Алексей Санаев - Золотая книга. Пурана № 19
– Так что там внутри? – с придыханием воскликнула Савитри Пали.
– Не торопите, сейчас… – тихо сказал Летас. – И не кричите же…
Заснувших рыбаков полностью раздели и оставили лежать на песке: по мнению Летаса, когда их тела истлеют, кости будут брошены в ту самую яму с человеческими костями. Сюда сваливают останки всех незваных пришельцев.
– Они что, всех тут угощают своей водой?
– Нет. Вода, Алексей, бьёт из источника неподалёку от чёрного камня. По крайней мере, туземцы очень боятся его и никогда не берут оттуда воду. А чёрный камень, видимо, метеорит. Его свойства непонятны: судя по всему, внутри камня или под ним находится скопление ядовитого газа, который выходит через то самое отверстие, закрытое золотой дверцей. Всякий, кто откроет дверцу без предварительной защиты на лице, засыпает замертво, и кости его оказываются в яме. Арабский странник был прав: «Только кто из людей увидит это сокровище – он сразу заснёт замертво».
Туземцы явно хотели от чудесного белого человека чего-то сверхъестественного, но чего именно – он не понимал. Попытки заговорить с аборигенами на тех языках Индии, которые профессор худо-бедно знал – а знал он только те, на которых написаны были древние свитки, – никакого успеха не имели. Его новые чёрные друзья продолжали выкрикивать ему в лицо короткие фразы на своём клокочущем наречии, периодически к тому же подталкивая его в бок или в живот древками своих топоров.
– Я никому не пожелаю… – совершенно убитым голосом говорил Гедвилас. – Это было ужасно, и страшнее всего – неизвестность…
В конце концов ситуация разрешилась: на площадке перед загадочным каменным святилищем появились двое стариков, столь разительно отличавшихся от всех своих соплеменников, что профессор немедленно позабыл свой страх. Наоборот, он чуть было не ринулся к ним обниматься – ведь эти двое были одеты! Да, да. Старики были закутаны до самых пят в длинные грязно-белые одеяния, которые при ближайшем рассмотрении оказались не чем иным, как простынями!
«Люди Ханда, чёрные люди в белых одеждах», как раз те, кто, согласно добытой Летасом рукописи, обладал доступом к последней странице Золотой Книги, стояли перед ним собственной персоной. Так что профессор Гедвилас, очарованный произошедшей на его глазах разгадкой тайны древнего текста, совершенно не удивился, когда двое чопорных стариков, при виде которых туземцы замолкали как по команде, замотали свои головы какими-то листьями, после чего на ощупь ловко открыли золотую дверцу саркофага и в полнейшей тишине извлекли из недр ядовитого камня. Ну конечно, страницу Золотой Книги! Летас никогда не сомневался, как она выглядит: именно такой Золотая Книга представлялась ему в самых дерзких мечтах последнего месяца. Это была пластина из помутневшего жёлтого золота, размером примерно как два листа бумаги, положенные рядом по вертикали, а толщиной сантиметра в два или три.
– Золотая доска? – с удивлением прошептала Савитри, глаза которой горели в ночной темноте едва ли не ярче, чем глаза рассказчика.
– А что же здесь необычного? – в свою очередь удивился я. – Уж не думали ли вы, товарищ капитан, что Золотая Книга, которой в обед несколько тысяч лет, сохранилась до наших дней в виде бумажного свитка или мелованных страниц в глянцевом переплёте? Простота вы.
Она поджала губы.
– Ну, Алексей в чём-то прав… – согласился Летас. – Древние… Первые книги у многих народов мира действительно представляют собой скорее надписи, выбитые или вырезанные на чём-то твёрдом, износостойком… Законы Хаммурапи[24], знаете ли, тоже были выбиты на базальте, а это было ещё в начале второго тысячелетия до нашей… А знаменитые Игувинские таблицы[25] из Италии? Если бы они не были начертаны на бронзе, мир никогда не узнал бы о легендах и истории исчезнувшего когда-то народа умбров… Да и римское право родилось, когда на Форуме Вечного города были выставлены бронзовые доски с первыми нерушимыми законами республики, и ни один человек не имел права изменить их – оттого и металл…
– Так то бронза, – пожала плечами Савитри, явно задетая моей репликой. – Не золото же.
– Золотая Книга священна, она имела громадное значение для людей того времени. Они ведь считали, что её изготовили боги! Не было ничего ценнее, чем то знание, которое решили записать на самом ценном металле, по крайней мере для тех, кто её создал.
