заикаясь проговорила Дорте. — Не оставляй меня… одну! — Ее руки шарили в сразу погустевшем воздухе и пытались ухватиться за Лару.
— Все в порядке, успокойся! Я буду на кухне, мне надо еще кое–кому позвонить. Он заплатил за час, но всего времени не использует. Вот увидишь. Пробудет самое большее полчаса, и то разве что устанет и захочет передохнуть, — сказала Лара, пытаясь освободиться от цеплявшихся за нее рук Дорте. — Он знает, что у тебя нет опыта. Это–то ему и понравилось. Помни, что ты особенная, и все будет хорошо. Это будет твое боевое крещение. Потом все пойдет легче. У тебя все замечательно зажило! Почти незаметно. А это просто работа. Как у тренера или медсестры.
Низкий голос Лары звучал дружески и убедительно. Она подтолкнула Дорте в прихожую, а оттуда в комнату с красными бра. Гость был все еще в ванной.
— Надень черный корсет, и чулки, и нижнее белье. Только быстро! Помни, Том обещал снова послать деньги твоей матери — это же аванс! Будь умной девочкой. Я задержу его, пока ты не будешь готова. Это культурный человек. Работает в пароходстве. Денег куча! Он тебе плохо не сделает. Дурочка, перестань стучать зубами! Никто не собирается тебя убивать. Просто ты выполняешь работу, за которую чертовски хорошо платят. За час ты получишь больше, чем президент Литвы! — бормотала Лара. В то же время она приладила на Дорте черный корсет с металлическими планками, нетерпеливым движением повернула ее и застегнула крючки. Потом помогла надеть чулки и правильно пристегнуть к ним подвязки. После этого она раздвинула ей ноги и велела намазаться кремом–смазкой для влагалища.
— Бери побольше. Еще больше. Ведь это первый раз, — решительно сказала она. Дорте оставалось только повиноваться.
— Все будет хорошо! — еще раз подбодрила ее Лара, а потом вышла и закрыла за собой дверь.
Когда он вошел, Дорте сидела на кровати.
