Рассел Хобан - Лев Воаз-Иахинов и Иахин-Воазов
Один мой учитель выразился в том смысле, что я совершил интеллектуальное самоубийство, когда провалил свои экзамены. Но учение — это знание, а как я мог знать что‑либо, как мог сделать из знания профессию? Мелочи, да. Места на карте.
Когда ты убиваешь себя, ты убиваешь целый мир, но он с тобой не умирает. У него было плохое сердце, так что это не могла быть моя вина. Почему он никогда не разговаривал со мной? Почему мне всегда казалось, что он разговаривает с тем местом, где меня еще нет? Почему у него всегда была для меня готова шкура, и он ждал, что я натяну ее на себя? Один пустой рукав поверг его наземь. Пустое плечо отвернулось от него. Он сомкнул уста и лег навзничь, но и теперь он живее меня.
Я — трус, но ты очень терпелив со мной. Ты — азартный лев. Ты хочешь, чтобы я и моя смерть дрались с тобой, как мужчины. Ты презираешь все, что отворачивается.
Но если ты убьешь меня, я стану еще живее, чем когда‑либо, я сделаюсь крепким, как медный колесный обод. И мой сын почувствует меня, огромного, тяжкого, нескончаемого, на своей спине и внутри себя.
Иахин–Воаз помолчал, потом поднялся.
— Возможно, я тоже разговаривал не со своим сыном, — произнес он, — а с тем местом, где его не было. Теперь я говорю с тобой, его гнев. Встану перед тобой, посмотрю на тебя. Если я не смотрел на него, то теперь хоть посмотрю тебе в глаза, его ярость. Моя ярость. Смогу ли я зареветь твоим рыком? Смогу ли исторгнуть из себя звук цельной ярости? — и Иахин–Воаз попробовал зарычать, но зашелся в кашле.
Лев присел, собираясь перед прыжком и хлеща хвостом по бокам. Лев заревел, и громовая река львиного рыка хлынула вдоль другой реки под расколовшимся небом.
— Нет! — закричала Гретель, появляясь позади льва. — Нет!
Она отбросила прочь сумку, и теперь в ее руке был нож, который она прятала в сумке. Она держала нож, как держат его в драке, лезвием вниз, готовясь ударить и вытащить.
— Назад! — завопил Иахин–Воаз. Но лев уже повернулся на звук ее голоса. Иахин–Воаз увидел, как напряглись его мускулы, и бросился ему на спину в тот момент, когда лев прыгнул. Его пальцы сомкнулись на его гриве, лицо утонуло в жесткой густой шерсти.
Лев оборвал прыжок в нескольких метрах от отскочившей Гретель, повернул голову и вцепился в правую руку Иахин–Воаза.
— К ноге! — завопил появившийся констебль, колотя своей дубинкой по тротуару. — Нельзя! Нельзя, говорю!
— В будку! — закричал ему Иахин–Воаз. — Закройте ее в будке!
Но Гретель уже бросилась на льва и ударила его ножом в горло. Густая грива сдержала лезвие, однако Гретель нажала сильнее, и лев выпустил из челюстей руку Иахин–Воаза и развернулся к ней.
— Назад! — кричал констебль, оттаскивая Иахин–Воза ото льва и подталкивая Гретель.
Иахин–Воаз с нечеловеческой силой обхватил руками Гретель и констебля, поволок их к будке. Вдвоем с Гретель ему удалось удерживать констебля, пока открывали дверь, а потом все вместе втиснулись внутрь.
— Так не пойдет, — прохрипел констебль с багровым лицом. Ему многократно доводилось вмешиваться в семейные ссоры, и не единожды гнев супругов обращался против него. Одновременно он поймал Гретель за запястье той руки, которой она держала нож, и ударил Иахин–Воаза ногой в пах.
— Болван! — выдавил из себя Иахин–Воаз, сползая на пол. В багрово–золотом тумане с черными кругами он чувствовал ярость, которая была слишком велика для его тела, слишком сильна для его голоса, беспредельна, неограниченна во времени, ярость с янтарными глазами и острыми когтями.
— Боже милостивый! — выдохнул констебль, глядя через стекло на улицу. — Это ведь лев!
— Ага! — ликующе вырвалось у Иахин–Воаза. — Вы его видите! Ну и как он вам? Он большой, он рассержен. Он может потягаться с кем угодно, да?
Зажатый между Гретель и стенкой будки, констебль только извивался. Гретель, продолжая сжимать в руке окровавленный нож, свирепо взглянула на него.
— Прошу прощения, сударыня, — произнес констебль. — Я пытаюсь дотянуться до трубки.
Он еще раз взглянул через плечо на льва, набрал номер и снова оглянулся.
Констебль назвал себя и доложил о своем местонахождении.
— Я думаю, — говорил он, — нам здесь понадобится бригада пожарников с с пожарной машиной. И большая сеть. Крепкая. Нет. Не пожар. Вообще‑то животное. Да, я бы так сказал. С крепкой клеткой, и как можно быстрее. И скорую помощь. Ну, скажем так — большой хищник. Нет, я — нет. Хорошо, тигр, если вы настаиваете. Откуда мне знать? Да, буду оставаться на месте. До скорого.
