Жиль Легардинье - Не доверяйте кошкам
«А о чем? Что он тебе рассказал? Ты знаешь, на какую секретную службу он работает? Признавайся сейчас же, или я возьму ключ от твоей дверцы к почтовому ящику и сделаю жирную царапину на твоем красивом капоте, садистски смеясь с запрокинутой головой».
— Правда? И о чем же вы говорили?
— Между двумя вопросами о сопротивлении металлов он расспрашивал меня о тебе.
— Серьезно?
— Он интересовался, давно ли я тебя знаю, что ты из себя представляешь, хотел узнать побольше о наших друзьях и даже о твоих парнях…
«Ксавье, если ты все ему разболтал, клянусь, я подожгу твою тачку».
— Не волнуйся, ничего лишнего я ему не сказал, но мне кажется, у него на тебя планы, если ты понимаешь, о чем я… Не знаю, что ты об этом думаешь, но он вроде порядочный парень.
«И не только. Но объяснять слишком долго».
— Спасибо, Ксавье. Спасибо, что не сдал меня.
Он выпрямляется и смотрит мне в глаза.
— Нет проблем. Знаешь, Жюли, это, может быть, странно звучит, но ты мне как сестренка. Мы так давно знакомы и, думаю, дорожим друг другом, и все же между нами наверняка никогда ничего не будет. Потому что наши отношения скорее родственные…
Как может мужчина, нежно гладящий свои железяки, словно волосы женщины, выдавать фразы, на которые способен не каждый романтический писатель XIX века? Я потрясена.
Ксавье спокойно продолжает, будто не сказал ничего особенного:
— Рик меня удивляет.
— Почему?
— Он интересуется неожиданными вещами.
«Прекрати ходить вокруг да около, Ксав. Все равно ты мне все расскажешь. Смотри, у меня в руке ключ…»
— Какими, например?
— Он расспрашивает меня о металле, способах его скручивания и резки. Зачем ему это в информатике?
— Наверное, это как-то связано с твоей машиной.
— Вовсе нет. Я рассказывал ему о восьмицилиндровых двигателях и о сварке. Но это его совершенно не интересовало. Он перевел разговор совсем на другую тему. Признаюсь, у меня это вызвало определенные мысли.
— Какие?
— Ну… Это чудно, но если бы он собирался устроить кому-нибудь побег из тюрьмы, то задавал бы именно такие вопросы.
32
Как вы уже догадались, фраза Ксавье прочно засела в моей голове. И это еще слабо сказано — она произвела настоящее землетрясение. Ближайшая тюрьма находится где-то в шестидесяти километрах отсюда, и в ней содержатся женщины. Здравствуй, депрессия. В первый же вечер только по одному имени на его почтовом ящике я его почти разоблачила. Рикардо Пататра — очень похоже на шпиона в бегах, готовящего план по спасению возлюбленной, которая томится в тюрьме. Ради нее он пойдет на любой риск. Он так и не смог себе простить, что ее схватили во время их последней операции в Новосибирске, и поклялся, что вытащит ее оттуда. А потом они убегут вдвоем в огромное поместье, спрятанное в глубине бразильского леса, полного забавных зверушек. В этом райском уголке, приобретенном благодаря кредиту на индивидуальное жилищное строительство от ЦРУ, они будут предаваться страсти, обнаженные. Мой Рик с этой дрянью. Я страшно разочарована. Если она мне попадется, я прищемлю ей колени капотом Ксавье. Как представлю ее в объятиях Рика, сразу хочется выть. А я буду влачить свое жалкое существование, продавая в перерывах между девичниками банковские продукты, чуть позже сменив их на хлебобулочные. Сердце мое разбито. Я рыдаю со вчерашнего вечера, когда Ксавье мне все рассказал. Рыдаю по-настоящему.
Подойдя к больнице, я вытираю слезы, прежде чем спросить в приемном отделении:
— Подскажите, пожалуйста, где палата мадам Рудан?
Молодая женщина стучит пальцами по клавиатуре, смотрит на экран. Она хорошенькая, жизнь должна ей улыбаться, однако вид у нее грустный. Вполне возможно, ее парень тоже сбежал со шпионкой. Если подумать, проблемы у нас с мужчинами всегда одни и те же.
— Онкологическое отделение, третий этаж, палата 602.
— Спасибо.
Двери лифта захлопнулись так быстро, что смяли коробку с заварным пирожным, которое я принесла.
Иду по бесконечно длинным коридорам. В последний раз я посещала больницу, когда один из моих приятелей сломал ногу. Тогда в коридорах было полно народу, но в этом отделении, где лежат больные раком, мне попадаются в основном медсестры и врачи в белых халатах. Я подхожу к палате и тихонько стучу в дверь.
— Войдите!
Это явно не голос мадам Рудан.
