Платон Беседин - Книга греха
Я знаю, почему погиб Бетон. Знаю методологию Яблокова. Бетон должен был ограбить магазин кавказца. По правилам партии, «военные трофеи», как их называют яблоковцы, есть собственность национал-социалистической партии.
Бетон и те, кто отправил его на задание, просчитались. Никто не знал, что охранник магазина будет вооружён. Никто не знал, что он будет стрелять. Никто не хотел знать.
Моя очередь лгать со сцены. Наверное, большинство людей в толпе думают, что Бетон был мне кем-то вроде лучшего друга.
Поднимаясь на сцену, я вспоминаю лица тех, кого мы избивали на рынке. Вспоминаю дуло пистолета, которым Бетон двигал в промежности маленькой азербайджанки.
И, взойдя на сцену, став рядом с Яблоковым, как тогда на пустыре, я произношу:
— Это всё ложь. Ложь до последнего слова. Оставьте Сергея в покое.
Воцаряется абсолютная тишина. Вижу, как нервно дёргается левая щека Яблокова. Медленно я схожу с трибуны, опустив голову.
Кто-то вскрикивает в толпе:
— Живём во лжи — умираем в правде!
Вновь крики восхищения. Люди всегда будут воспринимать тебя сквозь призму собственных ярлыков.
Яблоков декламирует новые призывы. Скажи он сейчас, всем этим патриотическим пустышкам, убейте себя, и они, не задумываясь, перегрызут друг другу глотки.
После общего собрания меня проводят в кабинет к Яблокову. Он вертит в руках глобус и потягивает коньяк. Я смотрю в пол. По бокам два здоровенных детины.
— Почему рухнул Советский Союз? — говорит Яблоков.
— Вы мне? — уточняю я.
— Тебе, тебе, Данила, — он перешёл на «ты».
— Думаю, всё дело в том, что слишком многие искали свободы там, где её нет, а стоило всего лишь заглянуть в самих себя, — подумав, говорю я.
— Интересно, — отвечает Яблоков, словно не слушая. — Я полагаю, что построить коммунизм во всём мире невозможно. А они строили, старались, трудились вовне, не замечая того, что гниёт и смердит внутри. Яблоков допивает коньяк и продолжает:
— Мы, Данила, не такие. О, нет! Мы реалисты. Это наша страна, наша нация, и строить новый порядок нужно здесь, не размениваясь на мир!
Он замолкает. Детина, отдалившись от меня, наливает ему в бокал новую порцию коньяка. Яблоков встаёт из-за стола и подходит ко мне вплотную:
— Даня, Даня, ну почему же ты всё делаешь по-своему? Что за жидовская черта вечно идти наперекор?
— Про что вы, Лев Петрович? — прикидываюсь дурачком.
— Про твои слова на сцене, — пародирует меня Яблоков. — Будто не понимаешь. Разве ты должен был сказать то, что сказал?
— Нет. Но ведь вы видели, как отреагировала толпа. Она ещё больше прониклась.
— А что ещё надо этим горлопанам? Они, как преданные собаки, лают по команде, всей сворой. В них нет внутренней силы.
В его голосе вновь появляются отстранённые нотки маньяка:
— Хотя ты прав. Ничего страшного, что ты сказал и как сказал. Важно, что ты сделал! А ты сделал… убил эту жидовскую собаку!
Яблоков хохочет. Успокоившись, говорит:
— Представляешь, этот жид Шварцман осмеливался содержать партию «Национальный союз»? Подумать только, партия, борющаяся за права русского народа, содержится на деньги жида. Позор! Этого я не знал. Выходит, и Яблоков, и Марк Аронович играли ключевые роли в конкурирующих партиях. Значит, дело не только в принципе «свои жрут своих».
— Ты сдержал своё слово, Данила, — говорит Яблоков. — Я сдержу своё. Помни, всё только начинается.
IIНикогда не был на похоронах того, кого убил. Может, стоит надеть футболку с надписью «Murder is not a crime»?
Всё же я ограничиваюсь более демократичным вариантом — чёрными штанами и рубашкой. Покупаю у пожилого армянина двенадцать красных гвоздик.
Когда я подъезжаю к кладбищу, доселе светлое, солнечное небо затягивается чёрными, угрожающими тучами. Я ёжусь в ожидании дождя.
Кладбище, место, где хоронят Марка Ароновича, окружено полицией. Полицейские лениво позёвывают, периодически взирая на хмурящееся небо. Рядом с ними здоровые, крепкие парни в чёрном. Эти более собраны: их лица выражают решительность и готовность действовать. На их предплечьях красно-белые повязки, свидетельства принадлежности к «Национальному союзу».
Позитивные кучкуются отдельными группками. Сердятся и переговариваются друг с другом.
