Итало Кальвино - Кот и полицейский. Избранное
Кот и полицейский
Перевод А. Короткова
С некоторых пор в городе начали проводиться обыски: искали незаконно хранимое оружие. Полицейские в кожаных шлемах, которые делали их физиономии одинаковыми и лишали их всякого человеческого выражения, садились в свои машины и, оглашая улицы воем сирен, неслись по кварталам бедняков к дому какого-нибудь грузчика или рабочего, чтобы перерыть там белье, аккуратно сложенное в комодах, и разобрать печные трубы. В такие дни на полицейского агента Баравино нападала щемящая тоска.
Баравино долго был безработным и совсем недавно завербовался в полицию. С того-то самого дня он и узнал тайну, скрывавшуюся в недрах этого с виду тихого и трудолюбивого города. Оказывается, за каменными стенами, протянувшимися вдоль улиц, в уединенных двориках, в темных погребах лежит оружие, блестящее, грозное, готовое в любую минуту подняться, как иглы на спине у дикобраза. Поговаривали о затаившихся под землей целых залежах автоматов и патронов. Говорили, что кое-кто прячет в своих комнатах, за дверьми, нарочно заложенными кирпичом, даже целые пушки. Подобно тому как следы металла неизменно приводят к руднику, на такое заключение наталкивали пистолеты, зашитые в матрацы, и винтовки, запрятанные под половицами. Теперь полицейский агент Баравино чувствовал себя неуютно среди людей: ему казалось, что в каждом уличном водостоке, в каждой куче железного хлама кроется какая-то непонятная угроза. Он все время помнил о спрятанной пушке; она чудилась ему даже в гостиной дома, где прошло его детство, в одной из тех комнат, которые годами держат на замке. Он видел эту пушку между выцветшими бархатными диванчиками, прикрытыми кружевными накидками, видел ее вымазанные глиной колеса на стареньком ковре, видел лафет, достававший до люстры, видел всю ее, огромную, целиком загромождавшую собой гостиную, царапавшую лакированные бока пианино.
Как-то вечером полицейские снова помчались в рабочие районы и окружили один из домов. Это было многоэтажное, обветшалое на вид здание. Казалось, что непосильное бремя, которое оно взвалило на себя, впустив в свои комнаты такую бездну народа, обезобразило все его этажи и стены, которые и сами превратились в ноздреватую, покрытую коростой, мозолистую плоть.
Вокруг двора, загроможденного контейнерами с мусором, вдоль всего здания, на каждом этаже тянулись ржавые погнутые перила галереи; на этих перилах и на веревках болталось драное белье; вдоль галереи виднелись двери с фанерками вместо стекол, сквозь фанеру были выведены наружу черные трубы железных печек; в углах галереи один над другим торчали, будто ободранные, облупившиеся башни, сколоченные из досок нужники, и все это, этаж за этажом, громоздилось вверх, прерываясь только окошками антресолей, из которых вырывался треск швейных машинок и кухонный чад, лезло к железным решеткам чердаков, к изуродованным водосточным желобам, к развороченным слуховым окошкам, зияющим, как черные пасти печей.
Весь дом, от подвалов до чердака, пересекал лабиринт обшарпанных лестниц, которые, словно черные вены, тянулись в разные стороны бесчисленными ветками и веточками. На лестницы в самых неожиданных местах выходили двери антресолей и квартир. Тщетно стараясь как-нибудь приглушить зловещий топот своих сапог, полицейские гуськом взбирались по лестницам, безуспешно пытались расшифровать фамилии жильцов, нацарапанные на дверях, кружили и кружили по гулким галереям, на которые то и дело высовывались ребятишки и растрепанные женщины.
Среди полицейских был и Баравино, в таком же, как у всех, шлеме робота, отбрасывавшем густую тень на его затуманенные голубые глаза, не отличимый от остальных агентов, но терзаемый смутной тревогой. В этом доме, сказали ему, прячутся враги, враги полиции и всех благонамеренных граждан. И полицейский Баравино робко заглядывал в приоткрытые двери квартиры – ведь в каждом шкафу, за каждым косяком могло скрываться смертоносное оружие. Иначе почему бы каждому жильцу, каждой женщине смотреть на них с таким мучительным беспокойством? Если один из этих жильцов враг, то почему не могут быть врагами и все прочие? За стенами, выходящими на лестницы, по вертикальным колодцам мусоропроводов с грохотом проваливался вниз мусор. А что, если это не мусор, а оружие, от которого спешат избавиться?
Спустившись по лестнице, они попали в низенькую комнатку. За столом, накрытым клеенкой в крупную красную клетку, ужинала семья. Ребята заверещали. Только самый маленький из них, который ел, сидя на коленях у отца, не издал ни звука, а только враждебно посмотрел на пришельцев.
