Марина Соколова - Ринама Волокоса, или История Государства Лимонного
Советник: «Очень интересно аргументирует. Советую посмотреть».
Борвёгач: «Ну, хорошо. А теперь перейдём к обзору прессы».
Ринама об этом разговоре, разумеется, не подозревала; она продолжала переживать за Переделку и писать взволнованные письма. Толчком к очередному посланию служила газетная статья, уличная дискуссия и, особенно, телевизионная передача.
Казалось, телевизор нагревался не от перерасхода электрической энергии, а от перерасхода человеческой энергии, которая била ключом из всех телевизионных каналов и накаляла души прильнувших к экранам телезрителей. Раскалившись докрасна, Ринама спорила до упаду с телевизионными ораторами, которые, не стесняясь в выражениях, отделывали своих политических соперников. Но ей не удавалось убедить «отделочников», не слышавших не только Ринаму, но и самих себя. Выведенная из равновесия женщина на весь Ратис клеймила позором борвёгачного министра Здераванеша, который нёс непоправимый бред о наступлении диктатуры. Атаку на Здераванеша Ринама предприняла на следующий день после знаменательного кремлёвского разговора. А ещё через неделю Борвёгач вызвал к себе советника для второго знаменательного разговора.
Борвёгач: «Как, вы сказали, зовут ту женщину — домашнюю хозяйку, которая…»
Советник: «Ринама Волокоса, товарищ Борвёгач».
Борвёгач: «От неё есть ещё письма?»
Советник: «А как же — два письма».
Борвёгач: «Принесите их, пожалуйста».
Советник: «Они в зелёной папке у вас на столе».
Борвёгач: «О чём она предупреждает на этот раз?»
Советник: «В целом она довольна вашей политикой, но опасается, что процесс может выйти из-под контроля».
Борвёгач: «Вы тоже так считаете?»
Советник: «Вы же знаете моё мнение, товарищ Борвёгач. Оно полностью совпадает с мнением Ринамы Волокосы».
Борвёгач: «А может быть, наоборот? У нас все домашние хозяйки такие умные?»
Советник: «Ну, конечно, товарищ Борвёгач. Но Волокоса — самая умная».
Борвёгач: «А вы откуда знаете? У нас, кажется, не полицейское государство».
Советник: «Это моё личное мнение. Вы спрашиваете — я отвечаю».
Борвёгач: «А что она думает по поводу выступления Здераванеша?»
Советник: «Расценивает его, как предательство. Требует, чтобы вы срочно сменили команду. Товарищ Борвёгач, я прошу вас об этом уже…»
Борвёгач: «Говорите: требует? Это интересно…»
Советник: «Она вопиёт».
Борвёгач: «То есть?»
Советник: «Кричит на телевизор с утра до вечера».
Борвёгач: «Неужели вы это видели?»
Советник: «И вы можете увидеть — хоть сейчас. В зелёной папке фотографии и видеокассета».
Борвёгач: «Товарищ советник, вы преступаете… Включайте видеомагнитофон».
Советник: «А как насчёт смены команды? После выступления Здераванеша отпали последние сомнения».
Борвёгач: «Может быть, начать с вас?»
Советник: «Вы же знаете, я не держусь за место. Я болею душой за Переделку».
Борвёгач: «Ну-ну, я пошутил. Вы — незаменимый работник. Смена состава — дело непростое. Надо подумать. И вы тоже подумайте, товарищ советник. И завтра представьте свои соображения».
Советник: «Это Ринама Волокоса, товарищ Борвёгач».
Борвёгач: «Да она совсем девочка».
Советник: «Тридцать с хвостиком. Хорошо выглядит».
Борвёгач: «Просто красавица. Муж, дети есть?»
Советник: «Счастлива в браке. Муж — хороший парень, бизнесмен. Воспитывают чужого ребёнка, как своего. Живут вместе с матерью Ринамы».
Борвёгач: «Очень темпераментная девочка. А на кого она так кричит?»
Советник: «В данном случае — на Здераванеша. Очень интересно. Да вы послушайте».
Борвёгач: «Ну-ну. И часто она общается с телевизором?»
Советник: «Каждый день. Моя правая рука. Только она этого не знает».
Борвёгач: «Вы прямо наёмник какой-то. Бесплатно эксплуатируете женщину. Наверняка у неё ворох проблем».
Советник: «Как сказать… Работы нет и пока не предвидится. И ещё эта аппаратура…»
Борвёгач: «Какая аппаратура? Ах, да… А ведь здорово излагает… Её бы на ваше место».
Советник: «Она там на своём месте. А ведь вы мне завидуете, товарищ Борвёгач».
Борвёгач: «А я этого и не скрываю. Я тоже хочу иметь такую советницу».
Советник: «Вы пока можете иметь всё, что хотите».
Борвёгач: «Вы на что намекаете?»
Советник: «Прикажете доставить в Кремль?»
Борвёгач: «Вы с ума сошли! В каком качестве? Тоже мне — джигит нашёлся».
Советник: «Виноват: ляпнул, не подумав. Возможен другой вариант».
Борвёгач: «Какой же? Только, пожалуйста, без джигитовки».
Советник: «Может быть, подключить к Кремлю её телевизор?»
Борвёгач: «А разве это возможно?»
Советник: «Пока — проще простого. Только нужно кое-что утрясти с телевизионными спецслужбами».
