Персиваль Эверетт - Глиф
peccatum originale
Полковник Билл полетел на своем «фантоме» к югу и приземлился на военном корабле «Теодор Рузвельт», лениво плавающем по океану недалеко от Майами. Он выбрался из кабины и получил подарок от влюбленного юного моряка, синюю бейсболку со знаком CVN 71.[239] Полковник Билл, однако, едва ли заметил подарок, а юного моряка тем более, зато отсалютовал командиру судна, а потом сел в вертолет и полетел в Ки-Бискейн, на столь долгожданную президентскую оргию. Из вертолета он смотрел вниз на воду и приближающуюся землю, посадочную площадку и обширную застройку. Где мальчик? Он покачал головой, бессильный, сердитый на себя, поскольку не совсем понимал, что делать дальше. Но внизу ждала президентская вечеринка, которая должна, как минимум, отвлечь его от проблемы. Там будут готовые к употреблению женщины. Возможно, среди них есть и вражеские шпионки, прокравшиеся сюда в надежде собрать секретные сведения во время близости или пока сенатор или генерал спит, если он разговаривает во сне. Эта перспектива увлекала полковника. Пусть попробует какая-нибудь девица-коммунистка понять, что он сказал, наяву ли, во сне, в оргазме или ступоре от ловко подсыпанного снотворного.
Вертолет приземлился, и, отходя от лопастей, полковник Билл долго придерживал шляпу. Его встретил официант с бокалами шампанского на подносе и стройный человек в костюме. Полковник Билл сделал глоток.
– Президент очень рад, что вы нашли время, полковник, – сказал человек в костюме, пока они шли к дому.
– Президент подтереться сам не может, – ответил полковник Билл.
– Президента интересует краткое описание ситуации с ребенком.
– Пусть президент засунет язык в ведро со льдом, вот что. Вы вникаете, мистер?
Человек в костюме остановился.
– Мистер президент, – сказал он.
Полковник Билл живо встал по стойке «смирно» и прихлопнул себя, отдавая честь.
– Мистер президент, сэр! – рявкнул он.
Президент спустился к ним по лестнице, по пути споткнувшись и упав на руки полковнику Биллу.
– Спасибо, полковник. Ступеньку надо будет починить. Рад, что вы нашли время.
– Вы хотели поговорить об истории с ребенком, сэр?
– Ах да. Его так и не нашли?
– Нет, сэр.
– Хорошо. А теперь пойдемте иметь молодых безмозглых женщин, которых больше никогда не увидим.
суперчисло
1. Лора стоит на кухне у себя в квартире. Теперь Дуглас кажется ей старше, чем в первый раз, когда она его поцеловала. Она смотрит на его пузо, стянутое ремнем. Она скрещивает руки и прислоняется спиной к холодильнику.
2. Дуглас чувствует на себе взгляд Лоры. Он говорит:
– Остин – отличный город. Говорят, там много отличной музыки. Хочешь, я наведу справки о программе? Она лишь отводит глаза, и тогда он говорит:
– Завтра я еду на собеседование.
– Это Техас, – отвечает она.
– И что?
– Зачем бы я променяла Калифорнию на Техас?
Дуглас садится на стул с наборной спинкой и прячет лицо в ладонях.
3. Клайд потрясен новыми картинами Евы.
– Невероятно, – говорит он. Он обходит комнаты и отступает перед полотном четыре на пять футов, преимущественно сине-зеленым. – В голове не укладывается, как ты это сделала. Композиция, цвет, фактура. Все здесь. – Клайд садится на стул Евы, потирает глаза. Работа его трогает. – Я ожидал, что она будет, знаешь, грустной или еще какой. Но нет. В ней много боли, но столько жизни. Какие-то глупости я говорю.
4. Ева подходит к Клайду и целует его в губы.
сема
«Поня» вместо «понты». Слово «понты» представляется дистанцированным от самого себя. С одной стороны, оно говорит об отдалении, высокомерии, превосходстве; с другой – выражает вмешательство запаздывания, интервала опространствливания и овременивания, существующего между началом и концом слова.[240] Таким образом, слово здесь и в то же время бесконечно далеко. От «понты» до «поняты» рукой подать, единственная разница – «я», а значит, именно от наличия «я» зависит, будут ли понты поняты. «Понты» превращаются в «поня», а «поня» не есть ни слово, ни понятие. «Понты» в первом случае невозможны без субъекта, но не означают тождественности, а значит, должны означать нетождественность, однако «поня» содержит «я» и уже поэтому означает не только тождественность, но и нетождественность, так как не требует субъекта. Итак, мы называем именем «поня» дистанцированность, не являющуюся дистанцированностью, в ответ на то, что «понты» по смыслу требуют субъекта и становятся «поняты» при добавлении «я». Но, конечно, все это верно, только если я исключу «ты».[241]
Vexierbild
Семерыхможно уничтожить,сжечь, повесить,утопить в озереи не помнить.Они умрут, ноне семь.Семеро сгинут,но не семь.Семь есть и будет.Погибнут все,но не семь.
