Грэм Джойс - Реквием
— Покров на лице твоем скрывает черты твои в темноте, но ткань на груди твоей не скрывает твоей красоты!
Она вздрогнула и посмотрела на Мехмета. Он стоял перед нами, сжав кулаки. Лунный свет отражался от белков его глаз и от зубов, придавая ему демонический вид. Все мои старания пошли прахом, и я разозлился. С какой целью он встрял со своим дурацким стихом?
Она тоже поднялась — как мне показалось, она была раздосадована тем, что чуть не поддалась моему воздействию. Повернувшись к Мехмету, она нежно погладила его по щеке:
— Это ты сочинил, Мехмет? Да ты настоящий поэт! Пойдем погуляем по холмам — я хочу послушать и другие твои стихи. Ахмед, ты последишь пока за очагом?
Итак, я был лишний. Они ушли, а меня трясло, словно в лихорадке; я воображал, как они идут вместе под сияющей луной и Мехмет заливается соловьем, декламируя свои напыщенные стихи. Я не мог сидеть спокойно, потворствуя этому. Я должен был пойти за ними.
Вскоре я догнал их — они сидели, прислонившись спиной к скале. Я мог незаметно наблюдать за ними с довольно близкого расстояния. Луна висела низко, улыбаясь им, как довольная сводня. Руки их были переплетены. Она приблизила к нему лицо, и они поцеловались. Даже в темноте я различил, как его язык проскользнул в ее рот, а ее язык — в его, словно две совокупляющиеся змеи, и их жаждущие уста сомкнулись.
Я задыхался. Я разбил кулаки в кровь о скалу и бился о нее головой. Я больше не мог смотреть на это. Я отполз в сторону, заливаясь горькими слезами. Я вернулся к костру и сел возле него, дрожа от холода, не в силах согреться. Так я сидел долго.
— Ты плохо смотрел за костром, он погас.
Это был Мехмет. Он вернулся один. Я не имел представления, сколько прошло времени. Но утро еще не наступило, луна изливала на землю свой жемчужный свет.
— Где она? — спросил я.
— Пошла стелить брачное ложе, — ответил он.
— Стало быть, она сделала выбор.
— Да. Ты не сердишься на меня?
Я встал и обнял его.
— Мехмет, мой младший брат, — сказал я, — ты мне дороже всего на свете. Как я могу на тебя сердиться? Она выбрала лучшего из нас, моего брата. Такова воля Аллаха. Так тому и быть.
Мехмет с облегчением расплакался и прильнул ко мне. Он боялся, что нашей дружбе наступил конец. Он плакал и плакал и не мог остановиться; он благодарил Аллаха за то, что тот даровал ему любовь и этой женщины, и его замечательного брата.
Я с трудом усадил его.
— Нам нужно еще кое-что сделать, — сказал я. — Мы должны снова разжечь костер и приготовить свадебный пир, а также подготовить жениха к свадьбе. Когда она вернется?
— На рассвете.
— Тогда давай не будем терять время.
Я разжег костер, а Мехмет разложил в пещере все необходимое для свадебного пира. До рассвета оставался час. Я помог ему умыться и одеться и усадил его у входа в пещеру.
— Я прочту молитву за тебя.
— Правда?
— Это будет особая молитва. Давай вызовем силы, необходимые для свадебной ночи. Сделаем тебя достойным женихом. Я придам тебе силу льва, чтобы вы могли заниматься любовью до полного изнеможения. И крылья вдохновенной поэзии, которые позволят тебе шептать ей на ухо редкостные слова с каждым любовным движением.
Мехмет смущенно рассмеялся, а я очертил кругом то место, на котором он сидел на песке.
— Это для защиты, — объяснил я.
Я стал читать молитву успокаивающим, усыпляющим тоном. Когда Мехмет начал клевать носом, я вплел в молитву потаенные слова. Я уже не раз проводил гипноз с Мехметом, и он позволил мне закрепить в его памяти определенные слова, способствующие процессу усыпления. Дыхание его стало легким, поверхностным. Еще несколько секунд — и он впал в транс. Я осторожно дотронулся до него.
— Ты все видишь и слышишь, братишка. Ты видишь, как небо над вершинами гор светлеет, предвещая рассвет. Это очень красиво. Но ты не можешь выйти за пределы этого круга ни при каких обстоятельствах, даже если лев бросится на тебя. Ты не можешь двинуть рукой, поднять бровь, не можешь шевельнуть ни одним мускулом. И что еще важнее в данный момент, ты не можешь говорить. Ты не можешь произнести ни одного слова, не можешь издать ни малейшего звука. Даже если орел нападет на тебя. И это очень хорошо, потому что мне не придется слушать твои омерзительные стихи.
