Фиона Макинтош - Хранитель лаванды
Луна снова вынырнула из-за туч. С деревенской площади доносились веселые голоса.
— Площадь обойдем стороной, — сказал Фрелон. — Сегодня день рождения одной из самых старых местных жительниц. На праздник приглашены все.
Он бросил взгляд на часы.
— Чего мы ждем?
— Ровно в половину десятого начнут петь. Еще минута-другая.
И почти в ту же секунду грянул удалой хор.
— Пора. — Фрелон схватил ее за руку.
— Откуда вы знаете, что это безопасно?
— Никто в деревне не посмеет пропустить праздник мадам Бернар. Мадам Паскаль притворилась, что у нее болит голова.
В конце переулка Лизетта заметила нескольких селян. Фрелон отворил боковую калитку и протолкнул девушку во двор.
— Скорей, — прошептал он и показал на дверь черного хода, где маячил чей-то силуэт. — Мадам Паскаль.
Лизетту провели в гостиную, освещенную одной свечой.
— Спасибо, — поблагодарила девушка хозяйку дома. — Я очень признательна. Вы так рискуете.
Она сама удивилась, как сжалось у нее сердце, когда хрупкая пожилая женщина пожала плечами — до боли знакомым движением.
— А что еще нам остается? — негромко ответила мадам Паскаль.
— Я вернусь в пять, Анжелина, — сказал Фрелон.
— Буду ждать.
В полумраке блеснула белозубая улыбка. Да они с ним примерно одного возраста, вдруг поняла Лизетта.
Дверь затворилась. Девушка повернулась к хозяйке дома, стоявшей возле длинного стола из вишневого дерева. На печке тихонько булькал котелок с какой-то стряпней. Пол в комнате был сложен из неровных красных плиток, истершихся за долгие годы.
— Спасибо, — повторила Лизетта. — У вас есть дети?
Мадам Паскаль кивнула.
— Старший убит в бою. Младший угнан на работы в Германию. Вот уже восемь месяцев как. Надеемся, он вернется живым и здоровым.
Ненавистные принудительные работы, le Service du travaille obligatoire, введенные в начале года, пришли на смену прежней якобы добровольной службе. Каждую неделю в Германию угоняли сотни французов, вынужденных трудиться на благо рейха. Выбора у них не было.
— У нас есть дочь, — продолжила мадам Паскаль. — Она живет в Марселе. Ее мужа тоже угнали в Германию. Теперь растит нашу внучку одна. Я все уговариваю их приехать домой… Позволите вам что-нибудь предложить? Вы голодны?
— Спасибо, я не хочу есть, но если у вас найдется кофе, с удовольствием выпью с вами чашечку.
Лизетта помнила, что население Франции живет на скудном пайке.
— Садитесь, пожалуйста, — пригласила хозяйка. — Несколько дней назад я испекла кекс. Уверена, вы сумеете проглотить кусочек.
Она захлопотала вокруг — приготовила кофе, отрезала фруктового кекса.
Было так приятно снова слышать французскую речь, пусть и с прованским акцентом!
— А подпольная работа, которой вы занимаетесь… Не боитесь, что вас разоблачат?
Мадам Паскаль фыркнула.
— Ну, расстреляют. — Она устало улыбнулась. — Я очень осторожна. И вы, не сомневаюсь, тоже будете осторожны, поэтому мы все доживем до завтра и продолжим сражаться. А его друг лучший во всей округе, — добавила она, кивнув на дверь. — Да. Я-то сама его не видела. Но он и впрямь хорош. Доставит вас, куда бы вам ни понадобилось попасть.
Мадам Паскаль поставила на стол чашечку с черной жидкостью, запахом и близко не напоминающей кофе.
— Слушайтесь его. И никому ничего не рассказывайте, мадемуазель Анжелина. Тогда вам никто ничего плохого не сделает.
Напиток, горячий и крепкий, поможет ей сохранить бодрость… Лизетта благодарно прихлебывала, грея пальцы о чашку. На вкус, правда, оказалось гадость гадостью.
Мадам Паскаль печально улыбнулась.
— Простите, у нас на юге больше нет настоящего кофе. Приходится жарить ячмень.
— Очень приятно, — солгала Лизетта.
— Иногда нам удается выменять кофе за кролика или курицу-другую, если заедет кто из Марселя, но, очевидно, даже дальше к югу кофе уже не осталось. Во сне мне иногда снится его вкус.
— Пайки скудные, — согласилась Лизетта.
— Немцы гребут все. Да и наша milice не лучше. Но дух наш им не ослабить, верно?
Лизетта приподняла чашку.
— Santé!
Несколько минут они пили молча, в уютной тишине.
