Чарльз Буковски - Рассказы
Нас слушал весь бар. Любовь, кроха, любовь.
Я сказал ему:
— Пошли отсюда.
За дверями Хайанс рухнул на колени и испустил четырехминутный истошный вопль, от которого молоко сворачивалось. Слыхать было до Детройта. Потом я его поднял и повел к своей машине. Дойдя до дверцы со своей стороны, Джо схватился за ручку, снова упал на колени и еще раз взвыл сиреной до Детройта. Залип на Черри, бедняга. Я поднял его, усадил в машину, влез с другой стороны, отвез на север до Сансета, затем на восток по Сансету, и возле светофора, на красный свет, в аккурат на углу Сансета и Вермонта он выпустил третий. Я зажег сигару. Остальные водители смотрели, как вопит рыжая борода.
Я подумал: он не остановится. Придется его вырубить.
Но когда свет сменился на зеленый, он перестал, и я двинул оттуда. Он сидел и всхлипывал. Я не знал, что сказать. Сказать было нечего.
Я подумал: отвезу его к Монго, Гиганту Вечного Торча. Из Монго говно через край хлещет. Может, и на Хайанса капнет. Что до меня, то с женщиной я не жил уже года четыре. Уже слишком далеко отъехал, чтоб разглядеть, как оно бывает.
Заорет в следующий раз, подумал я, и я его вырублю. Еще одного вопля я не вынесу.
— Эй! Мы куда едем?
— К Монго.
— О, нет! Только не к Монго! Терпеть его не могу! Он будет надо мной смеяться! Жестокий он сукин сын!
Его правда. У Монго — хорошие мозги, только жестокие. До добра не доведет. Справиться с ним я не смогу. Мы ехали дальше.
— Слушай, — сказал Хайанс. — У меня тут подружка недалеко. Пара кварталов на север. Высади меня. Она меня понимает.
Я свернул на север.
— Послушай, — сказал я. — Не убивай этого парня.
— Почему это?
— Потому что ты — единственный, кто будет печатать мою колонку.
Я довез его до места, высадил, подождал, пока откроется дверь, и только после этого уехал. Хороший кусочек жопки его умиротворит. Мне тоже бы не помешало…
Потом я услышал Хайанса, когда он съехал из дома.
— Я больше не мог. Посуди сам: как–то вечером залез я в душ, собираюсь выебать ее, мне хотелось хоть какую–то жизнь в ее кости впердолить, и знаешь что?
— Что?
— Выхожу я из душа, а она из дому сбегает. Нет, какая все–таки сука!
— Слушай, Хайанс, я знаю эту игру. Я не могу ничего сказать против Черри, потому что ты и глазом моргнуть не успеешь, как вы уже опять вместе окажетесь, и тут ты вспомнишь все гадости, которые я про нее говорил.
— Я никогда не вернусь.
— Ага.
— Я решил не убивать ублюдка.
— Хорошо.
— Я вызову его на боксерский бой. По всем правилам ринга. Рефери, ринг, перчатки и прочее.
— Ладно, — сказал я.
Два быка дерутся за телку. К тому же — костлявую. Но в Америке телка зачастую достается неудачнику. Материнский инстинкт? Бумажник толще? Член длиннее? Бог знает…
Пока Хайанс сходил с ума, он нанял парня с трубкой и галстуком, чтобы газета не зачахла. Но очевидно было, что Раскрытая Пизда еблась в последний раз. Дела же никому не было, кроме народа за 25–30 долларов в неделю, да бесплатных помощников. Они от газеты кайфовали. Сильно хорошей она не была, но и плохой назвать ее было нельзя. Видите ли, там же колонка моя была: Записки Грязного Старика…
И трубка с галстуком газету вытащил. Выглядела она точно так же. А я тем временем продолжал слышать:
— Джо и Черри снова вместе. Джо и Черри снова разошлись. Джо и Черри опять соединились. Джо и Черри…
Потом как–то промозглым вечером в среду я вышел купить в киоске Раскрытую Пизду. Я написал одну из лучших своих колонок и хотел убедиться, хватило ли у них кишок ее напечатать. В киоске имелся только номер за прошлую неделю. В смертельно–синем воздухе я ощутил: игра окончена. Я купил две упаковки Шлица, вернулся к себе и выпил за упокой. Хоть я и был всегда готов к концу, он застал меня врасплох. Я подошел, содрал со стены плакат и швырнул его в мусорное ведро: «РАСКРЫТАЯ ПИЗДА. ЕЖЕНЕДЕЛЬНОЕ ОБОЗРЕНИЕ ЛОС-АНЖЕЛЕССКОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ.»
Правительству не стоит больше волноваться. Я снова стал великолепным гражданином.
Тираж двадцать тысяч. Если б мы сделали шестьдесят — без семейных напрягов, без полицейских наездов, — мы бы вылезли. А мы не вылезли.
