Маша Трауб - Продается дом с дедушкой
Игорь, стараясь не смотреть на мать, следовал указаниям нянечки – держал, поворачивал, опускал, подтягивал повыше. Мать тихо стонала.
– Что, родная? Больно тебе? Потерпи. Дело надо сделать. Сынок твой здесь…
– Не надо, – прошептала мама, – пусть уйдет.
– Вот еще! Пусть видит, как мамка его мучается и страдает. В другой раз понимать будет. Ничего, милая, я его тут поучу немного. Ему на пользу пойдет.
И нянечка продолжала командовать Игорем, будто желая отомстить за всех матерей, о которых не заботились сыновья.
Куцая простыня задралась, и Игорь увидел голые груди матери, растекшиеся по животу. Его поразило то, что мать была огромной и очень тяжелой. Хотя он никогда не считал ее грузной. Он старался не думать, не слышать то, что говорит ему нянечка. Хотел побыстрее выйти отсюда и напиться. Глотнуть водки и задохнуться. Курить хотелось даже больше, чем водки. Но ослушаться старшую нянечку он не мог – на него нашел ступор. Иначе как объяснить, что он пошел выносить утку, держа ее на вытянутых руках. Его мутило, тошнило, он думал о том, что не должен выносить утку, а должен сидеть рядом с матерью и гладить ее по руке. Вместо этого он был уже взмокший, пропахший потом от усилий, униженный – пожилая нянечка оказалась жилистой и сильной. Куда сильнее его. А он, молодой мужик, оказался хлюпиком, недотрогой, хиляком, жопоручкой… Всеми этими эпитетами его наградила нянечка, и Игорю казалось, что это она еще с ним была ласковой, а так бы могла и жестче приложить.
– Больно… – прошептала мама.
– Сделаете ей укол? – спросил Игорь у нянечки.
– Сделаю, если лекарства принесешь. Достанешь – сделаю, мы на нее уже свои израсходовали. Двадцать пять человек в отделении. Сам понимаешь. Мы ж на аварию не рассчитывали. Только я тебе ничего не говорила. Ты к Ольге Владимировне подойди, к медсестре старшей, и спроси, что надо. Вроде как сам додумался, побеспокоился. Понял? И подпиши для кого. Продукты принесешь – тоже подписывай и в холодильник убирай. Сама она есть не может пока, так что нужно, чтобы ее кормили. Понял?
– А где брать лекарство? И кто ее будет кормить?
– Милок, ты от шока, что ли? Давай возьми себя в руки! Ты мужик, сын. Вот и ножками побегай да головой подумай. Никто у тебя в больницах не лежал, что ли? Счастливый ты, раз ничего не знаешь! Ладно, научу тебя, так уж и быть. Сегодня на дежурстве баба Катя – вон, видишь, которая полы моет? Так ты ей рублик дай, она и подойдет к твоей мамке лишний раз, и покормит, и одеяло поправит. Давай-давай, пошевеливайся!
– А она… мама… выживет? – спросил Игорь.
– Ты дурак или как? – ахнула нянечка. – Что ты такое говоришь?! Конечно, выживет! Раз уже выжила – значит, повезло ей. Четыре трупа после аварии. А ее первую вытащили, да палата ей досталась. Даже думать так нельзя, понял? Давай уже, выметайся, я дальше сама. Сегодня лекарства привезешь – так мать спать будет. Не привезешь – пеняй на себя. А списочек тебе Ольга Владимировна даст.
Игорь нашел Ольгу Владимировну, что-то промычал про маму и лекарства и получил на руки клочок бумаги со списком лекарств, которые нужно достать. Потом вышел из больницы, добрел до телефона-автомата и позвонил отцу.
– Маме лекарства нужны, срочно. Она в больнице. Говорят, повезло. Рейсовый перевернулся.
– Ну, значит, повезло, – ответил равнодушно отец и положил трубку.
Игорь порылся в кармане, нашел еще двушку и позвонил по единственному номеру, который знал как свой собственный: ночью разбуди – вслепую наберет.
Сашка откликнулся немедленно и велел ждать. Сказал, что сам привезет лекарства. И через час уже был в больнице, развив бурную деятельность: очаровывал медсестер, делал комплименты нянечкам, кому совал рубль, кому конфеты, вручил бутылку Михалычу, прорвался к главврачу… Игорь шел по пятам за другом молчаливой тенью, но не испытывал чувства благодарности. На него накатила дикая усталость, он уже не хотел пить, а накурился до чертиков – целую пачку засадил, пока ждал Сашку.
Комаровский же был свеженький, бодренький, обаятельный как черт, будто не в больницу приехал, а на ужин в Дом литераторов пришел. На Игоря накатила злость на друга и нестерпимая зависть – умению Комаровского разговаривать хоть с главврачом, хоть с нянечкой на равных, как свой. Перекурить на лестнице с Михалычем, перезнакомиться чуть ли не со всеми больными. Комаровский же передвинул каталку с мужчиной, который все еще просил закрыть окно, и куда-то ее удачно приткнул. И все-то у него ловко получилось! Мужик затих, а медсестры смотрели на Сашку с обожанием и строили глазки. Даже старшая нянечка растаяла, оценив профессиональную хватку Сашки.
