Збинек Кованда - Палец на спуске
…А в соседней комнате Ярослав внимательно смотрел на Марию, спящую спокойным сном. А почему бы ей и не поспать, ведь сейчас каникулы, дети в санатории.
Он приготовил завтрак, а потом проводил отца до автобусной остановки.
Алоис, попрощавшись с Ярославом, стоял на автобусной остановке. Солнце уже поднялось высоко, но люди, стоящие на остановке, имеют сонный вид. Так что можно и самому прикрыть глаза и заполнить время ожидания мыслями о будущем.
Людская душа, говорят, нежна, как мясо моллюска. Вот почему люди стремятся прикрыть ее прочной броней. И беда тому человеку, чья броня дает трещину. Ведь только спрятавшись в прочную скорлупу, можно помечтать о чем угодно. Например, о том, как Алоис станет генералом, а шеренги войск будут слушать его речи. Можно помечтать и о других любопытных метаморфозах в судьбе, особенно если имеешь хоть чуточку власти и можешь повлиять на чужие судьбы.
Алоису почудилось, что приближается его собственный час правды. Когда придет эта долгожданная минута, Алоис будет вести себя спокойно, рассудительно, достойно, с чувством ответственности. Он поступит так же, как недавно вел себя в передаче телевидения тот самый чертовски симпатичный блондин. Он скажет о том, что уже каждый давно знает, но о чем нельзя было говорить. Он расскажет, как его унижали, как наплевательски относились к его способностям, опыту и уму. О делах всего общества он не станет говорить: об этом, слава богу, уже сказано достаточно. Он расскажет о себе, и всякий, кто услышит его, не удержится от слез…
Однако пан Беранек приедет в Бржезаны после обеда. Алоису предстоит еще много поработать и передумать. Конечно же, в первую очередь надо бы это самое дело провернуть до обеда, и тогда Алоис почувствовал бы себя как в раю, тогда все несправедливости были бы перечеркнуты. Но что, собственно говоря, надо провернуть до обеда? О чем идет речь? Конечно, о деле Якуба!
Алоис сделал несколько нервных шагов, ругая себя за то, что легкомысленно тратит время. Но если бы заранее знать, какие решения созреют в голове! Еще утром в постели он обдумывал, как подступиться к этому делу, но сразу разве придумаешь, ведь никто его таким вещам не обучал.
Алоис остановился и начал внимательно всматриваться в окружающих его людей, дома, проезжающие автомашины. И тут он заметил мужчину, подходившего к остановке: невысокий, коренастый, широколицый, в зеленом костюме, на лацканах пиджака — серебристые веточки ели, на шляпе — никелевый значок с оленем, а за ним торчат перышко сойки и пучок шерсти выдры. Возле его ног, обутых в шерстяные чулки, увивается рыжая собачонка-такса, на спине висит небольшой рюкзак… Но все это для Алоиса неважно! А что там еще на ремне через правое плечо? Эту вещь Алоис отлично знает! Он, как зачарованный, всматривается: плоский чехол наподобие крестьянского сапога, а внутри — охотничье ружье!
Алоис победно улыбается, достает из кармана бумажник, находит в нем листочек, читает, а потом аккуратно прячет его…
Вот это идея! Прямо озарение! Нет, не хватит терпения до обеда промолчать об этом. Он идет к перекрестку и садится в трамвай. Следующий автобус в Бржезаны идет через два часа, так что времени хватит.
Почти сорок лет ждет он этого часа расплаты. Почти сорок лет носит в душе чувство страшного унижения после того случая, когда Якуб наставил на него винтовку и заставил во всем признаться. И эта простая идея ведь могла не прийти ему в голову!
Алоис застал пана Беранека как раз в момент, когда тот собирался уходить из дому. Но пан охотно задержался и с большой радостью выслушал сообщение Алоиса о том, что этот самый консерватор, догматик Якуб Пешек незаконно, не имея разрешения, хранит дома винтовку. Беранек глубокомысленно и вместе с тем не без удовольствия одобряет предложение Алоиса придать сегодня же этому факту необходимое общественное звучание.
«Если мы говорим о морали и законности, значит, за них надо бороться!»
И пан Беранек в добром расположении духа отправляется на заседание своего комитета.
По стечению обстоятельств всего лишь в нескольких шагах от автобусной остановки, где Алоис испытал великое озарение, на квартире своего друга капитана все еще нежится в постели майор Некуда. За рюмкой вина и глубокомысленными рассуждениями о мировой политике они засиделись до глубокой ночи. Капитану надо было рано утром уходить на службу, его жене на работу, а миссия майора Некуды в данный момент заключалась в том, чтобы размышлять.
