Екатерина Завершнева - Сомнамбула
Хозяева магазина держали его в качестве прикрытия для каких-то грязных дел, а сами заманивали посетителей и обращали их в рабов. Они пичкали людей запрещенным психомиметическим средством, от которого сначала пропадает память, а за ней — и воля. Оказывается, меня выдали замуж за конюха, я работала прислугой, стояла за прилавком, гуляла с хозяйскими детьми, мыла полы. Мои руки, кроме их почтенного возраста, ничем, однако, не выдают мое подневольное прошлое.
Дальше — мысль о том, что должно произойти после сорока лет непрерывного употребления сильнодействующих средств. Муж говорит — мы нашли хорошего нарколога, он поможет. Как же ты не понимаешь! Я не вынесу этого лечения и вряд ли смогу вернуться к жизни. Вы зря старались. Стоило ли спасать меня, не лучше ли было оставить все как есть.
У нас с тобой нет и не может быть детей, нет будущего, мы старики, которые не засыпали и не просыпались вместе, и я даже не помню, был ли у нас дом или сад. Я помню только твое лицо.
И все-таки, добавляю я, уже окончательно придя в себя, лучше так, лучше знать».
(90)
* Е1 конец таксона ветви
тема закрыта
Наверное, я должна ощущать адскую боль, ведь я пережила вскрытие грудной клетки, но боли нет. Поднимаю руку и она движется легко, как у пловца. Просыпаюсь в один-единственный день, который понемногу выступает из тумана. Возвращается память, но не воля. Или воля, но другая.
Помню маму, ее улыбку, мелкую речку, заросшую травой,
мостки, золотой плес, высокий темный лес вокруг.
Помню сестру, она бросает в воду кусочки хлеба,
мокрые спины речных рыб, их круглые рты.
Помню отца в высоких охотничьих сапогах,
рыжую ушастую собаку, которая носится по полю вместо того, чтобы залечь в траве и наблюдать, как ей и было сказано.
Сестра наступила на пчелу и плачет, отец вынимает пчелиное жало из ее ножки.
Потом он берет нас обеих на руки и подбрасывает в небо, а мы хохочем.
Мама тоже смеется, глядя на нас, у нее во рту травинка.
Вечером — костер, разведенный на берегу. У костра незнакомый человек, предлагающий разделить с ним его ужин. Беспокойный сон в прозрачной от огня палатке, отец не ложится, разговаривает с тем человеком до утра, ворошит угли, переспрашивает снова и снова, сердится, молчит.
я скажу тебе теперьно ты не услышишь
этот день один не рассеется, не прейдет
и они останутся здесьты же будешь жестоко страдать и пойдешь со связанными руками куда не захочешь, и проживешь жизнь долгую, жилистую, упрямую, полную труда и печали
А потом?потом твое время свернетсякак старое молокои ты спустишься к рекебудешь звать их, искать бродуйдешь под водуна другом берегу они найдут тебяи заплачут, обнимая тебяи смерть отдаст свой яди ты услышишь, как говорят онибыл и умер, пропадал и нашелсятогда ты вспомнишь меняи этот день
А теперь идем, я покажу тебе дом, и реку, и огонь, и землю.
Молчание.
В. и И. смотрят на А., который продолжает спать в кресле. Через некоторое время А., по-видимому отреагировав на отсутствие звукового сопровождения, просыпается, потягивается и встает как ни в чем не бывало.
A.: Я полагаю, на этом мы можем закончить наше затянувшееся заседание. Материал нулевой. Повторы, повторы, повторы. Подобными историями у нас забиты все шельфы, простите, полки.
B.: Не скажите, тут есть парочка сюжетов…
И.: Одну минуту. У меня остались вопросы. Во-первых, что мы будем делать со свидетелем. Ваше заключение. Прошу высказаться господина А.
A.: Неужели вы всерьез полагаете, что тут может быть два мнения?
B.: А я бы пошел на ограниченный контакт с внешним миром.
A.: Только закрытый режим. При обострении — медикаментозное сопровождение стандартным курсом.
