Ион Агырбичану - «Архангелы»
— Наверное, об «Архангелах»? — усмехнулся священник.
— Нет. Пусть себе пребывают на небе. Здесь, на земле, все, что было мне суждено, я перепробовал. Думаю я о дочке Прункула. Как бы она подошла Василе! Жаль, что отец ее в школе не учил. А то стала бы попадьей, все село бы ею гордилось.
— Хо-хо-хо! — засмеялся священник. — А куда меня? Из села выгнать?
— Вэлень и двух священников прокормит. Особливо если молодой будет зятем Прункула.
В этот момент с красными, как пионы, щеками, вернулись танцоры.
— Я плясала с влюбленным молодым человеком! — воскликнула Мариоара, усаживаясь на стул. — Теперь и у меня под ногами словно уголья.
— Ради бога, Мариоара! Что ты такое говоришь? — укоризненно воскликнула попадья.
Девушка удобно уселась на стуле, выпила стакан минеральной воды и, пожав плечами, ничего не ответила матери.
Василе сделал вид, что ничего не слышал, и пригласил танцевать другую сестру, Анастасию. Девушка тут же вскочила, улыбнулась матери и убежала с братом.
Мариоара не успела еще отдышаться, как перед ней возник с поклоном распорядитель танцев, бледнолицый, с черными живыми глазами мужчина лет тридцати шести. Мариоара без колебаний встала и пошла с распорядителем.
— Теперь весь мир у ее ног, — произнесла попадья и вдруг рассмеялась сквозь слезы. — Эта девица никогда не устанет плясать, — добавила она, вытирая глаза.
— Господь бог являет свою радость во всех ваших детях, — торжественно провозгласил дьячок, поднимая стакан с вином.
— Аминь! — отвечал священник. Все чокнулись и выпили.
— До дна, доамна! За это до дна надо пить! — обратился к попадье дед Гавриил, заметив, что та только пригубила вино.
— Если прихлебывать по глоточку за каждого из детей, — улыбнулась попадья, — до дна и выпью. Не беспокойся!
Священник заказал еще вина. Дочери возвращались к столу, но тут же новые танцоры приглашали их, так что за столом постоянно сидели и выпивали только трое. Василе разошелся. Казалось, зажигательные танцы бурлят у него в крови. Он пригласил одну из крестниц отца Мурэшану, потом другую. В редкие перерывы между танцами он появлялся у стола, чтобы выпить стакан вина, разбавленного водой.
Среди танцующих было много господ: письмоводитель Попеску и его писарь Брату, трое гимназистов, несколько неизвестных, адвокаты, врачи, даже офицеры, приехавшие из города специально на праздник. У каждого в Вэлень были знакомые, у которых приезжие оставляли свои дрожки или пролетки.
За длинным столом, который до сих пор стоял свободным, несмотря на то что за другими негде было присесть, рассаживалась семья Иосифа Родяна и его гости. Адвокат Стойка еще не закончил своего разговора со студентом Унгуряном, а потому они, не присев, мерили друг друга взглядами. Петре Стойка запальчиво продолжал:
— Никогда не быть тому, о чем ты говоришь! Понятно? Никогда. Свободные связи с женщинами — чудовищная аморальность. Понимаешь? Это было бы возвращением к животному состоянию, из которого с таким трудом выбралось человечество. Это было бы унижением самого сокровенного в нашем существе. Понимаешь? Все, что ты говоришь, абсурд! — заключил он, взмахом руки давая понять, что у него нет больше никакого желания обсуждать этот вопрос.
— Колоссально! — произнес Унгурян, показывая широкие крепкие зубы.
Адвокат сердито посмотрел на него, сел и тут же затеял разговор с доктором Принцу.
Словно из-под земли возник трактирщик Спиридон и отвесил низкий поклон Иосифу Родяну. Он делал вид, что никуда не торопится.
— Ну, что у тебя есть? — спросил Родян.
Трактирщик повторил названия вин.
— Принеси рислингу.
— Неси в ведре, дорогой, — добавил Прункул.
Ой, вино в стакане крепко —Павою прошла соседка,—
запел густым басом Унгурян.
Эуджения и Октавия с женихами отправились поближе к танцующим. Эленуца сидела молча и с удивлением смотрела на широкое народное празднество. Ей казалось, что радуется не только шумная толпа, но и земля, и прозрачный воздух. Она не слышала, о чем толкуют рядом с ней; ей представлялось, что ее медленно окутывает светлое облако. Здесь, под этим высоким голубым небом, в окружении еловых лесов, отливающих серебристым блеском, какими ничтожными представлялись ей вдруг все ее невзгоды! Какая пропасть разверзлась между их домом и широким божьим миром! Новые чувства вдруг захватили ее душу.
