Жоржи Амаду - Бескрайние земли
На двадцать лиг вокруг Секейро-Гранде никто не знал этого. Для всех Жеремиас — лесное существо, такое же грозное, как ягуары и змеи, как стволы, переплетенные лианами, как сами призраки, которыми он управляет и которых выпускает на волю. Он хозяин и властелин этого леса Секейро-Гранде, который оспаривают Орасио и Бадаро. От морского побережья, от порта Ильеуса до самого отдаленного поселка на дорогах сертана люди говорили о Жеремиасе, о колдуне, который излечивает от болезней и заговаривает от пуль и укусов змей, дает лекарства от любовных недугов и знает колдовство, заставляющее женщину привязаться к мужчине сильнее, чем клейкий сок зерен какао к ногам. Слава о нем дошла до города и поселков, которых он сам никогда, не видел. Люди издалека приходили к нему за советом.
Жеремиас обосновался в сельве много лет назад, когда лес занимал гораздо большее пространство, когда люди еще и не помышляли вырубать его под плантации какао, в то время еще не завезенное сюда с Амазонки. Он был тогда молодым негром, бежавшим от рабства. Охотники за беглыми рабами преследовали его. Он скрылся в лесу, где жили индейцы, и больше уже не выходил оттуда. Он бежал с плантации сахарного тростника, хозяин которой избивал своих рабов кнутом. В течение многих лет он ходил с рубцами на спине — следы побоев. Но даже когда эти рубцы исчезли, даже когда он узнал, что рабство отменено, он не захотел выйти из леса. Вот уже много лет, как он живет здесь. Жеремиас даже потерял счет времени, события далекого прошлого улетучились из его памяти. Он сохранил лишь воспоминание о черных богах, привезенных его предками из Африки, богах, которых он не захотел сменить на католических святых — покровителей владельцев сахарной плантации. В лесу он жил в обществе своих богов — Огума, Омолу, Ошосси и Ошолуфана. От индейцев он узнал секреты лечения травами. Он путал своих негритянских богов с туземными идолами, и, когда кто-нибудь приходил к нему в сердце сельвы просить совета или лекарства, он обращался и к тем, и к другим богам. А народу приходило много, приезжали даже люди из города, и со временем к его хижине уже вилась дорожка, протоптанная больными и страждущими.
Он видел, что белые люди подобрались близко к его лесу, наблюдал, как вырубались другие леса, как индейцы бежали отсюда в далекие края, как зарождались первые плантации какао, как создавались первые фазенды. Жеремиас уходил все дальше и дальше вглубь сельвы, и понемногу его обуял страх, боязнь, что в один прекрасный день придут люди и вырубят лес Секейро-Гранде. Он предсказывал, что тогда произойдут неисчислимые беды. Всем, приходившим к нему, он говорил, что в лесу живут боги и каждое дерево в нем священно; если люди наложат руку на сельву, боги безжалостно за это покарают.
Он питался корнями и травами, пил чистую воду из протекавшей в лесу реки, в его хижине были две ручные змеи, пугавшие посетителей. И даже самые грозные полковники, даже Синьо Бадаро — политический лидер и всеми уважаемый человек, даже сам Орасио, про которого рассказывали столько историй, даже сам Теодоро дас Бараунас с его страшной славой злодея, даже сам Бразилино, символ храбрости, — никто не внушал большего страха в краю Сан-Жорже-дос-Ильеус, чем колдун Жеремиас. Ему были подчинены сверхъестественные силы, те, что отклоняют полет пуль, останавливают руку убийцы, занесшего кинжал, превращают в обычную воду самый опасный яд самой страшной змеи.
Спит в своей хижине колдун Жеремиас. Но его уши, привыкшие к лесным шумам, даже во сне различают приближающиеся торопливые шаги. Он открывает усталые очи, поднимает покоящуюся на земле голову. Старается разобрать что-нибудь в тусклом свете едва зарождающейся зари, выпрямляет свое худое тело, одетое в лохмотья. Шаги слышатся все ближе, кто-то бежит по тропинке, ведущей к хижине. Кто-то, ищущий лекарства или совета, либо кто-то с отчаянием в сердце. Жеремиас уже привык различать тревогу людей по тому, с какой скоростью они пересекают лес. Этот явно в отчаянии — он бежит по тропинке, на душе у него, видно, очень тяжело. Сквозь ветви пробивается тусклый свет, который слабо освещает змею, ползущую по хижине. Жеремиас садится на корточки и ждет. Тот, что приближается, не несет с собой огня, чтобы осветить дорогу, его страдание освещает ему путь, ведет его. Колдун бормочет невнятные слова.
И вдруг в хижину врывается негр Дамиан, он падает на колени и целует Жеремиасу руки.
