Николь Бернье - Незавершенное дело Элизабет Д.
Дом встретил ее тишиной и незапертой дверью. На столе в кухне лежала записка: «Ушли в пиццерию за маникотти[5]. Скоро вернемся».
Кейт перешла в гостиную и остановилась посреди оставленного ее семейством беспорядка. Разбросанные книги, зверинец из пластмассовых животных. Кучка деталей «лего». Открытый, с умирающей батареей лэптоп Криса. Когда-то ей нравился покой пустого дома, но теперь он только раздражал. Так могла бы выглядеть комната, если бы люди вдруг исчезли, – останки семьи.
Кейт подошла к холодильнику, достала пиво и, прихватив банку и дневник Элизабет, вышла во дворик. Солнце уже опускалось в залив. Мелькавший между облаками самолет напоминал картонную фигурку в диораме.
15 сентября 1992 года
За обедом я увидела немного другого Дейва – не такого шумного и чересчур фамильярного, как на турнире по гольфу. Встретив меня в ресторане, он позволил себе лишь слегка коснуться моей спины, когда провожал к столику. Все было очень вежливо. Очень традиционно.
Что я заметила: из-за рассыпавшихся по щекам и носу веснушек он немного смахивает на мальчишку-переростка. Выразительные скулы и подбородок. Крепкие плечи и грудь. Роскошные темные волосы, не пострадавшие даже от стрижки. Сразу после того, как мы сели и развернули салфетки, он широко улыбнулся и сказал: «Спасибо, что пришла». Улыбка тронула и глаза, карие и такие теплые, каких я еще не видела. У меня даже горло перехватило. Я напомнила себе, что надо быть приветливой, больше улыбаться. Спросила о гольфе, о турнире, часто ли он играет и где живет (у него квартирка возле Нью-Йорка, но бывает он там так редко, что сосед уже считает себя совладельцем его собаки). Закончил в Джорджии технологический, работал в магазине спортивного оборудования, участвовал в нескольких мини-турнирах, пока не получил тур-кард, и с тех пор из года в год пытается, по его словам, квалифицироваться. Мне Дейв запомнился этаким бодрячком, но в компании один на один он более серьезен. В разговоре тщательно подбирает слова, как будто для него важно выразить именно то, что он хочет.
Спросил о семье. Я ответила коротко: Вермонт, Коннектикут, разведены, умерли. Когда упомянула про рак, глаза его на мгновение потемнели. Сказал, что ему это знакомо. Год назад у него умерла от рака сестра. Мы минутку помолчали, а потом, когда я уже начала подумывать, о чем бы еще спросить, он сказал, что человек не должен ни проходить через такие испытания, ни видеть их. Говорить об этом ни ему, ни мне больше не хотелось, так что тему закрыли.
После ресторана он взял такси, довез меня до места и – прежде чем я успела спросить, не хочет ли он зайти, – чмокнул в щечку и был таков. Я проводила его взглядом до угла – походка у него немного вразвалку, уверенная и твердая, как у ломовой лошади, но лошади, идущей налегке и в охотку. Мне еще подумалось, что если бы пришлось, он взял бы меня на руки и нес тысячу миль.
Глава 14
Кейт остановилась у ограды небольшой фермы в северо-западной части острова. Несколько пасшихся неподалеку коров голштинской породы лениво подняли головы.
Пайпер и Джеймс расстегнули ремни и торопливо выкатились из машины.
– Эй, а вы ничего не забыли? С мамой попрощаться? – окликнула их Кейт.
Виновато улыбаясь, дети вернулись и приникли к окну. Кейт поцеловала в щеку Джеймса, потом Пайпер.
– Развлекайтесь. Увидимся в час.
Освободившись от опеки, они помчались к товарищам по лагерю.
Наблюдая из машины, Кейт думала о том, как легко ее дети общаются со сверстниками. Дни, когда они цеплялись за ее юбку, – в книжках это называли «сепарационной тревогой» – ушли так далеко, что и вспоминались уже с трудом. А вот первые месяцы застряли в памяти прочнее – выматывающие, сливавшиеся в бесконечность ночи, когда уже не верилось, что все снова будет по-другому.
И вот, подросшие, они здесь, среди сверстников. Активные, уверенные в себе, независимые.
1 января 1993 года
Не думаю, что звонила когда-нибудь в Нью-Йорк за минуту до полуночи, с поцелуем под бой часов. Всегда считала это банальностью, вроде роз на День святого Валентина или прохода под омелой. Что-то в этом есть. Некое невысказанное обещание провести наступающий год вместе. Накануне, на вечеринке, повернувшись ко мне с бокалом, Дейв не произнес ни слова, только улыбнулся загадочно, как улыбается всегда, когда по-настоящему счастлив. А уж каково это, чувствовать себя счастливым, он знает хорошо, потому что всегда на четверть печален. Потом Дейв обнял меня за талию, притянул к себе и поцеловал. Целует он так, будто все еще спрашивает разрешения. Когда мы просыпаемся утром, он улыбается, словно благодарит за полученный подарок.
