Максим Кантор - Учебник рисования

— Как это — мало? Убедительно врать — в этом работа и состоит. Надо врать легко. Так, чтобы запутать друзей, тогда враги не поймут, по кому стрелять. Главное — одурачить противника: он думает, что воюет с красными, ан нет — с розовыми, а завтра и вовсе с голубыми. Так мы отстоим Мадрид, друг.

— Я не стану смеяться над бедой. Испания — моя вторая родина, не стану смеяться над родиной.

— Спасибо за такую родину!

— Я покинул свой дом, — сказал анархист с оттенком малороссийской сентиментальности, — чтобы землю Испании отдать крестьянам, а ты над этим смеешься. Я умирать сюда приехал, а ты зубы скалишь.

— А что еще делать? Кабальеро запретил рыть окопы, сказал, что это не в характере испанского народа, и он прав! Для чего окопы, если все равно пристрелят. Не те, так эти, от судьбы не уйдешь. Молодец Кабальеро — додумался: на кой ляд окопы, если сразу могилы надо копать? Что за политик! И нашим, и вашим — и не запутается. Трудно найти замену. Но мы отыщем, мы не сдаемся! No pasaran!

— Я приехал сюда, — сказал сентиментальный интеллектуал, — не смеяться над трагедией испанского народа — но отдать жизнь за его свободу.

— Это непременно, — сказал его товарищ, — это уж своим чередом.

— Думаешь, будет прок от Негрина?

— Я считаю, лучше не найти. Мужчина видный. Знаешь, как он ест? Посмотришь на него — вроде сам поужинал. Три тарелки может скушать. И женщин любит. Говорят, он трахнул Иду Рихтер, а это не пустяк.

— В постели войну не выиграешь. Нужны идеи.

— А Рихтер трахнуть — это что, не идея? Много идей у твоего Асаньи. Болтун и врун.

— Да, приходится лавировать между партиями. Приходится преувеличивать, чтобы увлечь людей. В этом проблема интеллигента: приходится говорить с массами, которые не вполне понимают твою риторику. И в Испании, и в России — та же история. Слева — один горлопан, справа — другой, впереди враги, как прикажешь говорить? Надо исходить из ситуации — что поделать.

— Из ушей скоро полезет их вранье. Отчего интеллигенты считают, что народу необходимо соврать, чтобы объяснить простую вещь?

— Идеи следует внедрять дозировано. Люди не готовы слышать правду. Как расскажешь крестьянину программу свободного общества? Только понемногу, одно слово сегодня, другое — завтра.

— Вот и выходит, что на слово правды — вагон вранья. И если бы врал кто-то один, а то все сразу.

— Пусть врач обманет больного, лишь бы больной проглотил лекарство.

— А если десять врачей суют лекарства, и все — разные? Лечат они тебя, может быть, от насморка, а натолкаешь в себя все подряд — и сдохнешь.

— Не ешь все подряд, доверься одному доктору. Он немножко обманет, но вылечит. Так и с идеями. Есть товарищи, которые имеют опыт борьбы. Доверься им.

— Идеи! Какие к чертовой матери идеи — если нет ни оружия, ни людей, — ничего нет. Тебе идей мало? А патронов тебе — хватает? Мой кумир — Нестор Махно. Если бы он мог возглавить наше движение.

— Кто? — спросил Колобашкин. Он слушал разговор двух анархистов и мало что понимал. Разговор шел на русском — оба бойца были из России — однако имен и обстоятельств Колобашкин не знал. Услышал знакомое слово и задал вопрос.

— Махно. Украинский герой. Знаешь такого?

— Батьку Махно? Знаю.

— Он мой герой.

— А чего в нем хорошего. Бандит.

— Он сражался за свободу, — сказал анархист, — и шел один против всех.

— За какую еще свободу, — сказал Колобашкин.

— Против поработителей.

— Каких еще поработителей?

— Ну, вообще. Любых поработителей.

На этом беседа кончилась.

На следующий день анархист возобновил разговор, за ночь он нашел верную формулировку.

— Махно не бандит, — сказал анархист, — он освободитель.

— Какая разница, — сказал Колобашкин.

— Когда я говорю «освободитель», — уточнил анархист, — я хочу сказать: освободитель сознания. Махно воплощал Марксов идеал.

— Чего делал?

— Марксов идеал воплощал.

— Это что такое?

— Маркс мечтал о коммунах без государства. Это наш идеал тоже.

— Ну и дурак

— Карл Маркс — дурак? — взвился анархист, — его просто извратили!

— Без государства! — сказал Колобашкин, — А репу кто сажать станет? А свеклу?

— Сами крестьяне — по собственной воле.

— Много свеклы они посадят по собственной воле.