Борвёгач: «Товарищ советник, опять намекаете. Вы у меня донамекаетесь. Вы что на меня уставились? Действуйте… пока находитесь у меня на службе. Постойте… А что будем решать с аппаратурой?»
Советник: «Пока — ничего. Все мы под аппаратурой ходим».
Борвёгач: «Не паникуйте, товарищ советник. Вы ещё скажите, что ходите под богом. Гм… Что, аппаратурщики сильно разошлись?»
Советник: «Изводят народ, товарищ Борвёгач».
Борвёгач: «Мерзавцы. Вот что: подумайте над созданием Комитета по правам человека при Верховном Вече. Будем демократизировать страну — или я не Борвёгач».
К сожалению, отец судьбоносных реформ не разделял ринамину неприязнь к вылупившимся из Переделки демократам. Он смотрел на них, как на часть побежавшего процесса; и при его попустительстве политические кухарки развернули бурную деятельность на политической кухне. Они изобретали популистские рецепты, заимствуя идеи у светочей Переделки.
Самыми яркими «прожекторами Переделки» были ксегенские писатели, которые выложили на демократическое блюдо всё, на что они были способны. Собрав в кулак все свои способности, они выбили из загашника завалящую идею, тронувшую отзывчивые сердца лимонных обывателей.
Речь шла об истерзанном теле великого Нилена, которое пытали в Мавзолее врачи-садисты. Обливаясь слезами, сострадательные писатели с «голубых экранов» умоляли предать земле великие бренные останки, а жалостливые телезрители, глядя на своих духовных наставников, рыдали в полный голос. Поплакав вместе с народом, возмущённые демократы гневно обрушились на врачей-убийц, после чего бросились искать свежие идеи, чтобы заявить о себе во всеуслышание. Тут под руку вовремя подвернулся Здераванеш; и демократические крикуны пошли-поехали обличать диктатуру, которая неизвестно откуда наступала. Когда Здераванеш приелся общественности со своей диктатурой, демократы вернулись было к «прожекторам Переделки», но тут их постигла крупная неудача. Погасшие светочи больше не могли ничего осветить, так как в писательском загашнике не осталось ни одной свежей идеи. Разочарованные до глубины души мессии, отомстив Переделке за все бывшие, настоящие и будущие обиды, принялись мстить друг другу, дабы восстановить всю справедливость на свете. Не добившись толку от писателей, демократы обратили взоры на входивших в моду катрибилпийцев. С самого начала Переделки катрибилпийские националисты и сепаратисты взяли курс на отделение от ксегенского государства. Их охотно консультировали иностранные капиталисты, которые использовали любую возможность, чтобы расшатать социалистическую супердержаву. Катрибилпийские сепаратисты наступали на двух фронтах: политическом и культурном. Катрибилпийские писатели свято заклинали водяных коллег отказаться от участи «старших братьев» и помочь в восстановлении исторической справедливости. Напыжившиеся «старшие братья», которые смутно представляли себе положение дел в национальных республиках, обещали обиженным националистам разобраться и принять срочные меры. В национальную дискуссию попытался вмешаться байернаджазский писатель Бевокмиграби. Для разоблачительной «Писательской газеты» задетый неправдой Бевокмиграби написал взволнованную статью о положении наций в Байернаджазе. В ней отсталый писатель с фактами в руках утверждал, что в его родной республике все нации живут равноправно, миролюбиво и дружелюбно; и это свидетельствует о решении национального вопроса. В эпоху спущенного сверху разоблачительства статья прозвучала, как недопустимая крамола. Запрограммированные на разоблачения «старшие братья» с небывалым усердием побежали в «младшие». Не останавливаясь на достигнутом, в маразматическом порыве они занялись душевным стриптизом и досаморазоблачились до обнажённого состояния. Тут им наконец стало холодно от леденящего душу здравого смысла, и они спешно прикрыли душевную срамоту фиговым листом.
Заручившись поддержкой помолодевших, обнажённых «братьев», катрибилпийские писатели передали эстафету катрибилпийским политикам, которые втянули в сепаратистский марафон всех националистических бегунов на длинные дистанции. Глотнув побольше воздуха в преддверии длительной дистанции с многочисленными препятствиями, сепаратисты и националисты двинулись в путь по трупам водянистоговорящих лимонцев. По дороге они выкрикивали красивые лозунги хорошо поставленными голосами, которые производили сильное впечатление на слабонервных граждан с испорченным вестибулярным аппаратом. Неизгладимое впечатление они, в частности, произвели на демократов, которые страдали хроническим косноязычием. Заворожённые катрибилпийским красноречием демократы, не отрываясь, смотрели прямо в рот националистам и сепаратистам и повторяли каждое слово, стараясь подражать ласкающему слух иностранному акценту. Ступая по катрибилпийскому следу, демократы шагали по трупам катрибилпийских врагов, которые были их водяными и водянистоговорящими соплеменниками. Сосредоточив всё своё внимание и внимание популистски завоёванных сторонников на близкой их сердечному желудочку колбасе, демократы перепутали человеческие органы и, взывая к желудкам сограждан, обрекли их на массовое предательство, которое не в состоянии смыть баррели самой чистой крови. Как могло случиться, что в погоне за напичканной эмульгаторами импортной колбасой миллионы водяных самым гнусным образом предали десятки миллионов своих кровных братьев и сестёр?
