Фиона Макинтош - Хранитель лаванды
Но тем утром, когда в коттедже объявилась полиция, никто не смеялся. Лизетте было уже почти восемнадцать — вполне достаточно, чтобы узнать страшные вести вместе со всеми, хотя бабушке и хотелось бы ее оградить.
Дедушка, еще в пижаме и халате, открыл дверь и, пригласив инспектора с помощником, провел их на кухню. Инспектор не успел и рта открыть, а Лизетта с бабушкой уже прижались друг к другу. Только плохие новости могут прийти в такой ранний час, когда люди еще протирают заспанные глаза.
Новости и в самом деле оказались ужасными.
Даже теперь, через столько лет, глядя, как бабушка с улыбкой готовит ланч, Лизетта вспоминала тот надрывный горестный крик, скорее вой — поток отчаянных причитаний на французском языке. Лизетта снова чувствовала, как крепко сжимали ее в объятиях бабушка с дедушкой, как все втроем они стояли, застыв островком горя, пока полицейские, смущенно запинаясь, объясняли, что ее родители попали в автокатастрофу.
Несчастье случилось всего несколько часов назад, подробности были еще неизвестны, но никто из членов семьи и не хотел знать никаких подробностей. Вопросы, недоумение, гнев, отчаяние… все это пришло потом. Бабушка с дедушкой никогда уже не стали прежними. Их единственное дитя погибло, жизнь Сильвии оборвалась в канун долгожданного воссоединения семьи. Бабушка погрузилась в черную меланхолию, через несколько месяцев уже грозившую безумием, а дедушка старался держать чувства в узде, отчаянно цепляясь за повседневную рутину. Он занимался садом и готовил, наводил чистоту и ежедневно выходил за продуктами, стараясь ни с кем не встречаться… словом, делал все, что было в его силах, и все ради своих «двух девочек». Лизетте в школе дали месячный отпуск по семейным обстоятельствам. За этот месяц голова дедушки покрылась серебристой белизной.
Помогая друг другу, они кое-как преодолели эти первые жуткие недели беспросветной скорби, и хотя Лизетта осознавала, что никто из них никогда не станет прежним, теперь, восемь лет спустя, к ним хотя бы отчасти вернулась способность радоваться и веселиться, и они могли вспоминать родителей без слез.
Мучительно было знать, что на этот раз она сама причиняет бабушке с дедушкой новую боль.
— Почему тебе нельзя нам рассказывать? — с мукой в голосе допытывался дедушка.
— Я работаю на военное министерство. Там все помешаны на секретности. Я подписала бумаги о неразглашении. Если нарушу, меня посадят в тюрьму.
Дедушка презрительно фыркнул.
— Думают, мы сразу все расскажем наци?
Лизетта вздохнула.
— Нет, дедушка. Просто никто не должен рассказывать о своей работе. Это общее правило, для всех. Мера предосторожности. Не только для меня.
— Значит, уезжаешь? — переспросила бабушка. От волнения французский акцент у нее всегда становился заметнее.
— Совсем недалеко, в Шотландию, — солгала Лизетта.
— А почему туда? — спросил дедушка, допивая чай.
— В дальних закоулках Британии ведется много разнообразной работы, о которой большинство из нас понятия не имеет. В том числе и я. Я пока знать не знаю, какую роль мне отведут. Полагаю, стану радисткой. Я в этом деле себя хорошо проявила.
— Джон, — укоризненно вмешалась бабушка. В ее устах имя мужа звучало скорее как французское Жан. — Надо радоваться, что девочка уезжает из Лондона, подальше от бомбежек! — Она погладила внучку по щеке. — Я так счастлива, дорогая, что ты будешь там в безопасности.
Лизетта слабо улыбнулась. Кофе в горле мгновенно стал кислым. Знали б они!
— Да, пожалуй, это к лучшему, — согласился дедушка. — Как поедешь в отпуск, прихвати мне бутылочку доброго шотландского виски.
Лизетта кивнула. Сейчас она сама себя ненавидела.
— Конечно. Запиши название, что именно ты хочешь, а уж я тебе разыщу.
Бабушка взяла у нее пустую чашку.
— Пойдем, милая. Я нашла кое-какую одежду твоей мамы, давай вместе посмотрим, как и что.