— Они извратили Маркса, — сказал анархист, — вот, что они сделали с Марксом. И так же извратили лозунги здесь, в Испании. Революции начинают прекрасные люди — а приходят к власти буржуи и оппортунисты, это закон. Власть! Вот чего им надо — власти. Идею извратили в России, где готовится сталинский термидор. Мне горько сознавать это. Я приехал сюда из России, чтобы сражаться за то, что в России уже предано и забыто.

— Ты не горюй, — сказал Колобашкин, — перемелется, мука будет.

— Горько думать о том, что идеалы Маркса извратили. Пройдет сто лет, и его вспомнят, но будет поздно. Упустим момент.

— Может, обойдется.

— Теперь ни на кого нельзя положиться. Они предали все и всех. Махно — ближе к идеалу, чем кто бы то ни было.

— Андреа Нин, вот человек! Но ему не дают голоса. Он в блокаде. Он лучший, но власть ему не взять. И времени нет на дискуссии, вот что! — сказал интеллигентный анархист, расположенный поболтать, — Времени нет! Мы, к сожалению, должны выбирать между двумя оппортунистами, которые врут.

— Здесь многие надеются на Россию, — сказал радикальный анархист, который сомневался во всем, — но мы хорошо знаем, что оттуда помощи не будет.

— Ну, вы даете. Все вам мало, — сказал Колобашкин.

— Вместо того, чтобы прислать войска, шлете комиссаров. А здесь своих комиссаров хватает. Нам самолеты нужны.

— Прислали вам самолеты.

— Прислали, но мало. Разве так воюют? Думаю, у вас самих — такая же неразбериха. Наверное, один человек отдал приказ прислать самолеты, а другой приказ отменил. Знакомая история. Паршиво у вас все устроено, друг.

— Зато у вас хорошо.

— Здесь был советский посол Розенберг. Его отозвали в Москву — и он не вернулся.

— Другую работу, значит, дали.

— А я слышал, его расстреляли. Сказали, что он фашист.

— Наверное, фашист, — сказал Колобашкин, — фамилия фашистская.

— Вспомни про Антонова-Овсеенко!

— Не знаю такого, — сказал Колобашкин.

— Он брал Зимний, он сражался с нами в Испании. Такие люди теперь не нужны. Ответь мне, разве его ценят в России? Говорят, его арестовали в Москве.

— Я не верю в это, — сказал интеллигентный анархист. — Это фашистская пропаганда.

— Наверняка пропаганда, — сказал Колобашкин. — Кому нужен Антонов-Овсеенко, зачем его арестовывать?

— Я рекомендую прочесть Троцкого. Вот человек, который давно все понял.

— Сейчас, — сказал Колобашкин, — вот сейчас я почитаю.

— У меня есть судьбоносные брошюры этого гордого человека. Ты читал «Испанская революция в опасности»?

— Нет.

— А «Роль забастовок в революции»? «Проблемы левой оппозиции»?

— Не читал.

— Как же ты будешь воевать? Прочти хотя бы письмо Советскому Политбюро. Я дам тебе эти книги.

— Засунь их себе в жопу, товарищ.

На этом кончилась другая беседа.

На третий день анархист сказал так.

— Махно сражался с богатыми. А мы здесь готовы замириться с одними богатыми, чтобы победить других богатых. Все перепуталось.

— Еще не видел, чтобы богатые сражались, — сказал Колобашкин.

— Махно сражался с их наймитами.

— А ты — чей наймит?

— Я — сам себе командир. Это коммуна равных. Viva nosotros! — сказал анархист.

— Ну, вы даете.

— Поэтому я горжусь страной, которая подарила миру Махно. Я обнимусь с представителем этой страны, — и один анархист обнял другого анархиста и поцеловал в губы, — спасибо тебе, товарищ. Спасибо, Опанас.

— Вы что, пидорасы? — спросил Колобашкин.

— Нет, мы анархо-синдикалисты. Слыхал про таких?

— Много вас разных, разве упомнишь. Вы — ПОУМ или ПУПС? Еще есть какая-то партия «синие носы». Вы не из этих?

— Не смейся, товарищ, — сказал интеллигентный анархист, — Какой ПУПС, какие еще носы. Все гораздо серьезнее. Товарищ из СНТ, а я присоединился к ПОУМу, поскольку считаю, что от политической власти анархисты не должны отказываться, несмотря ни на что. Если мы не возьмем власть, ее возьмет либеральная буржуазия. А либеральная буржуазия неизбежно передаст ее фашистам. Мы противники теорий, которые ставят анархистов вне политики. Раньше я состоял в Блоке рабочих и крестьян, блоке Троцкого. У меня есть уверенность в том, что ядро ПОУМа сформировано из политически развитых людей.

— Это хорошо, — сказал Колобашкин.

— Если хочешь знать, мы были близки к победе. Вопрос стоит следующим образом: если сегодня не заберем власть — демагоги предадут идею.