Вера Колочкова - Слепые по Брейгелю
— Но он же не знал ничего…
— Так я и говорю — слепой! Слепой поводырь! Как же не знал-то? Это ж на тебя только один раз поглядеть достаточно, чтобы понять — не в себе баба! А он… Надо было не сюсюкаться над тобой, а по врачам, по психологам всяким тащить, по психиатрам! Назвался поводырем — определись с правильными дорогами! Иначе вообще ответственность на себя не бери!
— Нет, Павел, ты не прав… Знаешь, я вообще себе не представляю, что бы со мной стало, если бы рядом Саши не было. Нет, я ему полностью доверяла… Он был хороший поводырь, честный. Он просто устал.
— Это ты сама к такому выводу пришла? Что устал?
— Нет. Мне так объяснили. Сама бы я не додумалась, я ж эгоистка. Правда, слепая эгоистка, испуганная. Но это меня не оправдывает.
— Хм… То есть он устал и сбросил тебя в яму — живи, как хочешь? Еще и правым себя чувствует, да? Как он тебе хоть все объясняет-то?
— Да никак не объясняет. Тоже беглец-подлец, как и ты.
— Ну, не сравнивай!
— Извини. А только все равно — мой муж ни в чем не виноват. Да, может, он и слепой поводырь. Так он сам свою слепоту и признал. Бегством своим и признал. Многие ведь живут в слепоте, даже порой самые сильные. Живут и не догадываются об этом.
— Да… Ты это сейчас верно сказала. Не догадываются, тем более рядом идущего не чувствуют. Вот как я, например.
— Это ты сейчас о своей жене, да?
— Ну, в общем…
— Расскажи?
— Нет, не буду.
— Почему?
— Много будешь знать, скоро состаришься. А тебе стариться нельзя, тебе еще по новой замуж выходить надо, другого поводыря подыскивать. Только не ошибись в следующий раз, выбери себе зрячего.
— Павел, это нечестно! Я же про себя рассказала!
— Ну, рассказала. Так себе тем самым хорошо сделала, живи дальше. А я какого хрена буду свою жизнь наизнанку выворачивать? Не стоит много знать о чужих ошибках, Маха. Свои ошибки надо совершать, собственные. И исправлять надо тоже собственные.
— Ну что ж, ладно, если так… Поздно уже, пойду я. Спокойной ночи…
Она сделала попытку привстать со стула, нацепив на лицо вежливую улыбку и одновременно сглатывая подступившие слезы обиды.
— Э, стоп, стоп… Куда ты? Нет, так дело не пойдет. Обиделась, что ли?
— Конечно, обиделась. Выходит, я совсем такая никчемная, да? И откровенничать со мной западло?
— О господи… Ладно, садись обратно. Нет, а оно тебе надо?
— Надо, Павел.
— А зачем?
— Твою жену понять хочу. Каково это — жить с таким поводырем, как ты. Который так благородно глупо поступает и думает, что это правильно.
— Да, именно так. Думаю, что правильно.
— Ты ее очень любишь?
— Не знаю. Сейчас — не знаю. А раньше — да… Раньше очень любил. И очень хотел быть для нее поводырем, то есть привести к стопроцентному счастью.
— Привел?
— Да, наверное… Если понимать под счастьем то, что она понимала. Она ведь в многодетной семье выросла, в бедной до крайней крайности, все детство в обносках, почти голодная. В общем, хотела от замужества всего много и сразу. Ну, я и повел ее туда, куда она хотела. Старался, рвал жилы. И мне казалось, я делал ее счастливой. Чем дальше шли, тем счастливее. А потом вдруг понял — я уже тут и не при делах. Она шла за мной, шла, шла… И пришла. И стала счастливой сама по себе, безотносительно. То есть меня рядом будто и не было.
— Как это, не понимаю?
— Да чего тут не понимать… В общем, для нее вся наша семейная жизнь превратилась в оценку. Я подпрыгиваю, она оценивает. Чем выше прыгну, тем больше оценит, в ладоши похлопает. Грубо говоря, все ушло в бренд… Нынче, кстати, многие женщины рассматривают замужество как бренд, только планка у каждой разная. Кто нацеливается на мужнину зарплату, кто на престижную чиновничью должность, кто на доходность от бизнеса… Тут уж от качества самомнения зависит — кому «Мерседес» не машина, а кому и морковка на грядке при загородном доме за трюфель сойдет. А есть и такие, у которых планку вообще зашкаливает — без яхт, забугорной недвижимости и счетов в офшорах вообще замужества как такового не понимают. А чтобы сермяжно, по любви — это нет, это извините-подвиньтесь. Это уже не модно, не показатель. Грустно, конечно, но все именно так. Прыгать перестаешь — оценки лишился, а значит, и бренда нет.
— То есть… Если я правильно поняла… Ты поэтому и сбежал, да? Чтобы бренда не испоганить, что ли? Но если это так… Это же невозможно, Павел.
— Ну почему ж невозможно? Как видишь, возможно. Мужик решил, мужик сделал.
— Да, но… У меня знаешь как-то в голове не укладывается. Тебе-то самому в этом как? Это же очень тяжело. Вдвойне тяжело.
