Элис Сиболд - Счастливая
Офицер вернулся. Сев за руль, он довольно похлопал себя дубинкой по ладони:
— Пришлось их немного поучить. — С него градом лил пот.
— Что они такого сделали? — содрогнувшись, спросил Кен.
— Отказались предъявить содержимое рюкзаков. Не подчинились офицеру полиции.
Этот инцидент на Маршалл-стрит стал последней каплей. Все несправедливо. Несправедливо, что мне нельзя ходить через парк. Несправедливо, что надо мной надругались. Несправедливо, что насильник разгуливает на свободе; несправедливо, что со мной, студенткой Сиракьюсского университета, полиция обращается приличнее, чем с другими. Несправедливо, что племянницу полицейского изнасиловали бандиты. Несправедливо считать, что ее жизнь сломана. Несправедливо гонять машину с мигалкой по Маршалл-стрит. Несправедливо попусту цепляться к черным ребятам и уж тем более охаживать их дубинкой.
И никаких «но»: просто этот полицейский жил на моей планете. Я вписывалась в его мир, как никогда больше не буду вписываться в мир Кена. Даже не помню, попросил ли Кен, чтобы его подбросили домой, или поехал со мной в полицию. После того вечера он перестал для меня существовать.
Мы остановились возле Управления по охране общественного порядка. Время близилось к девяти вечера. В этом здании я не бывала с того проклятого дня. Здесь я ощущала себя в безопасности. Мне нравилось, что на лифте можно подняться прямо в приемную с широченной автоматической дверью. Вестибюль был надежно отгорожен пуленепробиваемым стеклом.
Офицер провел меня в здание; за нами с мягким щелчком автоматически захлопнулась дверь. Слева от входа за пультом сидел диспетчер. Поблизости находились мужчины в форме. Некоторые прихлебывали кофе из массивных кружек. При нашем появлении все смолкли, уставившись в пол. Доставленный сюда человек в штатском мог быть только потерпевшим или преступником.
Мой сопровождающий объяснил дежурному, что я проходила в качестве потерпевшей по делу об изнасиловании в восточном секторе, а сейчас должна просмотреть архивные фото.
Меня провели в тесную каморку напротив диспетчерской. Распахнув двери настежь, офицер начал снимать со стеллажей толстые черные альбомы. Их оказалось не менее пяти; все страницы были сплошь заклеены небольшими снимками стандартного формата. С них смотрели исключительно афроамериканские мужские лица примерно одного возраста с насильником.
Каморка напоминал скорее чулан, нежели кабинет для ознакомления с фотоархивом. Пару альбомов еще можно было положить на шаткий железный столик, рядом с пишущей машинкой, а остальные приходилось удерживать на коленях. По мере надобности во мне обычно просыпалась прилежная студентка, которая теперь методично, страницу за станицей, изучала снимки. В результате я отметила шестерых типов, отдаленно схожих с насильником, но затея с просмотром бесконечных лиц анфас и в профиль стала казаться бессмысленной.
Мне принесли жидкий, но почти горячий кофе. В неприветливом чулане образовался какой-никакой островок уюта.
— Ну как? Есть что-нибудь?
— По нулям, — сказала я. — Уже в глазах темно. Думаю, его здесь нет.
— Работай, работай. Ты ж его недавно видела.
Когда зазвонил телефон, я еще корпела над альбомом номер четыре.
— Это патрульный Клэппер, — выкрикнул диспетчер доставившему меня офицеру. — Узнал того козла.
Все столпились у пульта. Переговоры напомнили мне фильмы про полицейскую академию.
— Рыжий говорит, это Мэдисон, — сообщил диспетчер.
— Который Мэдисон? Марк?
— Да нет, — отмахнулся диспетчер. — Тот давно сидит.
— Фрэнк?
— Да нет, его Хэнфи повязал на той неделе. Грег, не иначе.
— А этот разве не сидит?
И так далее. Помню, кто-то вставил: надо, мол, пожалеть старика Мэдисона, трудно ему одному мальчишек растить.
В каморку вернулся мой сопровождающий.
— К вам есть пара вопросов, — сказал он. — Готовы отвечать?
— Готова.
— Как выглядел полицейский, который стоял у машины?
Я описала его внешность.
— А где именно остановилась машина?
На стоянке перед Хантингтон-холлом, ответила я.
— Все сходится, — оживился он. — Похоже, скоро возьмем злодея тепленьким.
После его ухода я захлопнула лежащий на столике альбом. Почему-то мне стало некуда девать руки. Они затряслись. Я засунула ладони под себя. Из глаз брызнули слезы.
Через несколько минут раздался голос диспетчера:
— А вот и он!
