Андрей Десницкий - Здесь издалека (сборник)
— Ты посмотри сам. Вон тот, в водолазочке, жадно ест. Из соседнего НИИ наверняка, через дорогу. На работу приходит анекдоты потравить, да оно и к лучшему, такого работничка лучше б сразу да на пенсию. Пишет диссертацию о руководящей роли МПЛА в ангольской революции, или о китайских уклонистах-маоистах и их перегибах. Будет кандидатом философских или исторических… А по вечерам Галича под гитару, ксерокс Солженицына под подушкой. И ничего, совесть не мучает. Справа, подальше — пролетарий. С утра уже взямши, а теперь добавимши. Зато гегемон. Со стройки, полагаю. Что себе не скоммуниздит, то просто прогребет. А мы ему побольше чугуна на душу, мать! Станет бундес-прораб такому премию выписывать?
— Не станет, — с готовностью отозвался младший.
— А у нас он на доске почета. Вот у них и пиво. На танки у нас пока еще хватает, а вот на пиво… Да и то недолго это, танки. Не сорок пятый, это вояки всегда к прошлой войне готовятся. А мы должны к будущей, Володя, потому что настоящую мы, полагаю не выиграем. Проще говоря, просираем мы ее потихонечку.
Младший хлебнул пива, но не торопился отвечать.
— Потому что война эта — информационная, Володя. И если придется в самом деле бросок к Ла-Маншу, или там к Тонкинскому заливу, сам понимаешь, не числом танков, и даже не умением, а технологией.
— Так с этим вроде у нас в порядке?
— Пока. Но все же отстаем. По темпам так точно. С тех пор, как Сталин кибернетику в лженауки произвел, да и еще того раньше… Видишь, тут не просто склепать-спаять, тут идеи нужны. А идеи сами знаешь, кто у нас визирует. Это у них бытие определяет сознание, а у нас идеология давно всю материю под себя подмяла. НТР сегодня — это свободное распространение информации, а этого нам как раз по идеологии не положено.
— Секретность и у них есть, — возразил младший.
— Секретность, а не идиотизм, хотя и у них его хватает. Наш какой принцип? Знай только то, что тебе положено. Вроде правильно, вроде удобно, а работает плохо. Сидит такой Косых в каждом НИИ, в каждом конструкторском бюро, да визирует, что положено копировать, что не положено. Мне тут рассказали, шумерскую клинопись умудрились в спецхран отправить, на предмет антисоветчины!
— Перестарались, конечно.
— Нет, сбой системный. Шумеры ладно, а мне тут доложили: капитана-ракетчика арестовать не успели, застрелился из табельного. Там у него солдатик уборку делал, чертеж выкинул, потом другой солдатик на помойке подобрал, в спецчасть принес. Первому долбогребу штрафбат, второму отпуск, капитан себе пулю. А в Штатах эти чертежи опубликованы в журнале техническом пять лет назад, Володя, пять! В открытом журнале, я сам смотрел.
— Жалко служивого, — поддакнул младший.
— А мне не жалко — офицер, чай, не институтка, эмоциями владеть должен. Жизнь за Родину отдают, не за истерику. Я вот про что. Вот сидит инженер-электронщик толковый, даже, допустим, старшекурсник очкастый — вот ему бы эти журналы выписать со всего мира, он бы, глядишь, и придумал чего интересного. Ему тогда миллион гонорара, государству — десять миллионов экономии, а вероятному противнику — полные штаны изумления. Вот они, они — так и работают. А у нас его по партсобраниям затаскают, чертежи даже свои по спецхранам запрячут, а к чужим журналам вообще не допустят, если троюродный прадедушка на оккупированной территории был. И зарплата у него сто сорок, будь ты Кулибин, будь портянка. Ну, путевку ему от профкома, ну, премию за внедрение рацухи. И все. Чувствуешь, Володя, откуда отставание по темпам?
— Есть такое. Только… — но не договорил.
— Современная наука, она на информации основана. Вот и общество у них — конгениально. У них «Голос Москвы» не глушат, заметь. И вот читает человек, слушает, сравнивает… Не в нашу пользу, по тому же пиву. Ну вот, к примеру, если завтра война. Технология — ведь это номер раз. А есть еще и боевой дух. И за власть советов никто уже в бой не пойдет, даже и товарищ Косых. Сам знаешь. За пиво, пожалуй, тоже. А вот за мечту о пиве, о такой стране, в которой его сто двадцать сортов, хоть залейся… в бой — не в бой, а вот дезертировать можно. Тут одного прихватили, говорил: жаль, Гитлера не пустили, сидели бы мы сейчас, пили баварское, закусывали сосисками. Им уже не за что умирать, Володя, а вот за что убивать нас — это они уже четко знают.
— А за что же?
