Джонатан Троппер - Как общаться с вдовцом

Вместо этого я начал ходить в спортзал и играть в рэкетбол с Майком Сендлменом, которого я повсюду встречал на бар-мицвах[23]. Он был всего на несколько лет меня старше, в хорошей форме и понимал мои шутки. Мы напивались в бесплатном баре и потешались над всеми этими старыми толстяками, которые отплясывали, уперев руки в боки. Майк был адвокатом, однако же ему была свойственна некоторая небрежность, безответственность, благодаря чему мне с ним было легко; он был холост и поэтому мог строить глазки женщинам помоложе, заигрывать с официантками, не выглядя при этом развратником. Тусуясь с ним, я ощущал себя на свой возраст: я раньше и подумать не мог, что это важное условие для дружбы, но так оно и было. Так что я продолжал общаться с мужьями многочисленных подруг Хейли, ухитряясь находить интерес в разговорах о фондовой бирже и отупляющих описаниях лучших в мире сортов скотча, полей для игры в гольф и тропических курортов. Но если речь шла о том, чтобы посмотреть какую-нибудь фантастику или боевик, которые Хейли смотреть не хотела, или напиться и потрепаться о какой-нибудь экзистенциальной лабуде, которая спьяну кажется важной, — тут Майк был незаменим. Когда Хейли умерла, именно Майк приехал, чтобы посидеть со мной и Клэр, помочь договориться с авиакомпанией, организовать похороны; он вместо меня общался со всеми, кто заявился позже. Он оказался хорошим и верным другом, и при обычных обстоятельствах я бы с радостью принял его в семью.

Но обстоятельства изменились, они уже не были обычными. Обстоятельства, по сути, испортились до неузнаваемости. Тут мне пришло на ум, что вернуться к нормальной жизни — это не только наблюдать, как Клэр охотится за случайными одинокими женщинами, с которыми я никогда не стану встречаться; бывают ситуации, когда просто согласиться не значит предать Хейли. Быть может, когда-нибудь мне снова захочется, чтобы у меня был друг, с которым можно пойти в кино, а не переться одному, как сейчас. Конечно, тогда Майк уже будет женат, и Дебби будет его все время пилить и никуда не отпустит. Но теоретически мы могли бы сходить в кино.

Так что мы садимся за столик. Майк пьет кофе — с обезжиренным молоком, без кофеина, как будто от этого что-то изменится, — а я попиваю воду из бутылки за два с половиной доллара. Мужчины почти никогда долго не держат друг на друга зла, потому что нам чертовски трудно помириться. Мы не приносим прочувствованных извинений и не обнимаемся крепко-крепко, как женщины, смеясь и плача, уткнувшись друг в друга, пока злоба и обида не растают без следа. Мы просто сидим, неловко киваем, избегая встречаться друг с другом взглядом, пожимаем плечами и бормочем что-то вроде «забудь», «будем считать, что мы квиты» или еще какие-нибудь бессмысленные клише, спасающие нас от откровенного разговора о задетых чувствах и гневе. В большинстве случаев мы скорее заведем нового друга, чем согласимся долго и неуклюже налаживать отношения со старым. Но тут случай особый: Майк станет членом семьи, и все предстоящие семейные и праздничные обеды просто не оставляют нам выбора. По крайней мере, мы единодушно хотим, чтобы этот разговор кончился, не начавшись; такие разговоры всегда не очень приятны, поэтому они не затягиваются надолго — десять минут спустя, вопреки собственному желанию и здравому смыслу, я уже согласился быть его шафером. Через несколько дней состоится примерка смокингов, а после нее — мальчишник. Его младший брат Макс позвонит мне и подробно все расскажет.

Майку пора возвращаться на работу, поэтому он сердечно пожимает мне руку и довольно бьет меня по плечу. Я иду через все кафе к Клэр, которая забрасывает Мэнди вопросами и что-то записывает на салфетке.

— Сколько детей?

— Двое.

— Сколько она весит?

— Не знаю.

— Ну хотя бы приблизительно.

Мэнди на мгновение закрывает глаза.

— Килограмм шестьдесят восемь-семьдесят.

— Какого она роста?

— Метр пятьдесят семь, метр шестьдесят.

— Кого она обманывает? Ей не по свиданиям надо бегать, а сесть на диету и считать калории. Следующая.

— Ты закончила? — спрашиваю я.

— Нет. Уходи, — она поворачивается к Мэнди. — Расскажите подробнее о танцовщице.

— В смысле об инструкторе по аэробике?

— Да какая разница..