— Ладно, не усугубляй, и без тебя тошно. Зря я тебе рассказал! И не надо мне этого вот — вдвойне, втройне… Когда речь идет о смерти, милая моя, уже без разницы, что там вдвойне, что втройне. Пусть все идет, как идет. Я не жалею. Зато память обо мне хорошей останется.
— У кого? У жены? Ага, память, конечно же… Хорошая, брендовая…
— Ну, пусть брендовая. Неважно. Тут ведь с какой стороны посмотреть… Зато и у меня память останется. Пусть не брендовая, но очень для меня ценная! Я возьму с собой то первое ощущение, я очень хорошо его помню. Когда я взял ее за руку и повел к счастью. Такое искреннее, по-настоящему счастливое ощущение! И привел. Ну, может, не так, как хотел, но как получилось…
И замолчали оба, отведя друг от друга глаза. Павел первым его нарушил, проговорил сердито:
— Фу, душу разбередила… Ладно, иди, утомила ты меня. И я тебя утомил, я знаю.
— Нет, что ты…
— Ну, нет так нет. Спасибо тебе за все. А котлетки твои я съем с удовольствием, прямо сейчас, ты уйдешь, и накинусь. Да, вот еще что… Утром Лушу выгуляешь? Вдруг я не встану? Да не пугайся, господи! В том смысле, что крепко спать буду!
— Да, выгуляю, конечно. Ты спи.
— Это всего пять минут, она по утрам быстро с задачей справляется, если ее попросить. А ты, я вижу, уже нашла с ней общий язык, да?
— Да, конечно… — ответила она, не раздумывая.
— Тогда ключи с собой возьми. Я утром и впрямь буду спать, не буди, я снотворного лошадиную дозу приму. И это… Прости, что я тобой командую. На самом деле мне повезло, что ты рядом оказалась. А я сижу, идиот, даже чаем тебя не напоил. Сделай мне бабью скидку, ладно? Вообще-то я в той жизни совсем другим человеком был. Нормальным мужиком. И баб красивых любил, как надо.
— Да я уж поняла из твоего рассказа, каким ты был. Ладно, делаю тебе бабью скидку, чего там. А чаю я не хочу, я вообще его не люблю. Я кофе люблю из турки, крепкий, сладкий, с кардамоном. Но его на ночь нельзя, к сожалению. Ну, вот вроде и все… Пошла я?
— Ага, иди. Спокойной тебе ночи.
— Я завтра после работы зайду… Можно?
— Не можно, а нужно. Куда ж мы теперь с Лушей без тебя, без доброго ангела?
— Ну уж…
— Давай, давай, ангел, топай. Вернее, лети, шебурши крылышками. Дверь сама за собой захлопнешь? И ключи не забудь взять…
В эту ночь она и не пыталась уснуть. Знала, попытка будет бесполезной, только душа намается от старания. Распахнула в квартире все окна, впустила вкусную ночную прохладу, нажала на кнопку музыкального центра, настроенного на любимую радиоволну. Там после двенадцати ночи всегда подавали старые хиты, как изысканное блюдо на серебряном подносе. Тут тебе и Битлы, и Роллинг Стоунз, и вступление к шлягеру «Отель Калифорния», миллион раз слышанное и еще миллион раз желанное, и наши Митяевы-Макаревичи со старыми добрыми песнями… Можно сидеть на диване, поджав под себя ноги, дышать и слушать. Слушать и думать. И вспоминать разговор с Павлом.
Нет, как он о Саше-то нехорошо сказал, как отрубил. Ужасно обидно. Еще и слепым поводырем обозвал. Как у этого… Фу, забыла, как звали художника. Брейгель, что ли? Надо в Интернет глянуть, там наверняка эта репродукция есть. «Притча о слепых», так, кажется. Сейчас посмотрим…
Села за компьютер, тихо подпевая Стиви Уандеру, быстро отыскала репродукцию. Да, вот она, как и рассказывал Павел… Впечатляет, конечно. И лица этих слепых, их трагическая безысходность… Да, они все сейчас упадут в яму — вслед за слепым поводырем. Но если следовать логике Павла… И она, значит, должна в яму упасть, если Саша, как Павел сказал, был слепым? Нет, откуда он вообще знает, слепым или не слепым… Лучше бы в себе разобрался, в своих отношениях с женой. Это ж надо — убежать из дома, чтобы… Как он сказал? Своих слепых не затянуть в пропасть? А жена, значит, о его болезни знать не знает, ведать не ведает? Прочитала письмецо, разобиделась, порвала на мелкие клочки и дальше живет?
Нет, но так не бывает вообще-то… Она жена, она должна догадаться, что все не так просто. Хотя… Она-то сама относительно Саши много о чем догадывалась? Мужа, можно сказать, на раз-два-три из дома увели, а она ни сном ни духом…
Нет, но у Павла-то другая ситуация, еще больше по отношению к себе и к жене несправедливая. Почему он за нее все решил? Или ему лучше знать, как надо? То есть брендовый муж для нее предпочтительнее мужа умирающего? Если так, то она сволочь, конечно. И не мешало бы ей куриные мозги прочистить! И напомнить бы не мешало, что такое «и в горе и в радости!». Нет, что там за баба-дура такая, а?!