– Так кто её создал? Летас, рассказывайте дальше, не томите! – взмолился я, начиная уставать от впечатлений этого дня.
– Я как раз к этому… – пояснил профессор. – После того как жрецы – а старцы в белых одеждах, скорее всего, служители культа каменной гробницы – достали золотую доску, они снова заперли тайник, после чего трижды или четырежды обошли всю площадь, высоко подняв её над головой.
– Понятно, почему этих ребят двое, – вставил я. – Одному эту плиту наверняка не поднять.
– Именно. Но сразу же после этого жрецы приблизились ко мне и неожиданно положили этот кусок золота прямо на землю перед моими ногами. Чёрные – ох, простите, мисс Савитри…
– Never mind[26], – раздалось сквозь зубы.
– Туземцы принялись наперебой орать что-то, руками показывая на меня и на доску. И я, знаете ли, понял…
– Они не могут прочесть её! Они хотели, чтобы вы сделали это! – едва не закричала Савитри.
– Правильно! – удовлетворённо ответил Летас. – Они считают, что на этой таблице написано что-то, имеющее отношение к их жизни. Я сел на корточки, бессмысленно глядя на значки, которыми испещрена… И бог знает почему, но меня осенило! В тот вечер с океана подул резкий ветер, вот я и решил – предскажу-ка я туземцам погоду! И я начал носиться взад-вперёд, изображая бурю, дождь и ветер, как мог. Друзья мои, если бы вы увидели… Думаю, никто бы не подал мне руки после такого спектакля.
Да, Летас Гедвилас попал в не самое завидное положение. Тем вечером действительно начался дождь, и в способности своего нового оракула жители Сентинеля поверили с поистине первобытной бесхитростностью. Профессор стал национальным героем Сентинеля. С этих пор каждый день туземцы, впечатлённые «сверхъестественными» метеорологическими способностями белокожего усатого пришельца, таскали его сюда, в центр острова, чтобы он предсказал им будущее, при этом ни слова из их языка он так и не выучил, а будущее предсказывал с помощью жестов, диких звуков или – в худшем случае – рисунков на песке. Погоду предсказывать нелегко, но Летасу везло: бурь больше не было, а он раз за разом предсказывал хорошую погоду. После чего с важным видом садился перед золотой страницей и на дальнейшие вопли аборигенов не реагировал: только поглаживал усы, внимая благоговейным взорам.
Так продолжалось уже почти неделю. Постепенно сентинельцы, отличавшиеся удивительной беспечностью, фактически стали воспринимать белого профессора как своего соплеменника. Для него построили в деревне специальный навес, носили ему туземную еду и даже, по его робкому признанию, предлагали взять жену из местных жительниц. Это было, по его словам, величайшим подарком – женщин на острове, по-видимому, совсем мало, и все они, кроме того, для цивилизованного человека не очень подходящие.
– Почему же? – со смехом спросила Савитри.
– Стеатопигия, – совершенно серьёзно ответил профессор. – Здешние женщины обладают одной особенностью – столь же любопытной, сколь и отталкивающей. Их подкожный жир собирается сзади и по бокам в области бёдер, образуя огромные подушки, из-за которых самые очаровательные местные модницы… смотрятся как знаменитые фигурки «мадонн каменного века» из доисторической Европы. Стеатопигия характерна для некоторых народностей Африки, и считается, что это реликтовая черта, сохранившаяся от древнейших Homo Sapiens, первой волной распространившихся по Евразии около ста тысяч лет назад. Сентинельских женщин с их стеатопигией, как вы знаете, часто отождествляют именно с этой, первой волной распространения человека по свету. В общем, такую женщину я бы никогда… – он опустил глаза и с трудом нашёл в себе силы закончить фразу, – не мог представить своей супругой. Даже несмотря на то, что для местных жителей женщина – настоящее сокровище. Слава богу, что любовью они здесь занимаются только ночью, уходя из деревни куда-то в джунгли, чтобы никто не видел такого… зрелища.
Каждую ночь Гедвилас тоже ускользал из своего нового жилища, но с иными целями – чтобы обозреть остров и найти какую-нибудь возможность удрать отсюда. Времени у Летаса было немного – всего пять ночей, но как раз вчера на южном берегу он обнаружил то, что собирались найти и мы: долблёную лодку, пригодную для коротких морских путешествий и вполне надёжную, чтобы на ней можно было – с огромным риском для жизни, конечно, – добраться до Большого Андамана, острова, казавшегося нам всем теперь таким же далёким, как Луна.