Народу в «Старбакс» набилось битком, и я чувствую, как во мне растет страх, доводящий до бешенства. Мне до сих пор неуютно в толпе: я не выношу знакомых лиц, кивающих и улыбающихся мне, их добрые намерения и сочувствие целят мне в голову, точно стрелы. Мне не нужна их жалость, я не хочу снова и снова выставлять свое горе напоказ. Но мне не хочется, чтобы они думали, будто у меня все отлично, — по-моему, это неуважение к памяти Хейли. Вести себя так значит принижать все, чем она была для меня. Так что у меня вообще нет выбора, как себя вести; я прихожу в ужас и чувствую себя загнанным в угол. Мне хочется бросить бомбочку и исчезнуть, как волшебник, в клубах густого дыма. Интересно, где они берут эти бомбочки: я отмечаю в уме, что неплохо бы поискать в интернете, когда вернусь домой. Наверняка в индустрии скорби существуют заявки.

— Мне нужно идти, — говорю я Клэр.

— Так иди. Я уверена, Мэнди отвезет меня домой.

— Конечно, — подтверждает Мэнди, улыбаясь своей новой лучшей подруге, как степфордская жена[24]. Я спасаюсь из «Старбакса» бегством, точно застигнутый врасплох первыми лучами солнца вампир, который летит сломя голову в надежное укрытие спрятанного в подвале без окон гроба. В моем случае сойдет и местный кинотеатр.

Глава 22

Тому, кто сидит в темном зале кинотеатра в самый разгар рабочего дня, жизнь кажется уроком, который он прогуливает. Море пустых кресел напоминает о том, что все нормальные, ответственные люди сейчас где-то в другом месте, делают нормальные, ответственные вещи, а это подразумевает, что ты-то ни нормальный, ни ответственный. Обычно в кинотеатре только ты и кучка случайных пенсионеров: бабульки с шлемообразными укладками, в морщинистых гольфах телесного цвета и тупоносых ортопедических ботинках. Старухи передвигаются маленькими сутулыми группками из двух-трех человек; их огромные сумки шуршат и прогибаются под тяжестью закусок и банок с газировкой, купленных в аптеке, чтобы не тратить лишних денег в кино. Одинокие кривоногие мужчины, сидящие рядом со своими поношенными пальто с большими стаканами попкорна на коленях. Эти мужчины выглядят дряхло и уныло, и я задаюсь вопросом: неужели я тоже кажусь скучным и одряхлевшим? Когда Хейли была жива, я время от времени втихаря в одиночку захаживал днем в кино, но после ее смерти это стало чем-то вроде пристрастия, еженедельной жажды получить утешение, забыться в кондиционированной прохладе кинотеатра.

Сегодня я выбрал боевик про похищение ядерных боеголовок и ожесточенного морпеха, запятнанного сомнительными преступлениями, но потом оправданного; теперь ему поручено сбрить бороду, заново собрать свою элитарную часть, выследить террористов и не дать им взорвать Чикаго. Я пришел рано, и кинотеатр почти пуст, только какая-то женщина сидит посередине ряда в конце зала. Проходя мимо, я вижу, что это Брук Хейз, школьный психолог Расса, она тоже замечает меня, и я не успеваю скрыться.

— Ну надо же, — говорит она взволнованно, — Дуг.

— Привет, Брук.

Сидящие вокруг люди глуповато ухмыляются. Ходить в кино одному можно только, если кругом одни незнакомцы. Знакомство с кем-либо, пусть даже отдаленное, выдает тебя с головой: это все равно что наткнуться на приятеля в приемной психолога. И что мне теперь делать, сесть рядом с ней? Брук, как и я, наверняка пришла сюда посидеть в одиночестве в темноте, подальше от всех. Но если я перейду на другую сторону зала, она может обидеться и решит, что я груб и невежлив. Да и вряд ли нам удастся получить удовольствие от фильма, зная, что другой сидит неподалеку. Анонимность утрачена, и из этой ситуации нет достойного выхода.

— Неловко получилось, — говорит Брук, краснея от смущения.

— Да уж, — отвечаю. — Но думаю, что мы с этим справимся.

— Вы застали меня одну в кино. Вы поймали меня с поличным в тоске.

— Что с того, что вы тоскуете? — возражаю я. — Я хожу сюда раз в неделю.

— Раз в неделю? Правда?

— Мы с буфетчицей на «ты».

— И как ее зовут?

— Кармен.

— Вы это выдумали.

— Да. Но она похожа на Кармен. — Я переминаюсь с ноги на ногу. — Разве вы сейчас не должны быть в школе и опекать трудных подростков?

— Сегодня я сама трудный подросток, — отвечает она весело и кладет ноги на спинку переднего кресла. Расклешенные штанины ее тренировочных брюк задираются, обнажая изгибы гладких бледных икр. У Хейли тоже были красивые икры. Мне в женщинах всегда нравились ноги.