— Отец Жеремиас, со мной случилась беда… У меня нет слов, чтобы рассказать, чтобы выразить… Отец Жеремиас, я пропал…
Негр Дамиан весь дрожит, его огромное тело кажется тонким бамбуком, раскачиваемым ветром на берегу реки. Жеремиас кладет на голову негра свои исхудалые руки.
— Сын мой, нет такой напасти, от которой нельзя излечить. Расскажи мне все, старый негр даст тебе лекарство…
Его голос слаб, но слова обладают силой убеждения, Дамиан на коленях подползает еще ближе.
— Отец мой, не знаю, как это случилось… Никогда этого не было с негром Дамианом. С тех пор как ты заговорил мое тело от пуль, я ни разу не промахнулся, не испытывал страха, когда убивал… Не знаю, что со мной, отец Жеремиас, это прямо какое-то наваждение…
Жеремиас слушал молча; руки его спокойно лежали на голове Дамиана. Змея перестала ползать, свернулась клубком на теплом месте, где недавно спал колдун. Дамиан дрожал, он то торопливо рассказывал, то останавливался, с трудом подбирая слова:
— Синьо Бадаро послал меня убить Фирмо — его плантация близехонько отсюда. Я засел на тропинке, и вот мне явился призрак — его жена, дона Тереза, и я лишился разума…
Он ждал. Сердце его сжалось, неведомые раньше чувства переполняли грудь. Жеремиас промолвил:
— Рассказывай дальше, сын мой.
— Я сидел в засаде, поджидая человека, и вот появилась женщина, беременная женщина; она стала говорить мне, что ребенок погибнет, что негр Дамиан убьет всех троих… Она меня уговаривала, приставала, забивала мне голову; она лишила мою руку силы, глаз меткости. Наваждение, отец мой! Негр Дамиан промахнулся… Что теперь скажет Синьо Бадаро? Он — хороший человек, я предал его… Я не убил человека, это наваждение, меня околдовали, отец мой!
Жеремиас замер, его почти незрячие глаза застыли. Он понял, что за историей негра Дамиана кроется что-то гораздо более важное, что за его судьбой стоит судьба всего леса Секейро-Гранде.
— Почему Синьо послал тебя, сын мой, расправиться с Фирмо?
— Фирмо не хотел продавать плантацию, как же Синьо мог войти в лес, в этот лес, отец мой? И вот я предал его, я не убил человека. Глаза женщины, отняли у меня смелость. Клянусь, я все это видел, негр не лжет, нет…
Жеремиас выпрямился. Сейчас ему не нужен был посох, чтобы удерживать на ногах свое столетнее тело. Он сделал несколько шагов по направлению к выходу. Теперь его почти слепые глаза отлично видели лес во всем его великолепии. Он видел его с далекого прошлого до этой ночи, обозначившей его конец. Он понял, что люди проникнут в сельву, вырубят деревья, перебьют зверей, станут сажать какао на земле, где сейчас находился лес Секейро-Гранде. Он видел уже, как огонь выжигает лес, извивается по лианам, лижет стволы, слышал рычание преследуемых ягуаров, визг обезьян, шипение обожженных змей. Он видел людей с топорами и ножами, вырубавших то, что осталось после огня, расчищавших все дочиста, выкорчевывающих не только пни, но и самые глубокие корни деревьев. Он видел не негра Дамиана, предавшего своего хозяина и оплакивавшего теперь свой поступок. Он видел опустошенный, вырубленный и сожженный лес, видел молодые деревья какао. И его охватила лютая ненависть. Он уже не бормотал, как обычно; он обращался уже не к трясущемуся и рыдающему негру Дамиану, ждущему слов, которые освободят его от страданий. Слова Жеремиаса были обращены к его богам, привезенным из Африки, — к Огуму, Ошосси, Иансану, Ошолуфану, Омолу, к Эшу — дьяволу. Он взывал к ним, чтобы они обратили свой гнев на тех, кто собирается нарушить мир там, где он живет. И он промолвил:
— Око сострадания помутилось, потому что враги смотрят на лес оком злобы. Теперь они проникнут в лес, но сначала погибнет много мужчин, женщин и детей, много птиц. Их погибнет столько, что не хватит ям, чтобы похоронить их; даже хищные урубу не смогут пожрать столько падали; земля покраснеет от крови; кровь потечет рекой по дорогам, и в ней утонут близкие, соседи и друзья убитых, все без исключения. Люди проникнут в лес, но они пройдут через трупы, топча мертвых. Каждое срубленное дерево отомстит за себя убитым человеком, и столько появится урубу, что они заслонят солнце. Трупы людей удобрят почву для деревьев какао, каждый росток будет полит их кровью, кровью всех их, всех до единого.
И он вновь выкрикнул имена своих любимых богов. Выкрикнул также и дьявола Эшу, моля его о мщении; голос Жеремиаса разносился по лесу, пробуждая птиц, обезьян, змей и ягуаров. Он крикнул еще раз, и это прозвучало как страшное проклятие:
