Рольф Лапперт - Пампа блюз
— Знаете, о чем я подумал? — спрашивает Отто после того, как он повесил последний фонарик и взял себе пива.
— Нет, — говорит Курт. — Но ты нам явно сейчас расскажешь.
— Я подумал… а не могли наши марсиане… взять и прикончить Георгия?
Боже, сегодня снова придется выслушивать этот бред!
— И зачем они это сделали? — спрашивает Курт, садится на лавку и начинает сворачивать бумажные салфетки пополам. — У них же нет мотива.
— Верно, какой тут может быть мотив, — говорит Вилли.
— Мотив есть всегда, — возражает Отто, — даже когда его нет, он все равно есть. Просто ты его не видишь.
— Ты хочешь сказать, мы его не видим? — спрашивает Курт.
— Именно, — говорит Отто, — для нас он неочевиден.
— Может, Георгий раньше был тайным агентом и имел дело с внеземными цивилизациями, — добавляет Отто.
— Или космонавтом, — говорит Курт.
— В любом случае как-то странно, что после убийства Георгия тарелка больше не появлялась, — говорит Вилли.
— Они выполнили задание, я так думаю, — говорит Отто. — Они шпионили за нами, напали и испарились.
— Господи, — бормочет Вилли.
И все трое погружаются в молчаливые раздумья.
Я отклоняюсь на спинку стула и закрываю глаза. Весь этот бред сильно напоминает мне одну из тех театральных постановок, которые Карл раньше смотрел по телевизору. Сегодня вечером я увижу ее живьем. Группа дилетантов из Вингродена сыграет скетч «Марсиане и загадочное убийство». Может, зря я не выпил пива.
К счастью, по лестнице наверх уже поднимаются Хорст и Альфонс с корзиной для белья, до краев загруженной колбасками, дюжина которых сразу же оказывается на гриле. Хорст рассказывает, как Альфонс вчера порезал себе палец, когда разделывал мясо, и разговор переходит с инопланетян-убийц на инфекции, гангрену и ампутацию.
Ровно в девять приходит Лена. Она одета в песочного цвета платье до пола, подпоясанное широким черным матерчатым ремнем, на шее у нее — деревянные бусы. Похоже, она накрасилась и что-то сделала с волосами, потому что выглядит она сногсшибательно. Стоило Лене появиться, Вилли, Отто и Курт сразу же перестали вести себя как болтливый деревенский сброд и вошли в образ болтливых Казанов. Они наперебой предлагают ей стул, бутылку пива, бокал вина и соленые палочки. Они обращают ее внимание на колбаски, на то, как декорирована крыша, и на закат. Все трое шутят и хихикают, словно мы собрались здесь не для того, чтобы помянуть Георгия, а чтобы выбрать самого резвого самца сезона. Даже Вилли, который совсем недавно делал вид, что морально превосходит Курта и Отто, в присутствии Лены мутировал в льстивого шута. Только Хорст и Альфонс ведут себя сдержанно, ну, и Карл, конечно. Он, к моему удивлению, отложил свою коробку и журналы и полностью сосредоточился на всем происходящем вокруг него. Лицо у него довольное, и я почти завидую тому, что его голова фильтрует внешние сигналы и избавляет его от необходимости понимать все сказанное этими идиотами.
Через полчаса суматоха, вызванная приходом Лены, начинает утихать. Все сидят за столом и едят колбаски с салатом и хлебом из пластиковых тарелок и пьют пиво, вино или яблочный сок из бумажных стаканчиков. Последние проблески света еще видны над горизонтом: светлая полоса, чуть выше — розовая, а потом синяя. Фонарики похожи на светящиеся планеты, нанизанные на ось, вокруг них вьются мотыльки, иногда крошечные искорки вылетают в небо и гаснут. В воздухе пахнет костром и подгоревшим жиром. Сейчас, когда все заняты только тем, чтобы набить себе брюхо, и лишь изредка обмениваются, причавкивая, довольными репликами, атмосфера становится почти торжественной.
— А где же Масловецки и Йо-Йо? — спрашивает Лена через некоторое время.
— И правда! — выкрикивает Отто. — Куда они подевались?
— Может, возникли проблемы в участке, — считает Вилли.
— Давайте позвоним ему и спросим.
Предложение Лены вызывает всеобщее смущение.
— У нас нет телефонов, — поясняю я.
— У Масловецки есть, — говорит Курт. — А у нас нет.
— У меня тоже есть, — сообщает Вилли. — Вот только батарейка села.
— Аккумулятор, — поправляет Хорст.
— В мастерской есть телефон, — говорит Вилли.
— Но контора заперта, — добавляет Отто.
— Я знаю, где лежит ключ, — сообщаю я.
— Есть другой вариант.
Лена достает из переднего кармана платья мобильный-раскладушку и открывает его.
— Кто-нибудь знает номер Масловецки?
Снова всеобщее смущение и молчание. Мы здесь очень редко звоним куда-то. Друг другу вообще не звоним, потому что почти каждый вечер видимся в «Белой лошади». На Рождество все звонят своим родственниками, из которых редко кто выбирался сюда на праздники. Единственные, кто время от времени звонит мне, — это мама, госпожа Вернике и врач Карла.
— Секундочку! — вдруг вскрикивает Курт, достает из заднего кармана своего комбинезона потертый кошелек, ищет по всем отделениям и в итоге радостно предъявляет нам бумажку. — Вот номер!
Он передает записку Вилли, а тот дальше — Отто. Они так осторожно берут ее в руки, будто речь идет о ценном историческом документе.
Лена набирает номер и подносит телефон к уху. Отто, Курт, Вилли, Хорст и Альфонс смотрят на нее во все глаза. Как дети в ожидании фокуса.
— Да? Алло? — Да, это я, Лена! — Спасибо, хорошо. Мы тут все сидим на крыше мастерской, и не хватает только вас и Йо-Йо! — Что? — Где?
Лена обращается к нам.
— Они недалеко от Штрерица.
Все кричат наперебой, пытаясь сообщить Лене, что Штрериц находится примерно в двадцати пяти километрах отсюда в направлении Кремберга.
— Через пятнадцать минут? Да, отлично! Что? Бен? Да, он здесь. Минуточку. До встречи.
Лена протягивает мне телефон.
— Он хочет поговорить с тобой.
Я беру у нее трубку и подношу ее к уху.
— Да?
— Бен? Это ты?
— Да.
— Послушай, сейчас ты должен делать вид, что мы с тобой просто разговариваем, ладно?
— Да.
Я встаю из-за стола и поворачиваюсь к остальным спиной.
— Я совсем рядом, в сарае на поле. Йо-Йо со мной. Мы достали тарелку! Бен? Ты меня слышишь?
— Да.
— Говори нормально, а не только «да»! Иначе они что-нибудь заподозрят!
Я поворачиваюсь к сидящим за столом. Они перестали есть и пить и ждут новостей от Масловецки. Даже Карл смотрит на меня своим особым взглядом, выражающим бурное негодование, словно от нашего разговора зависит его жизнь.
— Просто отлично! — говорю я и выдавливаю из себя улыбку. Остальные улыбаются мне в ответ, и Карл тоже.
— Сейчас мы запустим тарелку! Через десять минут я буду у вас! Проследи, чтобы малышка не напилась! Она должна быть трезвой, когда увидит НЛО!
— Ясно. И будьте осторожны.
— Что ты несешь, Бен? — шипит Масловецки мне в ухо.
— Я говорю, не зевай за рулем!
Я отключаюсь и возвращаю телефон Лене.
— Ну как? Они выпустили Йо-Йо из тюрьмы? — спрашивает Курт.
— Да, — отвечаю я, — все в порядке.
Все радуются и выпивают по такому случаю. Хотя Карл ничего не понял, на его лице читается облегчение, и он подставляет свой стакан каждому, кто хочет с ним чокнуться.
Между тем солнце село, и небо стало темно-синим. Зажглись несколько звезд. Я забираю у Карла пустую тарелку и пластиковые приборы, вытаскиваю из-за воротника его рубашки салфетку и бросаю все это в мусорное ведро.
Лена подходит ко мне. В одной руке у нее стакан с красным вином, в другой — кусочек хлеба.
— Как твоя голова?
— Спасибо, хорошо.
— Милое местечко.
— М-м.
— Георгий был твоим другом?
— Я бы так не сказал. Вообще-то я почти не знал его.
— Думаешь, его убила Анна?
— Чушь. Он сам себя убил. Георгий был болен. Депрессия. Ты бы видела порезы у него на руках.
Лена отпивает глоток вина и смотрит в поле. Если бы было не так темно и у нее было орлиное зрение, она бы заметила Масловецки и Йо-Йо, которые как раз сейчас наполняют тарелку гелием. Но сегодня новолуние, с востока к нам тянет все новые облака, и вокруг так темно, что даже сарай в поле не разглядеть.
— Эй, Бен! Идите сюда!
Отто машет нам и явно хочет, чтобы мы вернулись за стол.
— Сфотографируемся! — кричит Курт и приглаживает ладонью остатки волос на голове.
Мы с Леной встаем между Хорстом и Куртом за скамейкой, на которой сидят Альфонс и Карл. За нашей спиной покачиваются на ветру фонарики.
— Может, подождем Масловецки и Йо-Йо? — спрашивает Вилли и кладет Курту руку на плечо.
— Да ладно, — говорит Отто и подносит дешевую камеру к лицу. — Я сперва просто попробую.
Он делает шаг назад и садится на корточки.
— А теперь все дружно сказали «фе-е-е-ерма»!
Хотя я чувствую себя идиотом, я послушно повторяю «ферма» в общем хоре.
