Андрей Матвеев - Жизнь с призраками

Например, я мог бы сказать ей «джаным беним», что значит «душа моя», только я никогда этого не сделаю, потому что фразу эту здесь не говорит только глухонемой. Если идти по улице и слушать, внимательно, очистив свой мозг от всех мыслей и открыв его случайно влетающим словам, то окажется, что это нечто наподобие «привет» или «здравствуйте», формула вежливости, знак радушия, не более. Мне нравится такое обращение, как нравятся и люди, что говорят это друг другу, но Дениз заслуживает иных слов, по крайней мере сейчас, когда я смотрю, как она стоит на корме, подставив всю себя солнцу.

Нет, в ней нет ничего особенного, обычная женская фигура, которую нет смысла расцвечивать восторженными эпитетами, но меня к ней тянет, вот в чем все дело!

Меня не смущает ее небольшая полнота, от этого лишь выигрывают бедра и грудь, мне нравятся ее плечи, длинная, гордая шея, все же я начинаю заигрываться, сейчас наступит черед восточной велеречивости, чего следует избежать, лучше вновь вспомнить урок Мамура и вызвать из памяти еще несколько слов.

Например, я мог бы ей сказать «ашкым». Или «севгилим». Означает это одно и то же, любимая, интересно, гордая турчанка сразу заедет мне в глаз, или позовет брата, чтобы он разобрался с crazy russian? Безумный русский сидит прямо на палубе, неподалеку от загорающей любимой, и играет в слова, бросая их на палубу, как кубики, интересно, что получится?

Пока получается то, что я внезапно ответил себе на главный вопрос, что же происходит со мной в последнее время. Я влюбился. В свои-то сорок два года, да вдобавок ко всему в турчанку! Я оглядываюсь, где-то поблизости должна быть тень Леры, ведь она не может допустить ничего подобного, даже те женщины, что уходят сами, не терпят, когда им находят замену, это в женской природе, и с этим ничего не поделаешь.

Но тени нет, небо безоблачно, все так же немного волнит море. Дениз зовет Мамура, надо, чтобы он намазал ей спину кремом от загара. Тот где-то пропадает, наверное, говорит о чем-то с капитаном или развлекает Арнольда, который с пива перешел на белое вино и расслабленно вбирает в себя морской ветер, становясь все больше и больше похожим на человека.

И ей приходится звать меня. Она делает это нехотя, протягивает мне крем и поворачивается спиной. Кожа уже горит, я нежно втираю патентованное средство в ее шелковистую спину, опять восточная велеречивость, но я ничего не могу поделать с этим, как и с тем, что прикосновения мои излишне нежны и должны бы ее насторожить.

Главное, не забыть втереть крем под бретельки верхней части купальника, хотя меня об этом и не просят. Но и не сопротивляются. Дениз стоит немного напуганно, я замечаю, как между лопаток скатывается капелька пота. «Это все от жары, — думаю я, — ведь не может она так реагировать на мои прикосновения!»

— Тешеккюрлер! — говорит Дениз и вдруг добавляет: — Джаным беним!

В глазах ее скачут чертики, мне всегда нравилась и нравится эта идиома, вот только наблюдать их я могу недолго. Она надевает темные очки и устраивается на корме поудобнее, уже не спиной ко мне, а в профиль, опершись руками о палубу и чуть изогнувшись назад, отчего мне остается сделать одно, вновь достать кубики слов и начать бросать их перед собой.

Больше подходит кубик со словом «ашк», по крайней мере если верить Мамуру. Это всегда любовь между мужчиной и женщиной, «севги» же относится и к другим понятиям, хотя ни призрак матери, ни далекая родина меня сейчас не интересуют. Но кубиков много, они падают на доски палубы один за другим, и, скорее всего, мне выпадет тот, что закатывается под самый борт яхты. Когда я беру его в руки, то он жжется, мне приходится перебрасывать его с ладони на ладонь и дуть, как на горячий камешек, только что вынутый из огня или из кипящей воды. А когда кубик остывает, то на нем проступает странное слово, «севда».

Как сказал мне Мамур, докуривая кальян в тот вечер:

— Понимаешь, ашк это просто love, а севда…

Он мог не объяснять, ведь я специалист по безумию, так что просто любовь от сумасшествия, того, что в английском именуют crazy love, отличить могу.

Как могу сказать, что не в восторге от того, что кубик именно с этим словом оказался у меня в руках.

Дениз будто чувствовала, что происходит со мной, она сидела на корме прекрасным, солнечным терракотовым изваянием и позволяла любоваться всеми изгибами своего тела, хотя какая из женщин лишена кокетства?