На фоне Комаровского Игорь сразу стал мелковат, трусоват, туповат – ущербный бедный друг при влиятельном сильном вожаке. Сашка чувствовал себя как рыба в воде. Казалось, эта поездка, а до этого поиски лекарства – где уж он его достал в такие рекордные сроки, это одному богу известно – не доставляют ему никакого неудобства. Сашка выглядел франтом – в костюме, при галстуке. А Игорь в своей ободранной куртке и грязных штанах волочился следом, прихлебателем, рыбой-прилипалой. Сашка не брезговал целовать руки медсестрам, жать грязную ручищу Михалычу и тут же разговаривать с главврачом, для которого припас бутылку коньяка. Комаровский виртуозно владел искусством подкладывать рубли и трешки – нянечке, бабе Кате, аккуратно, в карман халатика – так, что той даже не пришлось швабру из рук выпускать. Медсестре Ольге Владимировне – на стол, не скрываясь, прямо на посту. Главврачу, помимо коньяка, Комаровский вручил собственную книгу, скромно представившись начинающим писателем. Но врач увидел то, что должен был увидеть, – торчащий из-под обложки уголок конверта. И все получалось очень правильно, удобно, никакой неловкости. Игорь же не знал, как сунуть рубль нянечке – вот так просто подойти и отдать? А как сказать, за кого рубль? Вдруг перепутает, возьмет, а к матери не подойдет?
Но самым страшным ударом для Игоря стало то, что его мать немедленно узнала Сашку, хотя видела его давно, еще школьником. Начала улыбаться, деликатно подтянула повыше простыню и называла его «Сашенька». Было видно, что ей тяжело говорить, но она старалась. Сашка присел на кровать, взял ее за руку и начал гладить, говоря какие-то глупости про то, что она еще ого-го, еще как всем покажет!..
Тут же прискакала медсестра, отвернула чуток, чтобы не смущать ни гостя, ни больную, угол простыни и сделала укол в бедро.
Пока друг-герой сидел на кровати, заняв его, Игоря, место, он притулился между раковиной и холодильником.
Палата была рассчитана на четырех пациентов. На трех койках лежали бабки, на четвертой – мать Игоря.
– Милок, слышь? – обратилась к Игорю одна бабка – худая как палка, вся высохшая. Голова у нее была забинтована так, что получилась шапочка. – Там на раковине моя кружка – помой, а?
Игорь хотел было отказаться: он к матери пришел, а не к этим бабкам. Но матери он сейчас был не нужен – она улыбалась «Сашеньке». Игорь ополоснул чашку и поставил на тумбочку.
– Сынок, тебя как зовут? – подала голос другая соседка по палате.
– Игорь.
– Игоряша, помой ложку и сумку переставь. Здесь, под моей кроватью, ты ее в уголок придвинь.
Игорь помыл ложку и переставил сумку. После чего он перебирал пакеты в холодильнике: «Ты, Игоряша, потуже, потуже заверни и подальше подтолкни, а то упадет». Открывал дверь, закрывал дверь, снова открывал. Пришла медсестра – проводить вечерние процедуры.
– Выйдите, – велела она Игорю. Сашка же продолжал сидеть, как сидел. Игорь, стоя в коридоре, опять начал злиться: ну о чем можно разговаривать с его матерью? Да ни о чем! Что они там шушукаются? Почему не с ним, с сыном? А Комаровский? Тоже хорош… Пыль в глаза горазд пустить. Ему все равно перед кем – любая медсестра сгодится. Тоже мне, герой – лекарства достал, сидит красавец такой, в костюме…
Медсестра вышла, и Игорь вернулся в палату.
– Елена Ивановна, а как же пельмешки? – бодрым голосом вещал Сашка. – Очень я люблю ваши пельмешки! Никто такие не делает! Обещаете? Как только выйдете – налепите и пригласите меня на обед. Только побольше лепите! Помните, как я пельмени у вас уплетал? За ушами трещало! А вы мне еще больше, чем Игорю, накладывали. И сидели напротив, смотрели, как я ем. Как только доедал, вы мне еще подкладывали добавку. Помните? Я так объедался, что дышать не мог! Так что давайте, выходите побыстрее отсюда. Я жду приглашения на обед. А теперь честно мне скажите – что привезти?
– Сашенька, родной, привези мне сырничков. Очень хочу сырников. И шаль мою – ну ты помнишь, кружевную. Мерзну я очень… Еще носки – у меня ноги ледяные. Ты мне носки привези. И вот еще что: ты сумки найди, там семена были… И рассада. Найди рассаду. Еще там же, в сумке, таблетки лежали, я в аптеку по дороге заходила. Таблетки для Михаила Дмитриевича. Ты найди сумки-то! Жалко таблетки. И рассаду. Пропадет ведь…