— Да не за что, а от чего. От злости, от зависти. Я помню, Володя, как в сорок пятом стали у нас кино показывать «трофейное», все больше американское. Вот с тех пор и смотрят, в два глаза: одним сюжет, а другим — обстановку. Комнаты в тех фильмах у всех отдельные, одежда неслучайная, у каждого — машина. А домой из кино пришел, так слушай себе по радио, как у нас неуклонно встает, а у них — неуклонно падает, загнивает и обостряется… Тогда, кто с войны вернулся, понавезли с собой тех же трофеев. Помню, отец рассказывал, у них в Житомире гарнизонные дамы в театр ходили в немецких пеньюарах — не могли поверить, что роскошь эта шелковая для спанья, не для выхода. Вот за то и хотят нас давить, что нет у них всего этого, и не будет, а у нас, якобы, есть. Классовое чутье, проходил?
А у стойки тем временем разгорелся мелкий скандальчик…
— Да я ща милицию вызову! — надрывно голосила раздатчица, — пшел, пьянчуга проклятый, кто платить за тебя будет? Мужики тута есть или нет, выведите его, что ль?
Старший тихонько кивнул, младший шагнул к обезлюдевшей в момент стойке — и сизый бич с недожеванным пирожком во рту как-то сам собой поплыл к выходу, сопровождаемый сзади незаметной фигурой.
— Пусти, начальник! — выл он сквозь пирожок — прав не имеешь! я им рупь когда еще дал! пусти, гад, руку!
— Вот так тебе! — верещала раздатчица, — хоть один мужик нашелся-то!
— Так его! — осмелел пролетарий, раскрыл перед бичом дверь и изловчился пнуть его ногой в зад — неловко, символически, чтобы только поучаствовать.
— А пиво у нас, кстати, кончилось, — резюмировал старший, когда младший вернулся на место.
— Видал, как я его?! — хвалился тем временем пролетарий соседу в водолазке.
— Вот примерно так, — резюмировал старший, — когда праздроем все накроется, он орать и будет: как я их! То есть это нас с тобой.
— Что ж так мрачно, Аркадий Игнатьевич?
— Ну, оптимизм я тебе с трибуны покажу, когда надо будет. А куда страна катится, — старший отправил в рот остатки последнего пирожка — сладкого, с яблоком — ты и сам и знаешь, и видишь, и даже без сводок. Вот, опроси хоть этих, каждого из них: что у них на работе, что дома, как они политику партии понимают. Они тебе ответят.
— Да ведь и руководство знает… — младший все еще задумчиво дожевывал свой десертный пирожок, словно рот им занять хотел подольше.
— Наше руководство — знает, несомненно. А выше — сам понимаешь, лечебный режим у них, волноваться нельзя… Так что, пожалуй, только они одни в стране в программу «Время» и верят, старички наши заслуженные. Информацию, ее ведь еще и переваривать надо уметь. А их как всю дорогу учили отчитываться? Что начальство закажет, то подавай. Ну, а теперь они сами — главное начальство. Как в сорок первом, сводки-то Сталину поступали, а толку…
— Порядок пора наводить! — твердо заявил младший, утирая губы носовым платком.
— Ну да, ну да… А вот давай, Володя, сейчас и начнем. Вот с этой вот пирожковой. Давай попробуем, а? Корочки достанем, перепишем народ — кто на рабочем месте должен сейчас быть. Половина наберется, полагаю. Сообщим им по месту службы. Да и еще водку изымем, не положено тут приносить-распивать. Контрольную закупку, кстати, сделаем, взвесим содержание мяса в пирожке.
— Мы не ОБХСС, — в голосе младшего звучала все та же сталь.
— Вот. Верно излагаешь. А с этого и начнется, этим и закончится весь твой порядок. Потому что по-настоящему развернуться… ну как в тридцатые… Володя, вот ты мне скажи, — старший широким взмахом ладони отодвинул в сторону пустые тарелки, — вот ты лично готов к лимитам «по первой категории — десять тысяч человек на область»? Выполнять их готов?
— Нет, — голос младшего не дрогнул, но сталь ощутимо стала накаляться.
— Вот и я не готов. И никто не готов. Хотя бы потому, что все теперь понимают, чем это пахнет. Ты начнешь, тобой закончат. Нет, Володя, большая чистка — это трюк одноразовый, второй раз не получится. А без этих категорий — какая при социализме дисциплина? Ну, уволим мы тысячу человек за прогулы, ну, водку запретим продавать раньше двух дня. Толку-то? Что ли, гегемон от этого качественно работать начнет? Или тот, в водолазке, перестанет хренотенью в своем НИИ заниматься? Не метод это, Володя, хотя, допускаю, и за него скоро возьмутся, когда… ну, ты понял. А врачи говорят, уж скоро.
— Согласен, — тихо сказал младший, глядя в тарелку, — а что делать?
— Да не волнуйся, залп Авроры я тебе предлагать не буду… Да и пошли, что ли, на улицу, погода вроде как ничего.