Журналисты не допущены. Чтобы пройти через живую ограду полиции и членов «Национального союза» нужно предъявить специальный пропуск. Но журналисты всё равно просочились; — куда без них? — периодически кто-то достаёт их сумок фотоаппараты, и щёлкают вспышки. Девушка с заплетённой косой пытается работать перед видеокамерой, которую держит толстый оператор в мешковатом костюме, но их двоих тут же уводят. Впрочем, есть и те, которых не трогают. Видимо, это журналисты из «своих».
Ко мне подходит Николай:
— Приветствую. Будешь нести гроб.
Марка Ароновича хоронят по христианским обычаям. Это нелогично, учитывая его иудейские корни, но логично, если знать, что он возглавлял партию русских националистов.
Небо разражается игольчатым дождём. Я поднимаю гроб с Марком Ароновичем. Рядом ещё пять мужчин. Мы несём гроб, ступая по размякшей грязи кладбищенской тропинки. Капли дождя текут по лицу вперемешку с потом. Рядом бредут понурые люди.
Ритуал выноса тела покойника несёт на себе отпечаток охранной языческой магии. Покойник не должен вернуться в мир живых. В русских деревнях еще в прошлом веке из суеверных соображений переносить гроб часто старались в рукавицах, на полотенцах, на жердях, на носилках.
Мы кладём гроб в грязную размокшую яму. Священник заунывно зачитывает молитву.
Некоторые присутствующие говорят слова о покойном. Хорошие слова. Никто не скажет, что покойный был разносчиком вируса. Или гомосексуалистом. Или шизофреником.
Общественный деятель. Порядочный семьянин. Щедрый меценат. Истинный патриот.
Я впервые вижу жену Марка Ароновича. Тумбообразная женщина с чёрными кучерявыми волосами и пухом над верхней губой. Она не плачет.
Мы закидываем могилу землёй под стоны и плачи. Я бубню «Отче наш» в надежде быть спасённым. Закопанную могилу закидывают цветами. Кто-то пускает на неё кровь.
Я жаждал уйти из секты позитивных, хотел прекратить затянувшееся безумие и решил убить Юлю. Её смерть, уверен, повлекла за собой убийство Марка Ароновича. Это звенья одной цепи, как любит повторять отец.
Настоящий убийца где-то рядом. Он будто идёт за мной следом. Словно стал моей смертоносной тенью. Моим ожившим намерением.
Св. Иоанн Дамаскин писал: «Ангел есть естество мысленное, присно-движное, самовластное, бестелесное». Стало быть, согласно закону отражения, данное описание применимо и к демону. Что если настоящий убийца — демон, некое уродливое порождение моих тёмных, греховных мыслей, который сам способен действовать и нести разрушение, всегда идя на шаг впереди меня?
Возможно, мне нужно было отказаться от задания Яблокова. Сказать «нет». И тогда бы я получил свою расплату, не растягивая искупление собственного греха на более долгий срок. Но «да» всегда произнести легче.
Последние стоны разносятся по кладбищу, Николай протягивает мне бумажку. На ней написаны время, адрес и фраза «после прочтения сжечь».
Я запоминаю явку и достаю зажигалку.
Мы собираемся в кафе. Николай пересчитывает нас и говорит:
— Марк Аронович мёртв. Как сказал наш брат Даниил на собрании, он получил свободу. Сейчас идут поминки. Мы помянем его по-своему. Использовать вирус для большого числа людей запрещено, но сегодня мы нарушим запреты. Вирус должен достаться каждому, кто встанет у нас на пути.
Николай, потирая свою рыжую щетину, рассказывает план. Мы покорно внимаем.
Двадцать человек сдадут кровь. Достаточно иметь знакомую медсестру.
Пятнадцать человек проникнут в детские сады. Достаточно иметь знакомого воспитателя.
Сорок человек проедут в метро, вооружившись иглами. Достаточно попасть в «давку».
Двенадцать человек побегут по улицам. Достаточно отключить человека в себе.
Мне страшно. Страх рождает во мне молитву. Я молюсь, чтобы эти люди обрели любовь и гармонию в душе, кои отразятся на их поступках. Молюсь, чтобы они поняли, что не вправе решать судьбы других людей, ибо им это возвратится стократно. Молюсь, чтобы ад прекратился.
Я один из тех двенадцати, что, будто всадники Апокалипсиса, промчатся по улицам, одним уколом изменяя жизнь случайных жертв.
Мы набираем кровь с вирусом в шприцы и ампулы. Завязываем нижнюю часть лица чёрными повязками. Скрываем глаза за тёмными очками.
— Это будет нашим знаком! — говорит Николай.
Он берёт иглу от шприца и обмакивает её в крови. Прикалывает к своей рубашке. Мы повторяем ритуал за ним. Теперь у каждого есть тайный знак.