Это сообщение было встречено радостными воплями.
Вскочив со стула, я заметалась в поисках укрытия. Забилась в угол у двери. Прижалась лицом к железной полке с альбомами прежних лет.
— Ну Клэппер, ну молоток! — выкрикнул чей-то голос, и из меня вышел весь воздух.
Неужели патрульный приволок с собой насильника?
— Сейчас снимем показания с потерпевшей и упакуем тебя по всей форме, — сказал кто-то еще.
Конечно, мне ничто не угрожало. Но я ничего не могла с собой поделать. Не находила в себе сил покинуть укрытие. Из человека меня превратили в жертву. Обессилев, я рухнула на тот же стул.
В диспетчерской царило ликование. Полицейские хлопали друг друга по спине и подтрунивали над Клэппером, обращаясь к нему то Длинный, то Морковка, то Малый.
Пригнув голову, он заглянул в архивную каморку:
— Здорово, Элис. Узнаешь меня?
Я расплылась в улыбке:
— Еще бы!
Снаружи раздался новый взрыв хохота.
— Тебя — да не узнать? Такое чудо — почище Сайта-Клауса!
Мало-помалу гомон умолк. Зазвонил телефон. Двое умчались по вызову. Клэппер отправился писать рапорт. Меня проводили в тот самый кабинет, где без трех дней полгода тому назад со мной беседовал сержант Лоренц. С меня взяли письменные показания, куда включили заранее подготовленное мною описание примет нападавшего.
— На попятную не пойдете? — спросил меня офицер. — Наше дело — взять его под стражу. А вам придется давать показания в суде.
— Знаю, — сказала я.
Меня отвезли в «Хейвен-холл» на машине без опознавательных знаков. Я позвонила родителям, чтобы они не беспокоились. Офицер составил заключительное донесение по делу Ф-362 и передал папку сержанту Лоренцу.
Изнасилование 1-й ст.
Изнасилование в извращенной форме 1-й ст.
Грабеж 1-й ст.
Потерпевшая была доставлена мною в дежурную часть УООП. В моем присутствии с центрального пульта было передано сообщение «всем постам». Непосредственно после этого на пульт поступил сигнал от патрульного офицера Клэппера (машина № 561), который сообщил, что около 18.27 лично разговаривал на Маршалл-стрит с мужчиной, приметы которого совпадают с приметами подозреваемого в совершении насилия. По информации п/о Клэппера, имя указанного мужчины — Грегори Мэдисон. Мэдисон имеет судимость; отбывал срок тюремного заключения. Согласно служебной инструкции, п/о Клэппер был обязан провести опознание по материалам фотоархива, но опознание не проводилось ввиду отсутствия требуемых фотоматериалов. Имеются основания полагать, что Грегори Мэдисон является подозреваемым по данному делу. Письменные показания потерпевшей и п/о Клэппера приобщены к делу.
Рекомендуемая мера пресечения — арест.
Приметы переданы заступающим патрульным группам 3-й и 1-й смен. При обнаружении лиц, отвечающих указанным приметам, вызывать подкрепление. Подозреваемый может быть вооружен и опасен.
Той ночью мне снился сон. С участием Эла Триполи. В тюремной камере он с помощью двоих полицейских удерживает насильника. А я совершаю акты возмездия, но все без толку. Насильник, вырвавшись от Эла Триподи, бросается на меня. Прямо надо мной оказываются его глаза — совсем близко, как тогда, в гроте. Крупным планом.
Я проснулась от собственного крика и села на влажных простынях. Часы на телефоне показывали три ноль-ноль. Звонить маме я не решилась. Сделала попытку уснуть. Я его нашла. Опять мы с ним оказались один на один. В памяти всплыла последняя строка моего стихотворения, написанного по совету Тэсс Гэллагер:
Умри и останься лежать — подле меня.
Приглашение было отправлено. В моем понимании, тогда, в тоннеле, насильник меня убил. Теперь я сделаю с ним то же самое. И пусть моя ненависть вырастет с гору.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В начале семестра я держалась обособленно, занимая все свое время письменными сочинениями по двум спецкурсам. На следующий день после той уличной встречи с насильником я позвонила Мэри-Элис. Она и разволновалась, и перепугалась за меня. У нее тоже почти не оставалось свободного времени. Как и Три с Дианой, она участвовала в конкурсе на вступление в женское университетское объединение. Ей хотелось попасть в самое престижное — «Альфа-Ки-Омега». Туда принимали только отличниц, которые притом показывали хорошие результаты в спорте и не имели дисциплинарных взысканий. Обязательным условием негласно считался белый цвет кожи. Мэри-Элис по всем статьям была вне конкуренции.
