Изменчивость моря - Чан Джина
Видео в конце концов стало вирусным, как и было задумано, и группа активистов смогла собрать достаточно денег, чтобы отправить Эрико и других брошенных животных в заповедник в Пекине. Эрико стала международной знаменитостью, попала в вечерние новости и даже вдохновила одно издательство на создание детской книги под названием «Путешествие Эрико». У нас есть ее копии в сувенирном магазине. В книге они добавили, что Эрико воссоединилась со своими двумя детьми, Фумико и Марико, в заповеднике – но это всего лишь красивая выдумка, которую автор и издатель решили ввернуть, чтобы сделать историю по-настоящему семейной.
«Путешествие Эрико» – единственная книга для детей, которая есть у меня дома, поэтому, когда Хейли объявляет, что ей скучно, я начинаю читать ей ее вслух. Глаза девочки расширяются, когда я дохожу до строк о том, какой одинокой стала Эрико, когда океанариум закрыли, и она не плачет, но под конец вздыхает с огромным облегчением, когда героиня воссоединяется со своими дочерями.
– Значит, все закончилось хорошо, – удовлетворенно кивает она.
Мне приходит в голову, что, возможно, эта книга была не лучшим выбором для чтения вслух ребенку, чьи родители переживают тяжелый развод.
– Именно так, – вру я.
Я не говорю ей, что настоящая Эрико действительно прожила еще два года в Пекине, но что ее требовалось держать подальше от других дельфинов, потому что время, проведенное в одиночестве, сделало ее агрессивной и тревожной, склонной набрасываться на них или на своих дрессировщиков без особого повода. И о том, что несмотря на все усилия персонала океанариума помочь Эрико, она продолжала оплывать свой вольер по нескольку раз в день, всегда одними и теми же быстрыми концентрическими кругами – как будто не была уверена, что нечто, преследовавшее ее, когда-нибудь останется позади.
– Хочешь пойти куда-нибудь? – спрашиваю я. Хейли смотрит на меня, и ее взгляд говорит мне: «Понятия не имею, почему моя мама решила, что будет хорошей идеей оставить тебя за главную». Я склонна с ней согласиться. – Просто дай мне секунду, я переоденусь.
Я натягиваю джинсы и одну из немногих чистых рубашек, которые у меня остались, провожу рукой по волосам, которые стали такими длинными, что я практически могу на них сидеть. Умма терпеть не может, когда я отращиваю волосы. Она говорит мне, что это делает меня похожей на водяное привидение. Я завязываю непослушные пряди в пучок, и он пристраивается у меня на макушке, слегка наклонившись набок, как маленькое гнездышко. Тэ обычно смеялся надо мной всякий раз, когда я делала себе такую прическу, и отмечал, что я выгляжу нелепо, но иногда он притягивал меня к себе и нежно целовал в самую макушку. Я даже не обращала внимание на такие пустяки, пока остро не почувствовала их отсутствие.
Спохватившись, я наскоро провожу подводкой по векам, отчего начинаю выглядеть более бодрой. Я возвращаюсь в гостиную и забираю Хейли, которая дарит мне рисунок.
– Это ты, – указывает она.
Моя нарисованная голова размером с воздушный шар, а волосы – ведьмино гнездо, и в руке я держу чашку кофе. На моей груди две маленькие галочки, направленные вниз.
– Круто! – говорю я, пожалуй, слишком восторженно.
– Это твоя грудь, – серьезно говорит она мне, показывая галочки на рисунке.
– Да, я так и поняла.
Я ищу свои ключи, не совсем уверенная в том, как реагировать. У меня слишком сильное похмелье. Так положено, чтобы все дети прошли через стадию, на которой они интересуются особенностями физиологии других людей?
– Мама говорит, что когда-нибудь у меня тоже вырастет грудь, и тогда мне придется носить лифчик, – продолжает она.
– Напомни, сколько тебе лет?
– Пять! – Хейли поднимает вверх растопыренные пальцы.
– Значит, тебе есть, к чему стремиться. Не беспокойся слишком сильно о груди и прочей ерунде. Просто сосредоточься на том, чтобы быть ребенком и получать от этого удовольствие, – советую я ей.
Она смотрит на меня так, будто это я веду себя странно.
– Ладно. Мы уже можем идти?