Глаза Мехмета были широко открыты, а взгляд, которым он смотрел на меня, был странным. Но даже моргнуть при этом он не мог. Однако в глубине его глаз я видел маленькую искорку, говорившую о том, что он сознает, как изменился мой тон, и всеми силами старается выйти из-под власти гипноза. Но я знал, что это ему не удастся.
— Дорогой Мехмет, вот уже несколько лет я терпеливо выслушиваю тарабарщину, которую ты выдаешь за поэзию. Но теперь терпение у меня лопнуло. Открой рот. Я хочу взглянуть на твой язык, доставлявший мне столько неприятностей.
Он открыл рот и медленно высунул язык. Все его тело было напряжено в попытке оказать сопротивление, но ощущалось оно только в его глазах.
— Ай-яй-яй, я вижу, твой язык почернел от твоей гнусной поэзии. Пусть это послужит тебе уроком.
У него перехватило горло, а розовый язык стал сначала фиолетовым, а затем черным.
— Убери его! — вскричал я. — Он так же отвратителен, как и стихи, которые он произносил!
Рот его закрылся, зубы сомкнулись, прикусив кончик языка.
— Язык твой греховен, Мехмет. Людям надо быть осмотрительнее, когда они говорят что-нибудь. Они обращаются со словами так, будто слова не реальны. Мы-то с тобой знаем, что они могут быть грехами. Живыми грехами — даже посссле того, как они перестали звучать. Но что я ссслышу? Что я ссслышу? Что-то очень странное. Мне кажется, что язык у тебя во рту ожил. Поиссстине, это воплощение греха!
Большие капли пота выступили на лбу Мехмета. Глаза его вылезали из орбит от напряжения, с каким он пытался освободиться от действия гипноза. Я носом чуял его страх. Что-то корчилось и билось у него во рту.
— Лучше выпусти ее, Мехмет, пока она не разозлилась на тебя. Она может и укусить!
Он открыл рот. Было слышно, как он давится чем-то. И вот между его распухших губ появилась черная голова египетской кобры, которая стала медленно выползать наружу. Мехмет по-прежнему давился, все его тело тряслось. Кобра, грациозно покачиваясь, все выползала и выползала из его рта, пока не шлепнулась на песок у его ног. Подняв голову, она двинулась к кругу на песке. Но она не смогла пересечь прочерченную линию. Тогда она поползла вдоль нее, совершив полный оборот и вернувшись к тому месту, с которого начала.
— Не правда ли, она красива, Мехмет? — прошептал я восхищенно. — Смотри, какой у нее рисунок на спине, как она блестит. Ей очень хочется выбраться за пределы круга, но мы должны заставить ее вернуться туда, откуда она появилась.
Кобра скользнула по ноге Мехмета, поднимаясь все выше. На секунду она задержалась у его паха, затем взобралась по руке на плечо. Там она стала покачиваться, приближаясь ко все еще открытому рту Мехмета, и в конце концов нырнула туда головой вперед.
— Но во рту у тебя ей жить не следует, братишка, ей захочется опять выползти наружу в виде плохих стихов. Нет, мы не можем этого допустить, она должна забраться внутрь!
Кобра полезла Мехмету в горло, он подавился и застыл. Мышцы его шеи судорожно сжались, когда она стала медленно пробираться все глубже. Змея заполнила горло, Мехмет задыхался. С неожиданной силой он взбрыкнул ногами и упал на спину, впустую хватая ртом воздух. Он катался по земле, сотрясаясь в конвульсиях. Глаза его дико вращались, затем закатились, так что видны были одни белки. Он корчился, бил ногами. И вот черный хвост змеи исчез у него во рту. Мехмет в агонии бился головой о каменный пол пещеры, кулаки его взбивали столбы пыли. Так продолжалось несколько минут. Наконец тело его изогнулось в последнем рывке и безжизненно застыло на полу; глаза были широко открыты. Я поднял его голову и посмотрел в глаза. Они отражали желтовато-розовый цвет неба на восходе солнца.
Я сидел с мертвым телом Мехмета и думал, что делать. Тем временем лучи солнца перевалили через горный хребет. Инстинкт подсказал мне, что кто-то стоит у меня за спиной. Я оглянулся. Это была девушка. На ней было темно-красное свадебное платье.
— Произошел несчастный случай, — тихо сказал я. — Мехмет был эпилептиком, у него был приступ, и он проглотил собственный язык.
Она взглянула на меня с подозрением.
— Посмотри сама, если не веришь, — сказал я.
— В этом нет необходимости, — ответила она. — Но я пришла на свадебный пир.
Увидев, что произошедшее не испугало ее и не опечалило, я окончательно убедился, что она джинния. Но я не боялся ее и вошел вместе с ней в пещеру, где мы с Мехметом устроили удобное ложе и накрыли праздничный ковер с яствами. Она разделась. Кожа ее была цвета корицы. От нее исходил запах солнечного восхода, на плечах играли блики вишневого цвета. Ее аромат сводил меня с ума.