27 февраля 1993 года
Смотрели «Ниссан-оупен». Дейв квалификацию не прошел. После первого и второго раунда он набрал четыре и пять ударов выше нормы – в одном случае мяч попал в воду, в другом – не попал в лунку. Смотреть на это – сущая нервотрепка. Ему редко удается подобраться к верхней половине участников. «Застрял в глубинке», – объясняет он с легким намеком на разочарование. Но, с другой стороны, он никогда еще не говорил, что хотел бы заниматься чем-то другим или как низко упал, прежде чем выбросить полотенце. Думаю, его действительно все устраивает: он делает то, что хочет, и даже платит за квартиру. Более или менее.
15 марта 1993 года
Берты больше нет. Так печально. Дейв сказал, что она уже несколько дней не выходит из дому (ноги не держат), и нам пришлось отвезти ее к ветеринару. Ветеринар объяснил, что Берта прожила долгую, по собачьим меркам, особенно для ньюфаундленда, жизнь и ее время прошло. Нам нужно выбрать: либо сделать это сейчас, либо отвезти домой на еще одну ночь. Дейв сказал: «Нет, сделаем это сейчас. Не будем тянуть».
Он стоял на пороге офиса, покачиваясь на мысках и глядя в землю. Мне хотелось успокоить его, поэтому я подошла к спавшей на столе бедняжке Берте и погладила ее по голове. Мясистые красноватые бугорки на ее нижних веках набухли сильнее, чем обычно, – может быть, от усилий держаться за жизнь. Дыхание немного участилось, когда она повернулась к двери, потом посмотрела на меня. Я тоже посмотрела на дверь – Дейва уже не было.
Я подумала, что он вышел в туалет или, может быть, вернулся к машине. Возможно, ему захотелось побыть минутку одному. Я погладила Берту по голове, провела пальцем по длинному, широкому носу.
Прошло пятнадцать минут, а он так и не вернулся.
Ветеринар спросил, будем ли мы продолжать. Я предложила подождать Дейва, и он объяснил, что Дейв оставил кредитку и подписанное разрешение в приемной. Потом долго молчал, и за его молчанием лежало что-то еще, кроме неловкости. Недовольство. Разочарование. Может быть, сочувствие. «Поступайте как хотите, – сказал он. – Либо оставайтесь, либо уходите».
Я посмотрела на старушку Берту, потерла ее широкий черный лоб, потягала двумя пальцами шелковистые уши, как делал Дейв. Она по-прежнему смотрела на дверь – то ли потому, что ждала Дейва, то ли просто потому, что так было легче глазам. Не знаю. Я осталась. Ветеринар сделал укол. Дыхание Берты стало замедляться, потом остановилось, и все это время она смотрела на дверь. Потом глаза ее потухли.
Я пошла к Дейву, но в квартире его не было. Я немного подождала, потом ушла и через какое-то время позвонила. Никто не ответил.
Когда я позвонила на следующий день, Дейв даже не соизволил объясниться – ни почему ушел, ни куда отправился.
«Ты в порядке? – спросила я наконец. – Так ведь не уходят».
С минуту он молчал, и я уже начала думать, что он вообще не хочет об этом говорить. Потом сказал: «Я просто не мог остаться, Лиз. Плохо переношу болезнь».
Я промолчала, не сказала того, что хотела сказать: «Ну, дорогой, мы не в том положении, чтобы выбирать, когда речь идет о болезни или смерти. Такое случается, вот и все». И еще одно я подумала, но не сказала: «А что, если бы там не было меня? Ты бы просто ушел и оставил ее одну?»
Вместо этого Новая Милосердная Лиз сказала: «Знаю, это трудно и тяжело. Но мы поступили по-человечески. Гуманно. Приходи вечером». Дейв ответил, что хочет побыть один, что заглянет завтра, перед тем как уедет во Флориду.
Знаю, да, я должна была понять что-то важное, подумать, взять на заметку. Мне слышится голос матери – насчет того, «как тяжело одиночество и как важно, когда собственных сил уже недостает, черпать их у других». И другой голос, мой внутренний, отвечает: «Все дело в ответственности, в твоем долге перед теми, кого любишь и кому плохо. Сближаясь с кем-то – да, с животным тоже, – ты берешь на себя обязанность проводить его из этого мира. И наоборот. Но бедняга Дейв потерял собаку, и не мне указывать, как ему следовало бы поступить. Даже если бы он задохнулся от собственных слез».
