Владимир Высоцкий - Роман о девочках (сборник)
Эта история сложилась в Югославии, в этом сказочном уголке земли, в городке, который называется Дубровник. Был конец сентября – золотое время для всех любящих одиночество отдыхающих, да и для жителей, потому что волны туристов схлынули в Италию, Германию, Францию и Россию и восстановилось подобие покоя. Даже музыка из ресторана звучала мягко и сентиментально.
Но… повторяю, был шторм, и ветер, и волны, и все что положено. А какая-то женщина плыла совсем близко от берега, взлетая на волнах и снова исчезая. Она пыталась выбраться на пляж, но снова и снова море затягивало ее обратно. Она еще не успела испугаться, потому что силы пока не покинули ее и берег был так близко. На пляже сидел только один человек, голый по пояс. Он рисовал шторм и закат и глядел поверх волн, а потом снова в альбом. Вот он что-то подправил, понаклонял голову вправо, влево и… заметил женщину. Конечно же, он бросил альбом и кисть и бесстрашно прыгнул в пучину. В 2–3 взмаха оказался он рядом с женщиной, взял ее за руки и… одна особенно огромная волна швырнула их вместе на песок – мокрых, тяжело дышащих и, безусловно, красивых.
– Любишь плавать в шторм? – спросил он по-русски и довольно грубо на «ты», потому что ведь все равно не поймет.
В ответ она подняла голову и просто и безгрешно поцеловала его, а потом без улыбки ответила по-русски.
– Вы русская? – спросил художник.
– Нет.
– Впрочем, это неважно – все национальности тонут одинаково. А все-таки откуда Вы?
– Из Франции. А ты? – она перешла на «ты», наверное, из-за плохого знания русского.
– Из России! Разве не заметно?
– Заметно.
– Хорошо еще, что вчера у меня не получился рисунок и сегодня я пришел снова! – сказал он.
– Хорошо, – ответила она.
Они продолжали лежать на камнях, а языки пены пытались схватить их за ноги и утащить в море. Говорили они пустяки, но почти кричали из-за грохота, и могло показаться, что они ругаются.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Катерина. Катя! Как хочешь! А тебя?
– Александр! Очень приятно!
– И мне.
– Может быть, встанем.
– Нет! Так хорошо!
– Ничего хорошего в мокрых штанах. Кстати, нужно идти по городу. Где твои вещи?
– Там, – она указала в море и улыбнулась.
– А? Ты оттуда! – догадался он. – Русалка! Дочь Посейдона!
– Что такое русалка?
– Отложим изучение русского фольклора! Я серьезно.
– И я серьезно. Вещи смылись.
– Смылись! – передразнил он. – Не смылись, а смыло. А как пойдем?!
– Если пойдем вместе, ты дашь мне брюки.
– Что? – удивился он – А я?
– У тебя есть альбом!
– У меня есть альбом! У меня еще есть кисть, – сказал он, – и палитра.
– Пол-литра – это замечательно! – воскликнула она, – потому что мне холодно! Отвернись!
Она встала, отошла в темноту и, когда он отвернулся, стала выжимать волосы и купальник, и потом крикнула:
– Давай брюки!
Он послушно разделся и отдал. Она выжала джинсы, надела их и хихикнула:
– Как раз.
Здесь они впервые взглянули друг на друга и остались довольны. Из ресторана доносилась та же ласковая мелодия, она пробивалась сквозь шум моря, а когда они пошли прочь от воды, звук стихии ушел, а мелодия стала внятнее и громче.
По набережной шла странная пара: белая женщина в мокрых джинсах и купальнике и мужчина в плавках и рубахе, неловко прикрываясь альбомом. Люди, улыбаясь, смотрели на них, а они продолжали знакомиться:
– Откуда ты знаешь русский? – спросил он.
– Я работала в Москве 3 года и была замужем за русским переводчиком.
– А теперь?
– А теперь я не замужем за переводчиком.
– Почему? – задал он глупый вопрос.
– Он плохо переводил, – ответила она.
– А теперь?
– Теперь он переводит лучше.
– Нет! Что ты делаешь теперь?
– Преподаю в колледже русский.
Они подошли к отелю на самом берегу, к отелю, где она жила.
– Я пойду переоденусь, – сказала она. – Хочешь зайти?
– В таком виде? Тебе удобно?
– Конечно, нет, – согласилась она. – Но совсем не лучше выходить с мокрыми брюками. Хотя я тебе брошу с балкона.
– Ромео надевает брюки под балконом Джульетты. Бедный Шекспир.
– Так и договорились! – сказала она. – Дай мне твою рубаху и жди здесь.
– Караул! Раздевают, – сказал он, снимая рубаху.
– Что такое «караул»? – спросила она.
– Караул – это караул.
– А? – понятно! Я сейчас.
И она вошла в холл и независимо спросила у портье ключ. В окне второго этажа вспыхнул свет, а через паузу вниз полетели брюки и рубаха. Ромео оделся, и к нему спустилась Джульетта в красивом платье и причесанная.