Я решаю сводить ее в пиццерию. Заказ больше похоже на огромный сырный пирог с дополнительной порцией пепперони, мы обе съедаем слишком много и сразу же жалеем об этом. На один тревожный момент мне кажется, что меня сейчас стошнит прямо перед Хейли на парковке, но я беру себя в руки, глотаю диетическую колу, и пузырьки помогают моему желудку успокоиться.
– Ну что, в парк? – спрашиваю я ее, и она энергично кивает.
Недалеко от пиццерии есть небольшой зеленый парк. Сегодня здесь почти пусто, за исключением нескольких любителей бега трусцой и пары подростков, которые забились в машину, громко смеясь и слушая музыку. Я даже отсюда чувствую запах табака и жалею, что не могу попросить у них одну сигаретку, хотя от курения у меня болит голова.
Я направляю Хейли к игровой площадке, построенной в виде корабля викингов, с одной длинной пластиковой лодкой в центре и кучей горок и лесенок, торчащих из нее. К ней даже прикреплена подзорная труба и пластиковые весла, которыми можно размахивать. Хейли, заметив корабль, визжит и бежит к нему. Некоторое время я притворяюсь, что гоняюсь за ней, но быстро сдаюсь, запыхавшись, поэтому просто наблюдаю за ее игрой, периодически проверяя свой телефон на наличие сообщений от Рэйчел. Тишина.
К нам приближается женщина с распущенными локонами, ниспадающими каскадом на плечи, и маленьким светловолосым мальчиком на буксире.
– Привет, – говорит она, улыбаясь. – Не возражаете, если мы присоединимся к вам? Это Тревор.
Тревор пытается укрыться за спиной матери. У него в руках какая-то фигурка, которую он пытается спрятать.
– Конечно, – киваю я, не совсем понимая, почему она спрашивает меня. В конце концов, площадка – общественная собственность. – Это Хейли.
Хейли замечает нас и лукаво машет рукой, что пугает Тревора еще больше.
– Иди поиграй, милый, – говорит его мать, практически отталкивая его от себя.
Но в тот момент, когда она исчезает из поля его зрения, он будто сходит с ума: принимается бегать по всей лодке, крутит веслами, катается на горках. Хейли ошеломленно за ним наблюдает, пока они наконец не решают, как играть вдвоем, как это делают маленькие дети.
– Я Бэт. – Мама снова сияет своей белоснежной улыбкой. – Мы только что переехали в этот район.
– Круто, – киваю я, забывая представиться.
Я не знаю, почему мой словарный запас сокращается до уровня школьницы всякий раз, когда я сталкиваюсь с тем, кто кажется намного взрослее меня. Но при дальнейшем рассмотрении я прихожу к выводу, что Бэт не сильно старше. Обычно мне трудно определить возраст белых людей, однако что-то в том, как она смотрит на меня, а затем нервно отводит взгляд, все время улыбаясь, как она продолжает играть с браслетом-оберегом на своем запястье, заставляет ее казаться моложе, чем мне сначала показалось.
– У вас такая прекрасная девочка, – замечает она, делая новую попытку завязать диалог.
– О, это не моя, – я запинаюсь и тороплюсь поправиться, прежде чем Бэт вознамерится подать сигнал тревоги в соответствующую организацию и обвинить меня в краже чужого ребенка. – В смысле, это дочь моей двоюродной сестры. Я просто согласилась приглядеть за ней сегодня.
Улыбка на лице Бэт чуть-чуть увядает.
– Это мило с вашей стороны, – говорит она. Затем неожиданно добавляет: – Раньше мы жили рядом с моей сестрой. Иногда она забирала Тревора к себе на день, когда дел становилось слишком много или мне нужно было срочно убегать. Его может быть слишком… много, понимаете?
Она произносит это задумчиво, как будто я точно знаю, о чем она говорит, и хоть это не так, я все равно киваю. Она рассказывает, что они переехали сюда из Бостона из-за работы ее мужа, и она, конечно, рада, что им не пришлось ехать дальше Нью-Джерси, но ей иногда кажется, будто все, что они оставили позади, находится в другом мире. Я издаю сочувственные звуки, пока у нее не заканчиваются слова. Мы погружаемся в молчание, понимая, что у нас нет ничего общего, кроме того, что мы находимся на одной игровой площадке в одно и то же время.