Вхожу. Вижу две кровати. На одной очень прямо сидит пожилая дама в ночной рубашке в желтый цветочек, с безупречной прической директрисы пансиона благородных девиц. Она смотрит на меня своими темными глазами, явно недовольная тем, что ее отвлекают от телеигры, участники которой должны отвечать на дебильные вопросы под взрывы заранее записанного смеха.
— Здравствуйте, — говорю я с робкой улыбкой.
Дама строго кивает в ответ. Думаю, она вполне могла бы работать надзирательницей в тюрьме, где сидит пассия Рика.
Мадам Рудан на дальней кровати возле окна меня даже не замечает. Телевизор словно околдовал ее. Она смотрит на него восхищенными глазами, как ребенок на рождественскую витрину. Может, она никогда раньше не видела телевизора? Я подхожу ближе:
— Мадам Рудан…
Она переводит взгляд на меня, и восхищение в ее взгляде тут же сменяется удивлением:
— Жюли? Что ты здесь делаешь? Надеюсь, ты не заболела?
— Нет, все в порядке. Я просто зашла вас проведать.
На ее лице читается скорее неловкость, чем радость:
— Не стоило этого делать. Ты очень милая. Но, знаешь, я ведь привыкла быть одна.
— Я решила принести вам пирожное.
— Какая прелесть!
— Вам все можно есть?
— Пока да, но, насколько я поняла, это ненадолго.
Я кладу пакет на тумбочку. Ловлю завистливый взгляд соседки.
— Упаковка немного помялась — я не ожидала, что двери лифта так быстро закроются…
Мадам Рудан недоверчиво смотрит на меня. Думаю, ей непривычно, что с ней разговаривают. Обычно она поздоровается с кем-нибудь пару раз в неделю, обменяется банальными фразами о погоде или о своих старческих болях, и все. А здесь мало того что медсестры заходят к ней раз десять на дню, так еще я рассказываю о коварстве лифта…
— Садись, — говорит она мне. — Здесь много стульев.
— Как вы себя чувствуете?
— Не хуже, чем дома.
— Вам сказали, когда вас выписывают?
Она теребит платочек:
— Мне ничего не говорят.
В этой светлой комнате мадам Рудан кажется еще бледнее, ее волосы выглядят более тонкими. Хотя выражение лица вроде не такое напряженное, как во время наших встреч на лестнице. Она наклоняется ко мне, чтобы не слышала соседка:
— А как мой огород?
— Вчера я ходила его поливать, все в порядке. Думаю, помидоры созреют на следующей неделе. Я их вам принесу.
Эта перспектива, кажется, ей нравится. Спрашиваю:
— Может быть, вам что-нибудь нужно: журнал, телефон или что-то еще?
Она отрицательно кивает, подкрепляя ответ жестом руки.
— Здесь у меня есть все, что нужно. Как в отеле. Видишь, достаточно заболеть, чтобы получить комфортабельный номер. Да еще с телевизором…
Мадам Рудан кивает в сторону экрана. На ее лице снова читается восхищение. Она шепчет:
— Все эти люди, их истории — с ума можно сойти. Жизнь целого мира на этой маленькой сцене. Не знаю, многие ли смотрят телевизор…
— Многие, мадам Рудан, многие.
Она ничего не сказала мне о своей болезни. А я не осмелилась расспрашивать. Думаю, она давно ни с кем не разговаривала, поэтому ее ответы на все вопросы были короткими. Уходя, я пообещала прийти снова. Мне показалось, ей это понравилось. Прежде чем сесть в лифт, я заглянула в кабинет медсестер.
— Не могли бы вы рассказать мне о результатах обследования мадам Рудан, палата 602?
— Вы ее родственница?
«И снова приходится врать…»
— Да, племянница.
Женщина смотрит в карточку.
— В графе «предупредить в случае необходимости» никто не указан. Давайте я запишу ваши координаты.
— Пишите.
Я диктую номер своего мобильного.
— Что с ней?
— У нас будет более точная информация через неделю, по результатам очередного обследования. Когда вы придете сюда в следующий раз, зайдите к доктору Жолио, он вам все объяснит.
— Хорошо.
— И заодно принесите какую-нибудь одежду, поскольку ваша тетя взяла с собой минимум вещей. Ей нужны ночные сорочки и что-то, в чем можно выйти прогуляться в саду…
— Я об этом позабочусь.
33
Наверное, это ненормально для моего возраста, но я очень чувствительна к тому, что делаю в последний раз. Возможно, это объясняется страхом потерять людей, о котором я вам уже рассказывала. Сегодня мой последний день в банке. Последняя встреча с клиентом, последний открытый депозит, последняя операция на компьютере. Это странно — испытывать ностальгию по месту и профессии, с которыми не терпится расстаться. Мне кажется, что в моей жизни завершается период, который мне совершенно не соответствовал. И прежде чем перейти к следующему этапу, я сбрасываю с себя личину банковского работника, неразрывно связанную с Дидье.
