Индия Найт - Моя жизнь на тарелке
— Я звоню не по поводу приема, — цедит теперь уже не просто тонкая, но и желчная Электра. — После общего приема намечено празднование премьеры в клубе «Граучо». Спектакль начинается в девятнадцать ноль-ноль. Торжественный прием — в двадцать один ноль-ноль. А вечеринка — в полночь.
Я останавливаюсь у зеркала. Похоже, скулы прорезались. Насколько их хватит — вот вопрос. Господи, идиотка, спохватываюсь я. Похудела на килограмм — и радуется, забыв про то, что у нее творится в области бикини.
— Очень жаль, но здесь какая-то ошибка. На вечеринку меня не приглашали. Простите, дорогая, но я очень занята. Надеюсь, вы не будете в обиде…
— Вы в списке, — упорствует Электра. — Ваше имя в списке гостей. Что прикажете мне делать?
— Говорю же — произошла ошибка.
— Никакой ошибки.
— Наверняка…
Наверняка? Разумеется. С какой стати ему приглашать меня на вечеринку для избранных? И с какой стати мне туда идти? Снова хлопаю себя по лбу; делаю глубокий вдох.
— Вы уверены, что не произошло ошибки, Электра?
— Уверена. Список передо мной.
— Сколько приглашено?
— Двадцать человек.
— И я в том числе?
— Да. Вы слышали.
— Что ж… Не вычеркивайте. Я постараюсь прийти.
— Отлично! До встречи на приеме.
— Электра? — выдыхаю я в последний момент.
— Да?
— А Сэм… в смысле… мистер Данфи… Он голубой?
Молчание.
— Простите. Я ни о чем не спрашивала.
— Го-лу-бой? — медленно, но с явной насмешкой повторяет Электра. — Голубой? Нет, Клара. Ни в коем случае. Как вам такое могло прийти…
— До встречи. — Я вешаю трубку.
Вот так фокус. И что дальше? На ум приходит один-единственный ответ, и я решаю, что он не по мне. Определенно не по мне.
* * *Хвалиться я не люблю, но как лишний раз не отметить скульптурные перемены, произошедшие на моем лице. Еще раз взглянув в зеркало, я звоню Кейт. Прошу записать меня к ее косметичке, у которой — о счастье — случилось окно в пятничном графике. Кейт полна оптимизма, весенних надежд и восторгов от Макса. Кейт счастлива. («Жизнь — райское наслаждение, ты со мной согласна, дорогая?») Ее экстаз меня не вдохновляет. Уж и не знаю почему.
Я отрываю Чарли и Джека от игры с Ролло и при виде своих мальчишек наполняюсь любовью к ним, беспричинной любовью — надеюсь, меня поймут родители, хоть раз в жизни тискавшие своих детей неизвестно почему, посреди самого обычного дня. Мы устраиваем пиршество с горячими сандвичами; мы строим Лего-город; я торможу на полпути к телефону, едва не отменяя ресторанный ужин с Робертом. Так хочется подольше побыть с детьми. Вечернюю сказку, где мне отведена роль злобного монстра, Джек сопровождает визгом восторженного ужаса. Чарли сосредоточенно накручивает волосы на палец — милый жест из его младенчества.
Скрежет ключей Роберта в замке сигнализирует, что пора стартовать. На все про все у меня ровно полчаса — принять ванну, одеться, накраситься. Если бы я верила женским журналам, то справилась бы с легкостью: просто-напросто задрала бы волосы на макушку, сунула ноги в туфли и прошлась по губам помадой более сочного оттенка. Кто это, интересно, строчит такую чушь? Ответ очевиден — я и строчу: «Для вечернего, сексуального макияжа подберите тени потемнее и черную обводку для губ». Ха!
В ванную доносится хохот — мои мужчины резвятся. Похоже, Роберту тоже выпало сыграть монстра, но его жребий слаще: он монстр-щекотун.
Семейная жизнь — это счастье, с которым ничто не может сравниться. Ничто.
А месячные все ближе. Иначе почему я плачу?
* * *По-моему, я так и не описала наружность Роберта. Волосы у него того неопределенно-грязного оттенка, который чуть-чуть не дотягивает до блондина и потому называется русым. Рост — метр семьдесят пять (как у меня), лицо — красивое. В изгибе губ проглядывает нечто жестокое, но это нечто с лихвой компенсируется добрым взглядом. Я в жизни не видела глаз ласковее, чем у Роберта; легко обмануться, между прочим, потому что чересчур ласковым его не назовешь. Насыщенно-серый, стальной цвет глаз, как ни странно, усиливает впечатление доброты. Ресницы длинные, на зависть женщинам. Нос орлиный, без малейшего, однако, сходства с клювом. (Замечу, что из «пятачка» и «клюва» лично я предпочла бы последний.) Роберт неплохо сложен, худощав, и костюмы — его отменные, безупречные костюмы — сидят на нем, будто на манекене.