B.: А я настаиваю на том, чтобы мое особое мнение было отражено в протоколе. Перед нами нетипичный случай. К тому же вы сами говорили о положительной динамике. Я считаю, что в малых дозах…
A.: В таком случае я снимаю с себя всякую ответственность, то есть перекладываю ее на вас и ваше особое мнение.
B.: Нет, позвольте, решение должно быть коллегиальным.
И.: Господа, предлагаю компромиссный вариант.
A.: «Красный мак»?
И.: Вы согласны?
B.: Если ничего другого сделать нельзя… Но как быть с этими материалами, ведь они ни в какие ворота, так сказать.
A.: Артефакт. Ошибка наблюдательной методики.
B.: Но вы посмотрите, как высока степень связности…
А.: Предвзятость.
И.: Скажем так, задано слишком высокое входное значение согласованности, данные просеяны, в результате отобрано только то, что проходит через критерий.
В.: Но я не могу просто так взять и отбросить…
A.: Господин И., что вы предполагаете делать с этими записями? И вообще, может быть, вы раскроете тайну нашего присутствия на этом, с позволения сказать, симпозиуме?
И.: Уважаемые коллеги, настало время мне перед вами извиниться. Я отчасти ввел вас в заблуждение. Этот материал был признан негодным на предыдущем консилиуме, но одного голоса не хватило. Поэтому его отправили на повторную экспертизу. Теперь я вижу, что заключение было правильным. Так что, извините, уважаемый В., ваше особое мнение учтено не будет.
B.: Но позвольте, господин И…
A.: Что же вы нам сразу… Комедия, ей-богу.
И.: А предвзятость? Нет уж, до конца так до конца.
B.: Хотелось бы уточнить причину, по которой был дисквалифицирован наблюдатель.
И. (мнется): Видите ли… наблюдатель… в общем, мы его потеряли, точнее, не нашли.
A.: Как это?
И.: Во всяком случае, ему больше не снятся сны. Такие, которые могли бы нас заинтересовать.
B.: Вы сами-то понимаете, что говорите?
И.: Мы также хотели проверить, верными ли были предписания врачей. Вы подтвердили основной диагноз и общую тактику ведения дела.
A.: Лихо. А вскрытие проводили? Шучу.
B.: И что теперь?
И.: Прошу расписаться в протоколе консилиума. Мы очень продуктивно поработали, несмотря на некоторые, э-э-э, трения при обсуждении материала. Однако нам удалось прийти к общему заключению и проявить не только профессиональную, но и коммуникативную компетентность. Благодарю вас, господа, мы вызовем вас, если возникнет необходимость. Уведомляю также, что всякое совпадение между действующими лицами и другими людьми, ныне живущими или умершими, следует считать случайным. Записи с отчетами наблюдателя можно стереть. Запись обсуждения — тоже.
Всем спасибо, все свободны.
Свет гаснет.
«Представь, что люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная, представь, невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.
Представь также себе и то, что за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат.
Когда же с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх — в сторону света, ему будет мучительно выполнять все это, он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше. Не считаешь ли ты, что это крайне его затруднит, и он подумает, будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше, чем в том, что ему показывают теперь? А когда бы он вышел на свет, глаза его настолько были бы поражены сиянием, что он не смог бы разглядеть ни одного предмета из тех, о подлинности которых ему теперь говорят.
Тут нужна привычка, раз уж ему предстоит увидеть все то, что там, наверху. Начинать надо с самого легкого: сперва смотреть на тени, затем — на отражения в воде людей и различных предметов, а уж потом — на самые вещи; при этом то, что на небе, и самое небо ему легче было бы видеть не днем, а ночью, то есть смотреть на звездный свет и Луну, а не на Солнце и его свет.
И, наконец, думаю я, этот человек был бы в состоянии смотреть уже на самое Солнце, находящееся в его собственной области…»
Платон. Государство (514а — 516Ь)ЗНАКИ ЗЕМЛИ