– Приказано обыскать квартиру, – сказал сержант, вытягиваясь по стойке «смирно», отчего на груди у него подпрыгнули разноцветные шнуры.
– Мадонна! Это у нас-то, у несчастных? У нас, которые честно прожили всю жизнь?! – воскликнула пожилая женщина, прижимая руки к груди.
Глава семьи, мужчина в майке, с широким открытым лицом, заросшим жесткой щетиной, продолжал кормить с ложечки своего малыша. Сначала он косо, пожалуй даже иронически, взглянул на полицейских, потом пожал плечами и снова занялся ребенком.
В комнату набилось столько полицейских, что им негде было повернуться. Сержант отдавал бессмысленные приказания и, вместо того чтобы руководить своими людьми, только мешал им. Каждую вещь, каждый плинтус Баравино осматривал, содрогаясь от ужаса. Этот человек в майке – вот кто враг! Даже если до этой минуты он не был врагом, то сейчас навсегда стал им, поскольку смотрит, как роются в его шкафах, как срывают со стен изображения мадонны и портреты покойных родственников. А раз он их враг – значит и дом его полон скрытых угроз. Значит, в каждом ящике комода могут быть спрятаны разобранные, но вполне исправные автоматы: если открыть дверцы буфета, то в грудь упрутся отточенные штыки винтовок; на вешалках, под одеждой, вероятно, висят отливающие золотом патронов пулеметные ленты, а в каждой кастрюле таится ручная граната.
Баравино неловко орудовал своими длинными худыми руками. Вот в одном из ящиков что-то звякнуло. Кинжалы? Нет, обеденные приборы. Вот с грохотом упал на пол школьный ранец. Что там, гранаты? Книги. Комната, отведенная под спальню, была так заставлена, что там негде было ступить. Две кровати, три раскладушки и еще два матраца, брошенные прямо на пол. В дальнем углу на кроватке сидел мальчик, у которого болели зубы. Увидев полицейского, мальчик заплакал. Баравино хотел было пробраться к малышу, чтобы успокоить его. А вдруг этот мальчишка – часовой, приставленный к замаскированному арсеналу? Вдруг под всеми этими кроватями – снятые с лафетов мортиры?
Слоняясь из угла в угол, Баравино уже нигде не рылся и ничего не искал. Он дернул какую-то дверь, но она не подалась. Уж не пушка ли там? Он сразу же представил ее себе, стоящую в комнате, вроде той, что была в доме, где он провел детство, представил себе букетик искусственных роз, торчащий из дула орудия, кружевные салфеточки, повешенные на его щит, невинные глиняные статуэтки, поставленные на коробку с прицельным устройством. Дверь неожиданно подалась. За ней оказалась не гостиная, а кладовка, заставленная ободранными стульями и ящиками. Динамит? Ага, вот! На полу Баравино разглядел следы колес. Что-то вывезли из комнаты через узкий коридор. Баравино пошел по следам. Оказалось, это был дедушка, торопливо кативший прочь в кресле на колесах. Почему с такой поспешностью удирает этот старичок? Может быть, под этим пледом, что закрывает его колени, спрятан топор? Подойдешь к нему, а он тебе одним ударом раскроит череп! Но нет, старичок спешил в уборную. А что там прячут? Баравино бегом бросился по галерее. Но тут дверь нужника распахнулась, и оттуда, прижимая к груди кошку, вышла девочка с красным бантом на голове.
Баравино вспомнил, что должен завязывать дружбу с детьми, чтобы выпытывать у них разные сведения.
– Киска, хорошая киска, – сказал он, протягивая руку, чтобы погладить кота, но тот прыгнул в сторону, едва не задев полицейского.
Это был тощий серый котище с короткой шерстью, словно целиком состоявший из сухожилий. Он скалил зубы и двигался скачками, как собака.
– Хорошая киска… – продолжал Баравино, снова пытаясь его погладить, как будто единственная его задача состояла в том, чтобы подружиться с этим полудиким животным.
Но кот и на этот раз увернулся и бросился наутек, то и дело оглядываясь и сверкая злющими глазами.
Баравино прыжками помчался по галерее вдогонку за котом, приговаривая:
– Киса, хорошая киса…
Вслед за котом он вбежал в какую-то комнату, где, склонившись над швейными машинками, работали две девушки. На полу вокруг валялись целые кучи лоскутьев.
– Что тут, оружие? – спросил Баравино и принялся разбрасывать ногами обрезки материи, пока розовые и сиреневые лоскутки совсем не облепили его. Девушки засмеялись.
