Харуки Мураками - Мужчины без женщин (сборник)
– Ты видишь такие картины?
– Как наяву, – ответила она. – Вижу, как свет туда проникает. Ощущаю течение воды. Могу даже вспомнить, над чем тогда размышляла. Иногда я могу проникать в то видение.
– Ты сказала: «Над чем тогда размышляла»?
– Да.
– Ты там еще над чем-то размышляла?
– Конечно.
– Интересно, о чем размышляют миноги.
– Ну, здрасьте! Миноги размышляют о своем – сугубо миножьем. О миножьей сущности… в миножьем контексте. Вот только переложить на понятный нам язык невозможно. Потому что миножьи мысли – для тех, кто в воде. Как у младенцев в материнской утробе. Я знаю, о чем там думала, но выразить те мысли земными словами не могу. Ведь так же?
– Хочешь сказать, что можешь вспомнить, даже как ты жила в утробе? – удивился Хабара.
– Конечно! – беспечно бросила Шахразада и слегка наклонила вбок прижатую к его груди голову. – А ты можешь?
– Нет, – ответил Хабара.
– Ну, тогда как-нибудь тебе расскажу. О моей жизни в утробе.
Хабара в тот день записал в своем дневнике: «Шахразада, минога, предыдущая жизнь». Если и увидит этот дневник кто-нибудь посторонний, вряд ли что-то поймет.
Хабара познакомился с Шахразадой четыре месяца назад. Его отправили в «жилище», в провинциальном городке к северу от Токио. Она жила поблизости и была назначена ему «связным». Хабара не мог выходить на улицу, поэтому в обязанности Шахразады входила покупка и доставка к нему в «жилище» продуктов и прочих нужных вещей. По его просьбе она также приобретала книги, компакт-диски. Иногда приносила диски с кинофильмами на свой вкус (и он никак не мог понять, чем она руководствуется при отборе).
И вот через неделю, едва Хабара там обжился, Шахразада завлекла его, словно так и было задумано с самого начала, в постель. Не забыла и о средствах предохранения. Кто знает, может, это – одна из порученных ей «услуг по оказанию помощи». Так или иначе, в цепи разных событий с ее стороны все произошло настолько естественно, без колебаний и сомнений, что он даже не сопротивлялся такому повороту. Без лишних колебаний оказался в постели и, не понимая, что к чему, тоже обнял Шахразаду.
Секс с нею вряд ли можно было назвать страстным, но и механическим он тоже не был. Даже если все началось как поручение (или же недвусмысленный намек), с какого-то момента ей это стало доставлять немалую радость, пусть и не во всем. Хабара это уловил по еле заметным переменам – как реагирует ее тело; и ему стало приятно. Что ни говори, он же не запертый в клетке дикий зверь, а человек, не обделенный чувствами. Соитие для того, чтобы лишь разрядить сексуальное напряжение, в какой-то степени необходимо, но не особо приятно. Хабара в минуты их близости был не в силах провести грань между обязанностями Шахразады и ее личным пространством.
И дело не только в сексе. Хабара не мог судить, где заканчивается порученная ей повседневная забота о нем и откуда начинается проявление (если так можно назвать) ее личной привязанности. С какой стороны ни взгляни, распознать чувства и намерения Шахразады было очень непросто. К примеру, она почти всегда носила скромное нижнее белье из простого материала. Такое, вероятно, изо дня в день носят домохозяйки, разменявшие четвертый десяток, – Хабара не водил знакомств с такими домохозяйками и поэтому мог лишь предполагать, что они его покупают на распродаже в каком-нибудь сетевом магазине. Но иногда она приходила в белье затейливого покроя, способном соблазнить любого мужчину. Хабара не знал, где она все это покупает, но понимал, что вещи эти – высшего качества: изящные, насыщенных цветов, из красивого шелка, с тонкими кружевами. Ради чего и чем вызваны такие крайности, Хабаре было совершенно непонятно.
Также его сбивало с толку и то, что постепенно близость с Шахразадой и ее истории стали сплетаться в единое целое, и уже невозможно было воспринимать одно без другого. Хабара оказался связанным с женщиной, которую особо не любил, узами плоти, которые не считал страстью, и оттого пребывал в легком смятении, ибо прежде ничего подобного с ним не случалось.
– Когда я училась в школе, – в один из дней заговорила в постели Шахразада таким тоном, будто собиралась в чем-то признаться, – иногда забиралась в некий дом, как воровка.
Хабара, как и в большинстве подобных случаев, ничего на это не смог ей ответить.
– Ты когда-нибудь воровал в чужих домах?
– По-моему, нет, – сухо ответил Хабара.
– Это дело такое – стоит только попробовать, и сразу входит в привычку.
– Но ведь это – преступление?