Вчерашний день не принес ему успеха, но майор Некуда не думает сдаваться. Перед ним поставлена четкая задача, снова подтвержденная во время продолжительного и отнюдь не официального вечернего разговора с Прагой: по возможности изолировать от политической жизни полка подполковника Пешека, который, видимо, вовсе не намерен отмежеваться от бредового выступления своего отца. Вчерашний день не принес успеха, но майор Некуда не только не пал духом, но, наоборот, испытывал чувство удовлетворения. В полку практически не существовало никакого политического влияния. Конечно, это самая подходящая почва для утверждения влияния сильной личности, которой не потребуется больших усилий, чтобы завоевать полк на свою сторону. Все дело в том, что такой личности в полку нет. Не так-то сложно будет уменьшить или даже совсем устранить влияние подполковника Пешека, так как ему самому, видимо, не все ясно. Не сложно. Допустим. Но как это сделать конкретно, практически? Одними разговорами вряд ли тут добьешься чего-нибудь.
Майор Некуда не спеша перебирал в памяти события вчерашнего дня: «С утра неприятность с баком, днем будто бы случайная авария «дельфина», потом исчезновение подполковника Пешека… А куда, собственно говоря, он так поспешно укатил? Он, видно, думает, что мне неизвестна причина спешки. А как тогда проходила подготовка к полетам? Ведь именно он должен был руководить подготовкой. А он уехал. Ничего себе порядочки!»
Майору Некуде вдруг стало ясно: если кто и несет какую-то вину, пусть даже косвенную, за чрезвычайное происшествие, так это подполковник Пешек, покинувший часть в момент, когда…
Майор Некуда с улыбкой начал одеваться. Интересно, что там скажут на аэродроме, когда он вернется туда? Он, предвкушая удовольствие, радовался.
Вилем Штембера и Ярослав — одногодки. Они вместе ходили в школу, и если бы потрудились покопаться в памяти, то установили бы, что примерно около полугода просидели за одной партой. Отец Вилема был разнорабочим. Ярослав никогда не знал, где он работает. Видел его всего несколько раз, но запомнил надолго: это был человек атлетического телосложения с прекрасными черными волосами и черными глазами, в которых, однако, навсегда осталось неискоренимое выражение смирения. Такое же выражение было и в глазах его сына Вилема.
В четвертом классе, еще во время войны, Вилем прекратил свои попытки пробиться в лучшую часть общества. В его глазах осталось то же проклятое выражение покорности. Он дотянул до четвертого класса, что было тогда успехом, а потом исчез.
Год назад Ярослав встретил его в коридоре областного радио и поразился происшедшей в нем перемене.
Ярослав вошел с улицы одетый, в пальто и шляпе. Вилем остановил его и внимательно оглядел. Ярослав узнал Вилема только потому, что он теперь поразительно походил на отца. То же атлетическое телосложение, черные волосы и глаза. И даже отцовское выражение глаз! Удивительная перемена!
— Что ты здесь делаешь? Пришел посмотреть на это осиное гнездо? Надеюсь, перед тобой здесь никто не в долгу? — произнес Вилем и рассмеялся отрывчатым зычным смехом, который так не вязался с его благородным обликом.
Ярослав удивленно смотрел на Вилема, не зная, как расценить его слова: это насмешка, слишком замысловатая ирония или просто глупость?
— Ты работаешь здесь? — спросил Ярослав.
— Что-то вроде этого. А ты зачем у нас?
По-видимому, Вилем не знал, что Ярослав вот уже пять лет известен как редактор радио, делающий успехи.
— И кем ты тут работаешь? — продолжал Ярослав.
— Так, дрянь. Надо рвать когти из этого захолустья.
— Что, репортер?
— Да, спортивный. Пока… — Теперь Ярослав вспомнил, что уже слышал о нем. — Я считаю работу здесь только своего рода трамплином. Видишь ли, мне хочется досмотреть на мир, побыть среди людей, побольше узнать, — продолжал свою мысль Вилем, — так что больше недели я вряд ли здесь пробуду.
Откуда вдруг взялась у него эта тяга к знаниям? Из четвертого класса он, мягко говоря, ушел как раз из-за слабо выраженного интереса к этому самому познанию. Ярослав решил задать прямой вопрос.
— А сколько ты знаешь иностранных языков? Ведь для спортивного репортера, который хочет посмотреть на мир, это…
— Когда уеду, тогда и научусь, — перебил Вилем и, сочтя, что он уделил чересчур много времени бывшему товарищу по учебе, заторопился: — Ты извини, мне надо идти. В этой голубятне полно ненужной работы. Если что надо будет, заходи. Комната сто первая.