— В соседней комнате стоит старая софа, — сказала мадам Паскаль. — Я постелила вам одеяло — и простите, что не зажигаю свет. Если что-то случится, из комнаты есть еще один выход — маленький потайной люк за софой. Выведет вас в амбар. Не выходите оттуда через дверь — поднимитесь по лестнице на чердак и вылезайте по крыше. Направо начнутся поля. Фрелон вас отыщет.
— Надеюсь, не понадобится.
— Лучше быть готовыми ко всему. Приказ Фосиля. Милиция может нагрянуть в любое время. С них станется застать нас врасплох в разгар праздника мадам Бернар.
— Мне очень жаль, что вы его из-за меня пропустили.
— Мне это только в радость, mademoiselle . Я ведь француженка. Мой долг — делать все, что я могу, пусть даже самую мелочь. — И она негромко добавила, сжав руку в кулак: — France libre!
Без одной минуты пять Лизетта расцеловала мадам Паскаль в обе щеки и вышла в холодный воздух спящего Сеньона. Хозяйка позаботилась напоить Лизетту перед дорогой горячим ячменным кофе и увязала в платок немного хлеба и козьего сыра, а в карманы пальто сунула яблоко и грушу.
Фрелон уже ждал девушку на улице.
— Не стоит благодарности, — прошептала мадам Паскаль в ответ на теплые слова гостьи.
Лизетта еще разок крепко обняла ее напоследок и зашагала во тьму.
— Пойдем туда, через холмы, — показал Фрелон. — На окраине соседней деревни нас ждут телега с лошадью.
— А что там, внизу? — поинтересовалась Лизетта, глядя вдаль, где пробивались слабые огоньки.
— Апт. Не самое подходящее место в эти дни. Так и кишит немцами. Идем. Фосиль ждет, а я не хочу, чтобы нас тут увидели.
Выбравшись за пределы прелестной деревушки, они начали долгий подъем в холмы.
Вдали от людей Фрелон стал заметно спокойнее.
— Вам удалось хоть немного поспать, mademoiselle ?
— Зовите меня Анжелиной. Да, подремала пару часов.
— Хорошо. Сегодня погода будет получше. Славно, что мы вышли так рано. Эй, позвольте, я понесу ваши вещи.
— Нет-нет, спасибо.
— Меня с детства учили галантности, Анжелина. А кроме того, дальше тропа станет гораздо труднее, так что будете рады вьючному ослу в моем лице.
— Ну, если вы настаиваете…
Когда девушка протягивала своему спутнику саквояжик, откуда-то вдруг повеяло лавандой. Лизетта ахнула.
— Какой восхитительный аромат!
Фрелон кивнул.
— А будет еще восхитительнее, когда солнце согреет поля. Хотя лучше всего — по вечерам.
— Я из большого города. Там так никогда не пахнет.
— Так вы горожанка! Мы стараемся не спрашивать лишнего, но это ж кошмар — идти и молчать.
Лизетта горячо согласилась с ним.
— А вы из этих краев?
— Да. И хорошо их знаю. Лавандовые поля раньше принадлежали одной семье из этой деревни.
— А теперь? — Лизетта нахмурилась.
Ее спутник печально покачал головой.
— Они были евреями. Их забрали в прошлом году. Ужасно. Такая славная семья. Жили здесь всю жизнь. Наверное, их отправили в концлагерь.
— Нам в Лондоне ни о чем таком не говорили.
— Очевидно, ваше правительство предпочитает не рассказывать об этом народу.
Лизетта покачала головой, потрясенная до глубины души.
— Мне очень жаль.
— До нас доходили слухи, что милиция, повинуясь нацистским приказам, арестовала более десяти тысяч евреев — целыми семьями, включая новорожденных младенцев. Их держат в Зимнем Велодроме.
— Я знаю это место. — Голос девушки был исполнен скорби.
Фрелон кивнул.
— В прошлом году его превратили в тюрьму.
— Помню стеклянный купол, такой величественный…
— Сейчас его закрасили, чтобы не привлекать внимания бомбардировщиков союзников.
Лизетта вдруг пожалела, что вообще заговорила о лаванде.
— Что ж, надеюсь, это еврейское семейство в один прекрасный день еще вернется на свои лавандовые поля.
Фрелон бросил на нее мрачный взгляд.
— Не думаю. Если слухи правдивы, из лагерей не возвращаются.
Лизетта не хотела больше говорить на эту тему.
— А вы женаты? — спросила она, чтобы хоть что-то сказать.
— Была у меня на примете одна девушка, да времена нынче не те, чтобы загадывать далеко вперед. Может, как все закончится, я вам предложение сделаю. В конце концов, вы первая из всех наших гостей, кто и правда выглядит по-французски.
Лизетта засмеялась.
— А вы уверены, что тут безопасно вести подобные разговоры?
Стало уже светло, и девушка поразилась, как же высоко они забрались.