Как только констебль повесил трубку, на улице раздался визг тормозов и вслед за ним — удар. Заглянув за Иахин–Воаза, констебль увидел, что на дороге стоят две машины, взрезавшиеся одна в другую. Оба водителя оставались на своих местах. Иахин–Воаз и Гретель смотрели не на машины, а на тротуар и парапет вдоль реки.
— Куда он подевался? — спросил констебль.
— Кто? — удивленно переспросил Иахин–Воаз.
— Лев, — сказал констебль.
— Львы вымерли, — назидательно произнес Иахин–Воаз.
— Со мной такие штуки не пройдут, приятель, — пригрозил констебль. — Смотри, у тебя кровь течет из руки.
— Зубцы на ограде, — пояснил Иахин–Воаз. — Споткнулся. Упал. Опять напился.
— А вы, сударыня? — спросил констебль у Гретель.
— А я хожу во сне, — сообщила Гретель. — Понятия не имею, как я сюда попала. Мне так неловко.
— Вы двое оставайтесь здесь, — приказал констебль. Он открыл дверь будки, огляделся по сторонам и вышел наружу. Водители так и не покинули своих машин, так и сидели с поднятыми стеклами. Констебль подошел к первой машине, показал жестом, чтобы водитель опустил стекло.
— Почему вы остановились? — спросил у него констебль.
— Сам не знаю, — выдавил водитель. — Каким‑то образом моя нога отпустила акселератор и надавила на тормоз. Прямо и не знаю, как это случилось.
— Вы что‑то увидели перед собой?
— Абсолютно ничего.
Констебль перешел ко второй машине.
— Вы что‑нибудь видели? — спросил он.
— Только то, что машина, шедшая передо мной, остановилась так неожиданно, что я не успел надавить на тормоз, — ответил водитель.
— И все? — спросил констебль.
— Все, правда, — побожился водитель.
Констебль записал их имена, адреса и номера машин, и они медленно уехали.
Послышалось многоголосое завывание, и из‑за угла выскочили, слепя мигалками, две пожарных машины, скорая помощь и полицейская машина, резко затормозили рядом с ними. Из машин посыпались вооруженные люди.
— Где тигр? — спросили пожарники и полицейские в один голос.
— Какой тигр? — спросил констебль.
— Вы знаете, как я отношусь к любителям розыгрышей, Филипс, — сурово сказал суперинтендант полиции. — Вы потребовали пожарную машину, крепкую сеть, скорую помощь и клетку из зоопарка. Вот они все здесь. — В это время подъехал фургон из зоопарка. — Ну и где же этот ваш большой хищник или тигр или кто там?
— Вас, должно быть, этот тип разыграл, пока я лежал без сознания, — сказал констебль. — Я пытался разнять их и так сильно ударился головой об угол будки, что напрочь отрубился.
— Это вы говорили голосом констебля, пока он лежал без сознания? — спросил суперинтендант Иахин–Воаза.
— Не знаю, — ответил Иахин–Воаз. — Мне так неудобно.
На самом деле он был близок к обмороку. Сняв куртку, он обмотал ею свою руку, и теперь куртка намокла от крови.
— Что стряслось с его рукой? — спросил суперинтендант у констебля.
— Зубцы на ограде, — сказал Иахин–Воаз.
— У нее был нож, — сказал констебль. — Лучше отдайте его мне, сударыня.
Гретель отдала ему нож. Крови на нем уже не было.
— Вы берете их под стражу? — спросил суперинтендант.
— Я полагаю, — отвечал констебль, — что состояние умственных способностей этих людей таково, что они представляют собой опасность и для себя, и для других, так что лучше нам провести их освидетельствование в соответствии с Актом об умственном здоровье.
К Иахин–Воазу подошел один из приехавших работников зоопарка. Он был маленький, черный, постоянно озирался по сторонам и словно к чему‑то принюхивался.
— Джентльмен не будет возражать, если я взгляну на его руку? — спросил он.
Констебль помог размотать куртку и снять намокшие от крови кусок рубашки.
— И точно, — сказал человек из зоопарка Иахин–Воазу. — Очень и очень умственное. Как вас угораздило получить такие характерные отметины?
— Зубцы на ограде, — привычно ответил Иахин–Воаз.
— Нож, — перебил его констебль. — А может, она его укусила.
— Ну просто тигрица, — восхитился человек, показывая зубы и принюхиваясь.
Утро уже настало. Небо стало светлым, как днем. Облака над рекой обещали дождь, вода под мостами была темной и густой. Набережная оживилась движением велосипедов, машин и автобусов. Пожарная машина, завывая сиреной и слепя мигалками, уехала обратно. За ней последовала скорая помощь, тоже с включенной сиреной и мигалками, забрав Иахин–Воаза, Гретель и констебля. Замыкала процессию полицейская машина.