Эленуца вздрогнула, когда Гица слегка коснулся ее плеча.
— Начинается вторая «хора», — предупредил он. — Первую мы пропустили. Давай поторопимся.
Эленуца мгновенно вскочила и, подхватив брата под руку, направилась к танцующим. Ей казалось, что она плывет среди светящегося облака, обволакивающего все ее существо.
Прислуживающие мальчики поставили по краям длинного стола два огромных кувшина. Сразу же вслед за ними появился трактирщик Спиридон с бутылкой какой-то бесцветной жидкости. Нагнувшись к Родяну, он прошептал:
— Прошу вас отведать.
— Что за вино? — нахмурил брови Иосиф Родян, рассматривая бутылку.
— Не скажу. Поглядим сначала, понравится или нет.
Родян пробовал медленно, словно разжевывал каждый глоток, прикрыв глаза. Потом вернул бутылку, не сказав ни слова.
— Дай-ка я попробую! — попросил студент Унгурян. — Я сразу скажу, чего оно стоит.
Он опрокинул солидную рюмку, прищелкнул языком и облизал губы.
— Запах — с ума сойти! Настойка на базилике! — определил он.
— Что же сразу не сказал? — попенял Родян трактирщику.
— Не знал, понравится вам или нет. У меня у самого в подвале такой еще не бывало.
Унгурян тут же решил, что рислинг нужно отправить назад. Но студент Прункул с доктором Принцу решительно воспротивились.
— А мы их перемешаем! — предложил адвокат Поплэчан и радостно заржал.
— Сначала выпьем рислинг, а потом принесешь настойку, — распорядился Иосиф Родян. — Но впредь, если будет у тебя хороший товар, сразу же говори мне.
— Слушаюсь! — ответил трактирщик и тут же исчез, словно сквозь землю провалился.
Оба студента не двинулись с места, пока не осушили по три стакана рислинга.
Потом и они смешались с толпой танцующих. «Хора» кончилась, теперь танцевали «царину». У этого танца было множество вариантов. Лэицэ переходил от одного к другому, все время возвращаясь к самому старинному и необычному, заставляя танцующих то выступать медленно и степенно, слегка покачиваясь и чуть касаясь руки партнерши, то, обхватив ее за талию, бешено кружиться, словно танцующих подхватил смерч.
Стоило студентам оказаться в вихре кружащихся пар, как послышались припевки. Уклоняясь от развевающихся перед ними юбок, они хлопали в ладоши и выкрикивали один одну строчку, другой — другую:
Леле, леле, не вертись,Чужой юбкой не хвались!Чужая кофта и платок,Свои лишь глазки да роток!
И танцующие, и те, кто еще сидел за столами, приняли их криками: «Браво! Давай еще!»
За того, кто люб и мил,С плугом три бы дня ходил!А за эту образинуИз карманов рук не выну!
Леле, все из-за тебяПилит маменька меня:Шляюсь, дескать, дотемна!
Чтобы посмотреть на певцов, люди поднимались на ноги, кое-кто даже влез на стул. Со всех сторон неслись одобрительные крики. Лэицэ ухмылялся, его смычок тоже отплясывал лихой танец. Воодушевленные всеобщим одобрением студенты одну за другой выкрикивали припевки.
Казалось, танцующих подхватил новый смерч. Все кружились в бешеном вихре. Лавки и стулья постепенно пустели, и вскоре широкий круг, отведенный для танцев, стал уже тесен. В огромной пестрой карусели взвихрялись бесчисленные водовороты, завивались бесконечные колокола юбок. Под восторженные выклики студенты подхватили по девушке и тоже принялись отплясывать «царину». Припевки стали звучать реже.
Дорогой, ты с кем плясал?Базиликом пахнуть стал!
Укажи мне, господь бог,Где б найти красотку мог,У которой муженекСнарядился в путь далек.У меня под каблукомБаба с дьяволом вдвоем —Не дают спокойно жить,Толкают пакости творить.
Вслед за студентами со всех сторон стали выкрикивать припевки парни и взрослые. Но у рудокопов запас их скоро иссяк, и снова стали слышны только голоса студентов.
Время от времени возле длинного стола Иосифа Родяна появлялись то Прункул, то Унгурян, чтобы, прищелкивая пальцами, осушить стакан вина. Прункул подошел, напевая:
Налей стакан разок-другой,И горе снимет как рукой.
Появился толстый Унгурян с раскрасневшимся лунообразным лицом. Родян, громко смеясь, наполнил стаканы. Старик Поплэчан, лукаво подтолкнув обоих, захихикал. Его «э-э-э» звучало дольше, чем обычно.