– Ты уже одет? – спросила она.
– О да! Только не так красиво.
– Давай я тебя причешу.
Она расчесала ему волосы и снова его поцеловала.
– Все!
– Нет не все! Пойдем продолжать переодевание. Ко мне – это рядом.
Пока он был под душем и одевался, она смотрела его картины, и они, конечно, нравились.
– Ты поешь? – спросила она, когда он был готов, кивнув на гитару!
– Попеваю.
– А какая разница?
– Ну, я говорю нараспев стихи и перебираю струны. Получается печально и интимно. Вот так! – Он перебрал струны.
– Спой!
– Я не пою.
– Ну говори под гитару.
– Как-нибудь потом. Пойдем что-нибудь съедим и выпьем!
Они спустились в ресторан. Официанты узнавали его и благосклонно оглядывали его спутницу. И из уважения приветствовали его по-русски. Только вместо «здравствуй» говорили «спасибо!».
– Они тебя любят! – сказала она, когда они устроились за маленьким столиком на террасе – прямо над морем.
– Они любят русских, – ответил он.
– Почему?
– Потому что мы славяне и из-за войны. В Югославии знают, что это такое.
– Везде знают, что это.
– В Югославии особенно. Они даже говорят: наша страна до Владивостока.
Оркестр заиграл какую-то русскую песню, и певица спела ее по-югославски.
– Мне мясо, – сказала она официанту, – и кофе.
– Мне тоже и… что-нибудь выпить.
– Русская? – улыбнулся официант.
– Нет! Француженка.
– Но это то же самое, – нашелся официант, не желая ее обидеть, и убежал.
– А ты красивая, – сказал он вдруг, – жаль, если бы ты утонула!
– Я не утонула бы. Ты что рисуешь?
Он рисовал на салфетке.
– Тебя! Как ты выходишь из воды.
– Из морской пены! Афродита пенорожденная! Нарисуй что-нибудь из Москвы.
– Хорошо. А ты будешь узнавать, что это.
– Я постараюсь, если ты хороший художник.
– Я хороший!
– Я говорю, если ты хороший художник.
– Я хороший художник. Что это?
– Это Кремль.
– Надо же. Неужели похоже?
– Похоже.
Салфетки (ложились на стол) с видами Москвы.
– Этого я не узнаю, – сказала она.
– Это мой дом.
– Где это?
– На Садовом кольце, около площади Маяковского.
– А это набережная Сены! Ты был в Париже?
– Нет! Но это набережная Москвы-реки.
– Может быть – я не помню. Но это правда площадь Согласия! – воскликнула она. – Откуда ты знаешь?
– Видел в кино. И вот еще.
Он набрасывал карандашом контуры всем на свете знакомых парижских достопримечательностей, и оркестр вдруг заиграл французскую мелодию, сразу после русской, без перехода, и певица спела ее по-югославски.
Пришел официант, чему-то ухмыляясь. Это, вероятно, он попросил оркестрантов сыграть что-нибудь для французской гостьи.
<1973 или лето 1974 года>
В самолете
<…> птица, но снова не страшная. Она что-то просвистала, именно просвистала, из чего я понял, что это – душа лайнера, она и была похожа на лайнер, только могла улыбаться и говорить.
Девушка рядом снова молча объяснила мне, что слезы – это боль металла, оттого, что ему трудно во время взлета. Я очень легко поверил и спросил:
– Неужели ничего нельзя поделать с этим?
– Нет! – тоже печально, но и не горько ответила она.
«…На борту нашего лайнера «Ту-154», – услышал я голос – видимо, проходя, задели мою гитару, и я услышал реальность. А потом снова:
– Знаете, как много чудес наверху?
– Почему?
– Потому что мне легче там, – сказала девушка и стала исчезать, потом снова обретать форму, но другую уже, потом снова – целый калейдоскоп.
И человек передо мной тоже становился то моими друзьями, то никогда не виданными мной людьми.
Потом – забыл, помню только: была музыка, разные чудеса и превращения, которые жутко хотел бы запомнить, но они улетучились, потому что это – сон.
<декабрь 1979 года>
Текст программы для встреч со зрителем актера В. Высоцкого
I. Моя первая работа в кино. Фильм «Сверстницы», где я говорил одну фразу: «Сундук и корыто». Волнение. Повторял на 10 интонаций. И в результате – сказал ее с кавказским акцентом, высоким голоском и еще заикаясь. Это – первое боевое крещение.
II. 1960 год – фильм «Карьера Димы Горина». Роль шофера Софрона, и в этом же году «713 просит посадки». Роль американского моряка. Разные характеры, но в обоих случаях персонажи совсем не положительные. Оба пытаются приставать к девушке. Ну, а потом – расплата! Били в обеих картинах. Это было ощутимое знакомство со спецификой кино. Много дублей, а кино реалистичное из искусств. Так что все в натуральном виде – еда настоящая, водить машину по-настоящему, удары настоящие. Тогда впервые подумал всерьез и с нежностью даже об условном театре или кино. Но…