– Именно. Попадешься – полиция арестует. Проникновение в чужое жилье, да к тому же с целью кражи (и даже попытка) – преступление весьма тяжкое. А ты, хоть и понимаешь, что поступаешь скверно, остановиться уже не в силах.
Хабара молча ждал продолжения.
– Самое прекрасное, когда попадаешь в чужой дом, – окружающий покой. Не знаю, почему, но и в самом деле вокруг царит полнейшая тишина, будто попал в самое безмятежное место на свете. Так мне казалось. И вот, сидя неподвижно на полу в этом безмолвии, я смогла естественным образом мысленно перенестись в ту пору, когда была миногой, – сказала Шахразада. – Как мне стало тогда хорошо! Я же говорила тебе, что в прошлой жизни была миногой, да?
– Да, было дело.
– Вот, как и тогда, я присосалась к камню на дне, задрала хвост и покачиваюсь в воде. Как водоросли вокруг. Везде и в самом деле тишь, так что ничего не слышно. А может, у меня просто нет ушей. В солнечный день свет с поверхности пронизывает воду, как стрелы. А иногда преломляется, будто сквозь призму. Над головой неспешно проплывают рыбы самых разных форм и раскрасок. А я ни о чем не думаю. Или же у меня одни миножьи мысли. Эти мысли хоть и затуманенные, но при всем том – очень чистые. Хоть и не прозрачные, но все же без примесей. Вроде как я – это я, и вместе с тем – не я. И настроение при этом у меня великолепное.
Шахразада впервые проникла в чужой дом за полтора года до окончания школы – муниципальной, у нее в родном городке. Она влюбилась в одноклассника. Юноша увлекался футболом, был высокого роста и хорошо учился. Не особо симпатичный, но чистюля и приятный на вид. И, как это часто случается у старшеклассниц, любовь та была безответная. Юноше нравилась другая девочка, и с Шахразадой он не то чтоб заговорить – даже ни разу не посмотрел на нее, вероятно, просто не замечая ее в классе. А Шахразада не могла перестать о нем думать. От одного его вида у нее перехватывало дыхание, а временами даже становилось плохо до тошноты. Продолжайся так дальше, и она сошла бы с ума. Однако о том, чтобы признаться ему, не могло быть и речи, ведь она понимала, что ничего бы этим не добилась.
И вот, в один из дней, прогуливая школу, она отправилась в дом того юноши. Дошла минут за пятнадцать. Отца у них не было – он работал на цементном заводе и несколько лет назад разбился в автокатастрофе на трассе. Мать преподавала родной язык в соседнем городке. Младшая сестра училась в средней школе. Поэтому, как заблаговременно выяснила Шахразада, днем дом пустовал.
Дверь, как и следовало ожидать, была заперта на замок. Шахразада на всякий случай пошарила под ковриком и обнаружила там ключ. В тихих жилых кварталах провинциальных городов преступности как таковой не бывает. Люди не боятся оставить дом незапертым. А если кто из домашних забудет ключ, зачастую кладут запасной под коврик или кадушку с цветами.
Для верности она надавила на дверной звонок – убедиться, что никто не ответит. Огляделась по сторонам, не смотрит ли кто из соседей, открыла замок и вошла в дом. Заперла дверь на ключ изнутри. Разувшись, завернула обувь в пакет и положила в рюкзак. Затем, крадучись, поднялась на второй этаж.
Его комната, как и ожидалось, была наверху. Маленькая деревянная кровать аккуратно заправлена. Из мебели – заставленная книжками полка, одежный шкаф да ученический стол. На стеллаже – маленькая стереосистема и несколько компакт-дисков. На стене висели календарь футбольной команды «Барселона» и несколько спортивных вымпелов. И никаких других украшений: ни фотографий, ни картин. Только стены кремового цвета. Окна завешены белыми шторами. В комнате чистота и порядок – книги не валялись, одежда не разбросана. На столе все лежало на своем месте, как бы подчеркивая аккуратность хозяина. Хотя кто знает, может, порядок здесь каждый день наводила его мать. А может, и он сам. Шахразада слегка смутилась. Если бы в помещении царил кавардак, никто бы не заметил, что она тут побывала. А так оставалось только посетовать и действовать предельно осторожно. Но вместе с тем такая простота, чистота и порядок пришлись ей по душе. (Как это на него похоже!)
Шахразада опустилась на стул и какое-то время просидела неподвижно. От мысли, что он каждый день сидит на этом стуле, делая домашние задания, у нее забилось сердце. Она брала один за другим предметы с его стола, поглаживала их, вдыхала запах и целовала. Карандаши, ножницы, линейку, скрепкосшиватель, настольный календарь – все без разбору. Они – эти совершенно обычные канцелярские принадлежности – казалось, излучали свет уже только потому, что побывали в его руках.