По правому борту показалась та самая «Конкордия», где все и началось. Если приноровиться, то можно увидеть и катер мамуровского отца, но мы довольно далеко от берега и идем все дальше и дальше на запад, хотя пора бы уже повернуть. Скоро солнце перевалит зенит и начнет быстрый бег к сумеркам, а к этому времени нам уже надо ступить на остров, иначе переломаем себе ноги и головы.

Заметание следов, обманный финт, возможность обходного маневра, вот чем был вызван наш странный отход от курса, видимо, это в крови у тех, кто унаследовал гены местных пиратов и контрабандистов, идти в одну точку, но оказаться в другой, и именно тогда, когда тебя там не ждут.

— Обед! — зычно крикнул Селим. — Затем поворачиваем.

Он не ведал сути этого заметания следов по эгейским волнам, но его наняли на сутки, и он честно отрабатывал свои деньги.

После обеда Арнольд, уже изрядно поднабравшись, прилег в каюте, велев разбудить его, когда мы наконец придем на место, а Мамур внезапно взял гитару и заиграл песню, от которой у меня вдруг защемило сердце, в буквальном смысле слова, да так, что мне пришлось встать и вздохнуть полной грудью морского воздуха, лишь тогда боль прошла.

— Это старая песня, — сказала Дениз, когда стих последний аккорд, — ее написал Эркин Корай.

— Он кто?

— Бог! — серьезно произнес Мамур. — Он знает о жизни то, чего не дано всем нам. В прошлом году он давал концерт здесь, в замке, и пел ее, я не выдержал и подошел к нему после концерта, он показался мне очень усталым, как и положено Богу, но он не отказался поговорить со мной…

— А про что там?

— Про небесные звезды, которые смотрят на тебя издалека, проводят с тобой всю ночь до самого утра, дежурят у твоего изголовья, выслушивают твои жалобы, все уходят, только они остаются, они единственные твои друзья, эти небесные звезды, когда начинается дождь, они плачут вместе с ним, они ищут тебя, пытаются разглядеть среди облаков, только их заботят твои беды…

— Боги все знают про одиночество! — сказал я.

— Пойду вздремнуть, — ответил Мамур и скрылся в каюте.

Гулета уже развернулась и снова шла на восток. Вскоре покажется силуэт Черного острова, Джабраил с Ахмедом мыли палубу, опять стало чувствоваться напряжение, на обрывок карты, что оказался у меня в руках, полагаться нельзя, это я знал точно, но вот что делать?

— Тебе понравилась песня? — услышал я голос Дениз.

Она тихо подошла и села рядом, уже одетая, в майке и джинсах. Без косметики глаза ее казались беззащитными, я не мог не смотреть в них, хотя и чувствовал, что поведение мое иначе, чем наглым, не назовешь.

— Понравилась! — ответил я.

— Это заметно, ты так слушал, что понятно, от чего ты сбежал…

— От чего?

Она улыбнулась краешками губ, а потом выдохнула это ненавистное мне словосочетание:

— От одиночества!

Мне хотелось рассказать ей про все мои тени и призраки, про ангелов, что некогда были со мной, но оставили меня, непонятно за какие грехи. И про то, что я сдуру влюбился в нее, хотя смысла в этом нет никакого, нам никогда не быть вместе, кто я для нее? Всего лишь очередное мужское пятно, да еще иной национальности и вероисповедания, пришелец из другого мира, забавный, но не более.

На горизонте показалась звезда. Все, как и положено, до сумерек еще долго, но Венера уже мерцает над горизонтом. Пройдет пара часов, и она исчезнет, наступит время иных светил, к этой поре мы уже будем на берегу, воплощая в реальность фантомы моего безумия.

Я смотрю на Дениз, мне отчаянно хочется обнять ее и поцеловать, но если сделать это, то все можно разрушить, даже не существующее, более того, не осуществимое. Лучше просто любоваться ее лицом, полными губами, так не похожими на губы Леры, у них между собой вообще ничего общего, русская и турчанка, Полярная звезда и Венера, хотя с той я какое-то время находил общий язык, но эта поняла меня сразу. Понятно, от чего ты сбежал, от одиночества!

Она встает, странно смотрит на меня и уходит с палубы. Что-то промелькнуло, прикоснулось и исчезло, может, давно утерянный ангел внезапно пролетел рядом и махнул напоследок крылом.

— Иди в каюту, замерзнешь, ветер поднимается! — сказал невесть почему оказавшийся опять на палубе матрос Джабраил.

19. Черный остров

Если мир похож на театр теней, то издали Черный остров напоминает контур кита, готового нырнуть в море. Голова и хвост уже под водой, а тело парит над волнами своей многотонной массой. Только в случае с островом это сотни тысяч тонн круто вздыбленных напластований песка и камня, покрытых невысокими и плохо проходимыми зарослями темно-зеленого кустарника, отчего даже на солнце склоны кажутся затянутыми почти черным ковром, накинутым некогда на этот ошметок земли руками самого Бога.