Рассел Хобан - Лев Воаз-Иахинов и Иахин-Воазов
— Большое вам спасибо, — поблагодарил Воаз–Иахин. — За вашу щедрость спасибо, но отныне я должен снова путешествовать в одиночку.
Останься, умоляли глаза матери. Она не ладит с отцом, но ладит с тобой.
Воаз–Иахин поцеловал Майну на прощание, пожал руки отцу и матери, не глядя им в глаза. Майна написала свой домашний адрес на клочке бумаги, сунула его в карман Воаз–Иахину. Он пошагал по дороге прочь от заправочной станции.
— Как вам удалось это? — слышал он рассерженный голос Майны сзади до того, как фургон отъехал. — Как вам все время удается всех отпугивать?
26
Иахин–Воаза привезли в ту же самую больницу. Уже знакомый ему доктор заметил его у регистратуры и увлек за собой, поманив заодно и констебля. Гретель осталась в приемной под надзором другого констебля.
— Меня это ничуть не удивляет, — заявил доктор. — Я знал, что рано или поздно дело дойдет до полиции. Что, ограда снова вцепилась в вас своими зубцами?
— Снова, — ответил Иахин–Воаз.
— Ну что ж, — сказал доктор. — Вот что я вам скажу, мой дорогой. Если вы собираетесь оставаться в этой стране, вам придется выучить местные правила. Эта ваша возня с хищниками тут не пройдет. Животных держат в зоопарках для развлечения публики, а не для религиозных обрядов разного пришлого элемента. — Он повернулся к констеблю. — Он здесь уже второй раз.
Констебль не желал быть втянутым в дискуссию о хищниках.
— Там с ним одна дамочка, — вставил он.
— Ну конечно, — сказал доктор. — «Ищите женщину», да? Говоря напрямую, в основе девяти случаев из десяти лежит секс. — Он отхватил ножницами остатки Иахин–Воазова рукава и спрыснул раны антисептиком. — Жжет, да? — злорадно осведомился он, увидев, как побледнел Иахин–Воаз. — На этот раз вас цапнули довольно глубоко, дружок. Мне все равно, что вы подумаете, но знайте, что я считаю этот случай постыднейшим злоупотреблением благами Национальной системы здравоохранения. Одна надежда, что власти затеют расследование, — добавил он для констебля, обрабатывая и забинтовывая раны.
— Мы как раз хотели подвергнуть его психиатрическому освидетельствованию, — словно оправдываясь, сказал констебль.
— Чтобы растратить еще немного государственных средств, да? — подхватил доктор. — Все как по писаному. Этот малый со своим культом, женщинами и обрядами… — Он сделал паузу, расстегнул рубашку Иахин–Воазу, но не найдя никакого амулета, продолжал: — Вы привозите его сюда, да еще небось в сопровождении эскорта, я его тут подлатываю, а потом он вдобавок задарма проводит выходные в психушке. А там он еще кого‑нибудь в свою веру обратит. Где вы его нашли такого, что там произошло?
— На набережной, — ответил констебль. — У женщины был нож.
На какую‑то секунду он встретился глазами с доктором, перевел их на Иахин–Воаза, снова отвел.
— А вы не морочите мне голову, старина? — спросил его доктор. — Вы что, всерьез полагаете, что нож может оставить такие большие и глубокие раны, словно от верхних и нижних челюстей крупного хищника?
— Как вы правильно заметили, это дело должно быть расследовано, — сказал констебль. — Так что если вы с ним закончили, нам лучше идти.
— Разумеется, — сказал доктор. — Вы ведь не станете возражать, если я запишу вашу фамилию и номер жетона? Хочу позвонить, узнать, как движется расследование.
— Пожалуйста, — сказал констебль. Он записал фамилию и номер жетона, отдал их доктору и отвез Иахин–Воаза и Гретель в участок.
В участке их встретил другой доктор с папкой в руке. Гретель осталась с констеблем, в то время как доктор завел Иахин–Воаза в маленький кабинет.
— Ну что, старина, — начал он, поглядев на бинты, — с женой повздорили?
— Нет, — ответил Иахин–Воаз.
— Может, проблемы с этнической мафией? — предположил доктор. — Кто такой товарищ Лев?
— Товарищ Лев? — переспросил Иахин–Воаз.
— Ну да, — подтвердил доктор. — Женщина, живущая с вами на одной улице, однажды рано утром проснулась от ваших криков. Вы о чем‑то спорили с неким товарищем Львом. Пока она раскрыла свое окно, он уже растворился, но вот вас она описала очень подробно. Что скажете?
— Не знаю, — ответил Иахин–Воаз.
— Может, это был кто‑то другой?
— Не знаю.
— Вы не предпринимали попытку к самоубийству незадолго до этого?
— Попытку к самоубийству, — повторил Иахин–Воаз. Его раны очень болели, он чувствовал страшную усталость, больше всего на свете ему хотелось лечь и уснуть.