Пока мы сидели в ресторане, настала ночь. С темнотой пришла прохлада, и Розенда закутала меня в свой акриловый свитер, чтобы я не замерз по пути к машине. Она сидела со мной сзади и негромко напевала, а Маурисио вел. – Надеюсь, отец Чакон там, – тихо сказала Розенда, думая, что я сплю. Я притворился спящим, чтобы она заткнулась. – Мы не видели отца Чакона с тех пор, как он уехал из Монтерея. Почему он уехал?
Маурисио хмыкнул, разделяя недоумение Розенды.
– Уснул?
– Да, наш крошка Пепе спит.
Штайммель и Дэвис приковали водителя желтого фургона и потерявшего сознание охранника руками и ногами друг к другу и бросили в лесу на обочине, накинув цепи кандалов на ствол маленького, но крепкого дерева.
– Даже не верится, – сказала Дэвис, чуть не прыгая. – У нас получилось. Мы сбежали.
– Можете нас убить, – сказал водитель. – И так уже влипли.
Штайммель опустилась на колено и заглянула ему в лицо:
– А вот зачем ты несешь такую дурь? А если бы я послушала? Тогда б я тебя пристрелила. Ведь на самом деле ты не хочешь получить пулю в лоб, правда?
Глаза Штайммель и монотонность ее голоса напугали человека.
– Нет, – сказал он.
– Значит, – ответила Штайммель, – ты просто хотел как-нибудь мне насолить. Задеть меня или испортить мой побег. Правильно? – Она помахала стволом пистолета перед его лицом.
Потрясенный водитель кивнул.
– Не очень-то красиво. По-твоему, это красиво, Дэвис?
– Ладно, пошли, – ответила Дэвис.
– Пожалуйста, не стреляйте, – сказал водитель.
– Ага, теперь ты не хочешь, чтобы я тебя застрелила. – Штайммель поднялась и посмотрела на него сверху вниз. – Ах ты мразь, – сказала она. – Говнюк трусливый. – Она прицелилась.
– Пошли, – повторила Дэвис. Она смотрела на дорогу. – Пока никого нет.
Доктора забрались в фургон и уехали.
Пенис полковника Билла был в вагине женщины, чье имя вылетело у него из головы. Он приближался к эякуляции, когда женщина сказала:
– А ты ничего, хоть размер и подкачал.
От этого полковник прекратил все маневры и сел.
– Что такое, милый? – спросила женщина.
– Он далеко. Мой ребенок далеко, и я должен его найти.
Трое детей стояли и обсуждали, как определить, что из их достижений – заслуга родителей.
Один сказал:
– Я черчу круг и подбрасываю свои достижения в воздух. Что приземлится вне круга – то родителей.
Другой сказал:
– Я черчу круг и подбрасываю свои достижения в воздух. Что приземлится внутри круга – то родителей.
Третий улыбнулся и сказал:
– Я не черчу кругов. Я подбрасываю свои достижения в воздух. Там они и остаются.
Отец Чакон был полный человек. Он встретил нас в дверях своей миссии. Воротник сжимал красную шею; макушка облысела, но над маленькими ушами и позади них оставались волосы. У него были толстые руки с короткими пальцами, при разговоре он то и дело облизывал губы. Он говорил о себе в третьем лице и беспрестанно улыбался.
– Входите, дети мои, входите. У отца Чакона всегда найдется для вас время. Почему вы так взволнованы? Расскажите отцу Чакону.
– У нас ребенок, – ответила Розенда, посадив меня к себе на колени. – У нас появился мальчик.
– Отец Чакон видит. Какой красивый малыш.
– Это не наш малыш, – вставил Маурисио.
Отец Чакон взглянул на него.
Розенда потянулась вверх и взяла мужа за руку.
– Маурисио освободил его из тюрьмы. Мы зовем его Пепе.
Чакон подошел к окну и посмотрел через двор на дорогу.
donne lieu
figura[242]facultas signatrix[243]функцияфабулаформулировка
Здесь, в собственном анализе своей же работы, если нечто вообще может быть анализом себя, я могу структурировать означающее (в данном случае это не я, а сам текст) и, продвигаясь по тексту, последовательно анализировать его: материальный текст состоит из частей и подчастей, лексий[244] и подлексий, разделы у меня обозначены заглавными буквами, а подразделы заголовками, а в них еще бывают пронумерованные части, и так вплоть до предложений, до слов, до букв, того, что можно назвать единицей чтения (если больше нечем заняться). Является ли деление произвольным, а вместе с ним и смысл, и в таком случае верно ли, что нет никаких подразумеваемых значений, кроме заданных неразделенным означающим, которое представляет только очевидные проблемы?