Хорош. Очень хорош, отмечаю я, устроившись напротив мужа за столиком на двоих. Хорош и абсолютно не похож на меня. У него красивые руки. Он всегда — всегда! — выглядит свежим и чистым. Кажется, обнюхай его с головы до ног — и ничего, кроме аромата дорогого лосьона, не учуешь.
— Мечтаешь о Париже? — спрашивает Роберт.
— Да. Боже… Можешь себе представить — пошла сегодня в косметический на эпиляцию воском в области бикини. Ничего не вышло.
— То есть?
— Не вытерпела. Одну сторону сделала, а вторую… словом, теперь у тебя односторонняя жена, Роберт.
— Неужели так больно?
— И даже хуже. Но я к чему… в Париже, если мы с тобой… не смотри на меня, ладно?
Роберт задерживает на мне взгляд. Долгий и такой… смешливо-презрительный. А потом поражает меня немыслимым великодушием:
— Неважно, Клара. Честное слово, это не имеет значения. Не переживай. Все нормально.
Ну разве он не добр? Сейчас его глаза не обманывают. И если после этих слов я чувствую себя жалким ничтожеством, то виноват, конечно, не Роберт, а мой мерзкий характер. Роберт ведет себя как рыцарь — делает скидку на женские слабости. Почему же мне его великодушие кажется безразличием?
— По-твоему, мы с тобой счастливая пара? — спрашиваю напрямик, протягивая Роберту меню. — О… Помнишь лимонное ризотто, которое нам подавали в прошлый раз? Восхитительное.
— Помню. Но сегодня у них ризотто с тыквой и шалфеем. Возьму, пожалуй. А для начала грибы в соусе. — Роберт поднимает взгляд на официанта. Мой муж — из тех людей, которым всегда обеспечено внимание официантов. А еще он из тех, кому не грозит застрявший в зубах шпинат или отсутствие носового платка в самый ответственный момент.
— А мне, пожалуйста, салат из помидоров и рыбное ассорти.
— И яблоки в сиропе, — машинально добавляет Роберт, изучивший мои пристрастия.
— Нет, десерта не нужно, благодарю вас. Только салат и ассорти.
— Вот как? — Роберт откидывается в кресле. — Ты же обожала яблоки в сиропе. В чем дело?
— Даже не знаю, — честно признаюсь я. — Пытаюсь не объедаться. Отказываю себе в самом любимом.
— Должен сказать… — Роберт запрокидывает голову, прищуривается, — ты несколько похудела… Выглядишь, — секундная пауза, — мило.
— Наберу в два счета, так что не слишком радуйся. — Вот, опять. Откровенный комплимент злит меня неимоверно.
— Мне все равно, сколько ты весишь, Клара, — говорит Роберт.
— Ты не ответил на мой вопрос. Мы счастливая пара?
— А по-твоему? — Его ласково-стальной, непостижимый взгляд устремлен на меня.
В некоторых жизненных ситуациях мне неприятно, что на меня смотрят, пусть даже и ласково, и эта ситуация как раз из их числа. Роберт явно придерживается другого мнения.
— В основном, да, — отвечаю я.
— Почему?
— Потому что… во-первых, мы с тобой отлично ладим. (Роберт кивает.) Я считаю тебя хорошим другом. Мы любим одни и те же шутки, одни и те же вещи, одни и те же блюда.
— И детей одних и тех же, — подсказывает Роберт.
— И мы любим своих детей, — соглашаюсь я.
— А жизнь? Свою жизнь мы любим? — спрашивает Роберт. — По большому счету?
Официант ставит передо мной второй бокал с шампанским.
— Ты свою, думаю, любишь. Я свою тоже. Хотя… я не совсем понимаю, что значит «любить свою жизнь». Все познается в сравнении, как известно, а мне сравнивать не с чем. Мы ведь с тобой в одном экземпляре существуем.
— Но ты счастлива?
— Конечно. А ты разве нет?
— Я? Счастлив, — тянет Роберт на манер плантатора из южных штатов. — Пожалуй. Достаточно счастлив.
«Достаточно счастлив». Ненавижу. Ненавижу это ничего не значащее, вялое, безликое, скаредное «достаточно счастлив».
Ненависть остается при мне.
— Хорошо сказано, Роберт. Зрелые чувства зрелого человека. — Я очень рассчитываю на свой артистический талант; Роберт способен уловить малейшую фальшь. — Я тоже достаточно счастлива. — На сей раз я почти не вру.
— Достаточно… Но не безумно, да? — Взгляд Роберта устремлен мимо меня, куда-то в пространство. — Ты ведь знаешь, Клара, что я тебя люблю.
— Конечно. А я тебя.
— И никогда не причиню тебе зла.
— А я тебе. Ты пытаешься что-то сказать, Роберт?
— Нет, Клара. — Роберт ковыряет вилкой грибы. — Я ничего не пытаюсь сказать, кроме того что мы с тобой избалованные люди и нам неплохо бы хоть изредка молиться. Твое здоровье. — Он приподнимает бокал.