— Молодая пара, которая была этому свидетелем, описала человека, очень похожего на вас, — продолжал доктор. — Они были весьма озадачены. Право, нам надо было поговорить с вами по горячим следам. Товарищ Лев также был в это замешан?
— Нет никакого товарища Льва, — сказал Иахин–Воаз.
— Тогда на кого вы кричали?
— Не знаю.
— А что сказал вам этот незнаемый человек или их было несколько?
— Не знаю, — ответил Иахин–Воаз. Пока ситуация была знакомой. Доктор, как когда‑то и отец, приготовил для него шкуру. Иахин–Воаз слишком устал, чтобы не подчиниться и не натянуть ее на себя.
— Вот что он хотел сказать, — сдался он и попытался зарычать. Это не был звук, выражающий настоящий гнев, потому что он не ощущал никакого гнева, одну лишь горькую и пустую раздражительность, пустую в том предчувствии, что его гнев не будет иметь никаких последствий. Его слабое рычание оборвалось судорожным кашлем. Он вытер глаза, обнаружил, что плачет.
— Понятно, — сказал доктор. — Очень хорошо.
Он подписал ордер о помещении в психиатрическую лечебницу. После чего Иахин–Воаз был выведен, а вместо него ввели Гретель.
— Каковы ваши отношения с этим человеком? — спросил доктор.
— Близкие.
— Ваше положение?
— Рабочая. Продавщица в книжном магазине.
— Я имел в виду семейное положение.
— Незамужняя.
— Вы живете с этим человеком?
— Да.
— Сожительница, — произнес доктор, одновременно записывая слово. — И что именно вы делали этим ножом?
— Я с ним гуляла.
— Вы действительно напали на этого человека с ножом?
— Нет.
— Тогда, пожалуйста, опишите, что произошло.
— Я не могу.
— Он ушел от вас к другой женщине?
Гретель уничтожающе посмотрела на него. Ее взгляд был таким же, как манера держать нож. Она принадлежала мужчине, который дрался со львом, и она вела себя достойно его. Доктор напомнил себе, что он всего лишь доктор, но почувствовал, что производит меньше впечатления, чем ему хотелось бы.
— Вы видите двух иностранцев, и все для вас сразу же становится на места, — произнесла Гретель. — Называете дам женщинами. Выдумываете секс, страсть, уличные драки. Ну как же, горячие чужеземцы. Невиданная наглость!
Доктор закашлялся, вообразив мимоходом секс, страсть и уличные драки с участием Гретель.
— Тогда, быть может, вы мне опишете ситуацию? — спросил он с багровым лицом.
— Я не собираюсь вам вообще ничего описывать, — отрезала Гретель, — и не понимаю, чего вы от меня добиваетесь.
Доктор снова напомнил себе, что он лишь доктор.
— Согласитесь, сударыня, — начал он сухо, — что гуляние с ножом — занятие довольно деликатное: кто‑нибудь запросто может пораниться. Думаю, вам неплохо бы побыть где‑нибудь в мире и покое и поразмышлять на досуге. — И он подписал такой же ордер.
Ожидая фургона, который должен был отвезти их в лечебницу, Иахин–Воаз и Гретель сидели на скамейке, а констебль тактично прогуливался неподалеку. Слезы текли из глаз Иахин–Воаза. Он взглянул на Гретель и отвернулся, чувствуя приближающуюся головную боль. Это отчасти ее вина. Если бы она не накинулась на льва… Нет. Даже до того. Появился бы лев, если бы он не… Нет. Что и говорить, лев в любом случае его… что?
Карта. Не здесь. Дома, на столе. В другом столе, в лавке, где когда‑то он был продавцом карт Иахин–Воазом, лежала записная книжка. Были ли в ней записи, которые он не включил в карту карт? Карта лежала на столе. Окна были закрыты? Стол стоял у окна, и если шел дождь… А кто будет кормить льва?
Его разум рвался вперед, но он слишком устал, чтобы обращать на него внимание. Он просто сидел на скамье с перебинтованными руками, и из глаз его текли слезы. Гретель молча прислонилась к нему.
Констебль дал им знать, что прибыл фургон, и они забрались в него. К ним присоединился другой констебль, и в обществе двух констеблей они поехали по освещенным солнцем улицам. Вокруг них было обычное оживленное движение. Стада машин, грузовиков, фургонов, автобусов проезжали мимо. Велосипедистам и мотоциклистам удавалось проскочить в узкие щели между машинами. Люди шли по тротуарам, входили и выходили из магазинов, спускались и поднимались по ступенькам в метро. Над головой беззвучно пролетали самолеты. Иахин–Воаз сидел прямо, лишь немного наклонив голову, чтобы смотреть в маленькое заднее окошко. Зеленщик в комбинезоне стоял под навесом, кладя апельсины в пакет из бурой бумаги.