На следующий день я позвонил в редакцию. Девчонка на телефоне была в слезах:
— Мы пытались найти вас вчера вечером, Буковски, но никто не знает, где вы живете. Это ужасно. Все кончено. Конец. Телефон звонит все время. Я тут одна осталась. Вечером в следующий вторник мы проведем планерку, попытаться оживить газету. Но Хайанс забрал всё — все статьи, подписной лист и машину Ай — Би-Эм, которая ему не принадлежала. Нас обчистили. Ничего не осталось.
Ох, у тебя милый голосок, крошка, такой грустный–грустный милый голосок, хорошо б тебя выебать, подумал я.
— Мы думаем, может, нам газету для хиппи начать. Подполье сдохло. Появитесь, пожалуйста, дома у Лонни во вторник вечером.
— Попробую, — ответил я, зная, что меня там не будет. Вот оно, значит, как — почти два года. И всё. Легавые победили, город победил, правительство победило. Порядочность снова вышла на улицы. Может, фараоны престанут меня штрафовать при одном виде моей машины. И Кливер перестанет слать нам записочки из своего убежища. И повсюду можно будет купить Лос — Анжелес Таймс. Господи Иисусе Христе и Царица Небесная, Жизнь — Печальная Штука.
Но я дал девчонке свой адрес и номер телефона в надежде, что когда–нибудь у нас с нею получится на матрасе. (Харриет, ты так и не приехала.)
Однако, приехал Барни Палмер, политический обозреватель. Я впустил его и откупорил пиво.
— Хайанс, — сказал он, — вложил в рот пистолет и нажал на курок.
— И что?
— Заело. Поэтому пистолет он продал.
— Мог бы еще разок попробовать.
— Да тут и на один раз храбрости должно хватить.
— Ты прав. Прости. Ужасный бодун.
— Хочешь знать, что произошло?
— Конечно. Это ведь и моя смерть.
— Ладно, значит, во вторник вечером пытаемся мы номер подготовить. Твоя колонка у нас была, и слава Христу, длинная, потому что материалов не хватало. Могли все страницы не заполнить. Появился Хайанс, глаза стеклянные, вина перепил. Они с Черри снова разбежались.
— Бр-р.
— Ну. Ладно, страницы пустые. А тут Хайанс еще постоянно под ногами путается. В конце концов, поднялся наверх и вырубился на диване. Только он свалил, как номер начал собираться. Мы закончили, сорок пять минут остается, чтоб в типографию успеть. Я говорю: давайте я отвезу. И тут знаешь что?
— Хайанс проснулся.
— Откуда ты знаешь?
— Вот такой уж я.
— Короче, он стал настаивать, что отвезет номер в типографию сам. Закинул все в машину, но до типографии так и не доехал. Мы на следующий день приходим, а на столе записка, и всё вычищено — Ай — Би-Эм, подписной лист, всё…
— Я слышал. Ладно, давай на это так посмотрим: он всю эту чертовню заварил, значит, вправе и закончить.
— Но Ай — Би–Эм–то — не его. За нее он может запопасть.
— Хайанс привык запопадать. Он от этого цветет и пахнет. У него вся яйца в кучку собираются. Слышал бы ты, как он орет.
— Но дело–то во всех этих маленьких людях, Бук, в тех, кто за двадцать пять баксов в неделю вкалывает, кто все бросил, чтобы газета выходила. У которых подметки картонные. Кто на полу спит.
— Маленьких людей постоянно в очко вдувают, Палмер. Такова история.
— Ты говоришь, как Монго.
— Монго обычно бывает прав, хоть он и сукин сын.
Мы еще немного поговорили, и все закончилось.
В тот вечер на работе ко мне подошел черный верзила.
— Эй, братан, я слыхал, твоя газета накрылась.
— Точно, братан, а где ты слыхал?
— В Л. А.Таймс, первая страница второй секции. Вот они радуются, наверное.
— Наверное.
— Нам ваша газета нравилась, чувак. И твоя колонка тоже. Настоящий крутняк.
— Спасибо, братан.
В обеденный перерыв (10:24 вечера) я вышел и купил Л. А.Таймс. Перешел с нею через дорогу в бар, взял себе кружку пива за доллар, зажег сигару и подошел к тому столику, где светлее:
РАСКРЫТУЮ ПИЗДУ ЗАШКАЛИЛО
Раскрытая Пизда, вторая крупнейшая подпольная газета Лос — Анжелеса, перестала выходить, сообщила в четверг ее редакционная коллегия. Газета не дожила 10 недель до своей второй годовщины.
«Крупные долги, проблемы с распространением и 1.000-долларовый штраф за непристойность по приговору суда в октябре месяце способствовали распаду газеты,” заявил Майк Энгел, исполнительный редактор газеты. По его оценкам, последний тираж газеты составил 20.000 экземпляров.
Однако, Энгел и другие члены редколлегии убеждены, что Раскрытая Пизда могла бы продолжать выходить, если бы не решение о закрытии, принятое Джо Хайансом, ее 35-летним владельцем и главным редактором.
Когда сотрудники прибыли в среду утром в редакцию газеты (Мелроуз — Авеню, д.4369), они обнаружили записку Хайанса, которая, в частности, гласила:
