Кристин Айхель - Поединок в пяти переменах блюд
– Зай-чик… – прошипела она.
– И вот тут в ней проснулась материнская любовь! Она решила сделать из меня художника, ну а вдруг получится, подумал я. – Андре улыбнулся Регине, которая опустилась на стул и взирала на него в полной растерянности. – Она всегда говорит: it' a crazy game,[122] выучи правила – и твое дело в шляпе!
– Вот тут госпожа Крессвиц, для разнообразия, совершенно права, молодой человек, – сказал Герман.
– Андре, прекрати! – В голосе Регины прозвучала угроза.
– Ну почему же? Это ведь была твоя идея! Поэтому мне и пришлось учить всю эту муть! – Андре вызывающе посмотрел на остальных. – Она пригласила из университета одного типа, такого невзрачного, по лицу сразу видно, что между ног у него ничего нет, так он целую неделю грузил меня этой чушью – «концепция», «топография сознания», вся эта заумь – «кибергнозис» и «Мнемозина», до сих пор не знаю, что это означает, Джина тоже не знает, она даже не знает, что такое ПМС,[123] хотя он у нее длится неделями… Ладно, ладно, шутка, Джина, ну вот, меня это доставало, но чего не сделаешь ради материнской любви…
– Андре, shut up, и немедленно, я тебя вышвырну вон, если еще скажешь хоть слово, маленькое мерзкое чудовище… – С этими словами она вскочила и ринулась к нему, высоко держа в руке веер, словно намереваясь отшлепать.
Штефани ее перехватила.
– Регина, успокойся, это заходит слишком далеко!
– Что? Далеко? Еще полчаса, и вы бы с ним неизвестно чем занялись, ты уже вся сгорала от нетерпения…
Она с отвращением смотрела на Штефани.
– Госпож-ж-жа ф-ф-фон Кресссвиц, Штефани… я прощу вас, я оч-ч-ень вас прошу, мы ведь стоим на ступени эв-в-волюций, когда все можно обсудить под-д-добающим образом…
– Но не в том случае, когда у некоторых вместо головы то, что должно быть между ног, – парировала Регина.
– А ты чем думала, когда делала меня? – спросил Андре. – Уж мозгов в твоей башке точно не было!
– Андре… – воскликнула пораженная Регина. И зашаталась. Штефани подхватила ее, чуть не потеряв равновесия. Затем они осторожно сели. Регина начала плакать.
– Я этого не заслужила, Андре, не заслужила… – прохрипела она.
– Воды! – заорал Себастьян, но никто не двинулся с места.
Андре протянул Регине бутылку с шампанским.
– Ну ладно, вот, выпей, «пантер рэй» или как ты там говоришь…
Регина взяла салфетку и вытерла пару черных слезинок в уголках глаз.
– Да, я понимаю ваше горе, – мягко сказал Герман. – Я сам являюсь почетным председателем общества поклонников Ирода, юридический адрес – Вифлеем, дом родной для детоненавистников, и здесь, по вам и вашему… э-э-э… сыну, видно, куда может завести людей пагубная страсть к продолжению рода…
– Общество поклонников Ирода? – пораженно спросил Себастьян.
– Ну да, это избранное и очень уважаемое общество, целью которого является популяризация постнатального контроля за рождаемостью, в известном смысле. И если я не ошибаюсь, милейшая госпожа Крессвиц сейчас могла бы пополнить наши ряды… – Герман поклонился в сторону Регины, – но, к сожалению, дам туда не допускают из-за реальной опасности, что они вновь возьмутся за старое…
– Какой кошмар, о Боже, какой кошмар, – всхлипывала Регина.
– И кто же отец? – спросила Сибилла, совершенно не впечатленная состоянием Регины.
– Отец, ах… – фыркнула Регина. Она положила на стол салфетку, украшенную разноцветными пятнами, и поглубже воткнула в волосы перо.
Благодарно взяла бутылку с шампанским и налила себе в бокал, где еще плескались остатки пива.
– Пер-р-рестаньте! Я с-с-сейчас принесу приличные бокалы! – крикнул Себастьян и удалился из столовой с видимым облегчением, радуясь поводу сбежать на несколько минут.
– Тогда я как раз была худой, – продолжала Регина тихо. – Я то толстела, то худела, то опять толстела… Всегда, стоило мне только похудеть, происходило что-то невообразимое: мужчины не сводили с меня глаз. И я, я не могла этого понять, ведь для себя я оставалась Региной-толстушкой. Мать всегда говорила мне: «В нашей семье у всех толстые руки», и поэтому я думала, что у меня тоже толстые руки, даже когда худела. Ну так вот, я была худой, диета Аткинса или что-то еще, и вот тут-то он мне и попался, вы понимаете, вот как здесь, – она рассеянно указала на стол, – пусто, скучно, эротики годами ноль, и вдруг – crazy, круто, потрясно!
Себастьян со звоном водрузил на стол фужеры для шампанского.
– Я нашел их в шкафу для посуды, очень просто! – гордо сказал он, но на него никто не обратил внимания. – И ваша… мамзель… кажется, хочет уйти, дорогая Штефани, – добавил он.
Штефани не услышала.
Регина горько улыбнулась, переводя взгляд с одного лица на другое. По-прежнему стояла тишина. Все ждали.
– Был какой-то вернисаж, и подружка мне еще сказала: ты видела? Этот, ну Ты-знаешь-кто тоже здесь, от «Мэгэзин». И вот он ко мне подходит, такой невысокий, представляется и говорит: «Я хотел бы выпить с вами пива».
– Ну, такое завязывание знакомства не самое лучшее подтверждение блестящего ума, который ему приписывают, мы слышали примеры и пооригинальнее… – заметил Герман со злорадной улыбкой.
Регина вяло махнула рукой.
– Не важно, не важно. Все равно, что он тогда сказал. Ну вот. Классный мужик. Умный до ужаса. Говорит так, что просто… всего одна фраза – и ты пропал. С форматом. Высший сорт. И мы провели вместе ночь.
– Регина, дорогая моя… – вставила Штефани. Она изучающе посмотрела на Андре, пытаясь определить, есть ли какое-нибудь сходство.
Андре безучастно рассматривал свои ногти.
– Ну и как это было? – спросила Сибилла с любопытством и без всякого сострадания. – Этот Ты-знаешь-кто, говорят, неистов в постели, то есть был!..
Себастьян и Герман обменялись возмущенными взглядами. Нет, они, разумеется, вели такие разговоры о женщинах, но никогда в их присутствии.
Регина, казалось, ничего не заметила и продолжила откровенничать, как автомат, пущенный в ход, который должен теперь выдать весь текст до конца.
– Как может это быть с мужчиной, который переспал с четырьмя сотнями женщин, если то, что о нем говорят, правда. Он умел, словом, он знал, что нужно делать с женщиной – спереди, сзади, сверху, снизу, он лучше, чем кто-либо, и очень опытный.
– Ax-ax-ax! – не выдержал Себастьян.
Регина вздрогнула и непроизвольным движением поправила свой наряд, словно еще раз укутывая Ты-знаешь-кого в свои одежды.
– И что же было дальше? – спросила Сибилла.
– Через пару недель – все, конец, игра окончена, – отрубила Регина.
– Но почему? – Сочувствие побороло любовь Штефани к сенсациям, к тому же она чувствовала, что в этой истории есть трагизм, и хотела разобраться. В конце концов, Регина тоже женщина, как и она.
Регина нервно перекатывала крошки хлеба на столе.
– Мне не нравились его друзья, ты знаешь, Штефани, Шмилински и все остальные, старая история. Через пару недель я заметила, что беременна. – Она бросила взгляд на Андре. – И появился на свет вот этот отвратительный тип, – добавила она любовно.
– По сравнению со своим отцом он даже статен, – сухо заметил Герман.
– Связь змия с серной, оч-ч-чень интересно! – восхитился Себастьян. Теперь он смотрел на Андре совсем другими глазами.
Герман и Сибилла обменялись быстрыми взглядами.
– И ты любила его? – Штефани забыла о насмешках, теперь она хотела быть только доброй, сочувствующей подругой.
– Любовь? При чем здесь любовь? – Регина подняла руку, словно защищаясь. Участие Штефани было ей неприятно. – Никакая это была не любовь, Штефани, это было просто – вместе спать, болтать, в каких-то отелях, мы целыми днями не выходили из номера, сидели в купальных халатах, ham and eggs and love…[124]
– …bread, butter and champagne…[125] – пробормотала Сибилла.
– Ты его любила, – тоном триумфатора крикнула Штефани.
Герман тихо застонал.
– Чушь, Штефани, к любви это не имеет никакого отношения, абсолютно никакого. О'кей, это лучшее, что было в моей жизни, завтраки с пивом и любовник, который знает, что нужно делать с женщиной… – Голос Регины слегка дрожал, в глазах стояли злые слезы. – В конце концов, ничего такого особенного в этом нет, если ты переспал с четырьмя сотнями женщин, то, уж конечно, научишься заниматься любовью…
– А Андре? Ты его родила, и, уж конечно, не без причины. Нет, это была любовь, Регина!
– Это что, допрос? – вмешалась Сибилла.
– Ну да, в лучших католических традициях, только без отпущения грехов… – сказал Герман.
– Вовсе нет, это – не любовь. Просто была иногда… близость. – Регина подбирала слова. Сегодня в первый раз, подумала Штефани.
– Любовь, близость, ах-ах-ах… – сокрушался Себастьян.
– Об этом даже книги есть, – вставил Герман, – о близости, погодите-ка, Альберн-Вибриниц или как там зовут эту авторшу…
– Альберн-Вибри… – Себастьян зашелся в смехе.