Лизетта нахмурилась.
— Не строй гримас, морщины останутся!.. Идем, твой дедушка достал с чердака старый сундук, а там полно всяких подростковых дневников, старых фотографий, какие-то Сильвины куклы, другие детские вещи. Тебе понравится. Я и не думала, что у нас это все сохранилось.
Лизетта посмотрела на часы.
— Я уезжаю на поезде в 4.09.
— Еще уйма времени, — заверила ее бабушка.
Драгоценные часы пролетели как единый миг, и вскоре Лизетта опять стояла на платформе в Фарнборо. Дедушка всунул ей в руки плитку шоколада и какой-то конверт.
— Это про виски, — чуть смущенно пояснил он. — Если найдешь, конечно.
Лизетта взяла конверт, надеясь, что дедушка не видит, как ей стыдно.
— Много остановок до Ватерлоо? — поинтересовался дедушка.
Лизетта понимала, что он просто цепляется за любую тему для разговора, старается отвлечь их от скорого прощания.
— Вроде бы нет. Кажется, только Уокинг и Клафам. Буду в Лондоне примерно в четверть шестого.
— А когда уезжаешь в Шотландию?
— Завтра. — Мысли о предстоящей ночной выброске с парашютом над Францией снова выдвинулись на передний план.
— Может, скажешь все-таки, где ты там будешь в Шотландии? — не унимался дедушка. — Вдруг нам потребуется с тобой связаться?
— Не могу. Я попрошу кого-нибудь вам позвонить, чтобы вы знали, куда обрашаться в случае чего. Мне передадут, если я вам понадоблюсь. — Уже слышался шум поезда, вот-вот станут видны клубы пара. Лизетта продолжала отчаянно болтать, стремясь заполнить эти последние минуты, удержаться от слез — но, главное, не дать заплакать дедушке с бабушкой. — Наверняка меня сперва на какие-нибудь курсы пошлют. Я еще такой новичок.
— Хорошо, когда можешь приносить пользу, — с легкой завистью в голосе произнес дедушка.
— Все мы должны вносить свою лепту, — торжественно сказала бабушка. — Мы гордимся тобой, милая. Когда все закончится, приезжай, проведи с нами толком хоть один отпуск. Устроим пикник на Френчам-понд. Мы ведь так туда и не выбрались.
Уж лучше бы она этого не говорила! Не застучи по рельсам колеса, все трое неминуемо бы расклеились!
— Вот и поезд! — Лизетта проговорила это торопливо и, пожалуй, излишне бодро.
— До свидания, моя милая, милая девочка! — Бабушка обняла ее. Лизетте потребовалась вся сила воли, чтобы не заплакать. Она стискивала бабушку в объятиях чуть крепче и чуть дольше, чем собиралась. Но обратил на это внимание дедушка.
— Можешь и меня так обнять. — Лизетта поняла: он догадывается, что она что-то скрывает. — Иди сюда! — он обхватил ее длинными руками и прижал к себе. От дедушкиного пальто пахло дегтярным мылом. — Береги себя, слышишь? — его голос дрогнул. — И поскорее к нам возвращайся.
Лизетта не могла даже ответить — мешал комок в горле. Как будто они договорились: бабушке ничего не рассказывать. Она сжала его руку — да так, что костяшки пальцев побелели.
— Вы уж приглядывайте друг за другом, — сказала она, роясь в сумочке в поисках билета, хотя отлично знала, что он в кармане.
Поезд со скрежетом остановился у платформы. Дедушка открыл массивную дверь.
Лизетта торопливо шагнула внутрь. На счастье, УСО обеспечило ей билет в первом классе, можно будет посидеть в тишине и одиночестве. Девушка украдкой вытерла глаза, глубоко вздохнула, бросила пальто на сиденье и высунулась в окно, чувствуя, что более или менее овладела собой.
— Я вас люблю! — крикнула она, когда двери по всей платформе начали захлопываться.
Протяжный свисток паровоза заглушил ответ.
Поезд дернулся, заскрежетали колеса. Лизетта высунулась в окошко сильнее. Дедушка держал ее за одну руку, бабушка — за другую. Поезд начал набирать ход, отнимая у них внучку…
— Au revoir ! — закричала бабушка вслед.
— Au revoir, — отозвалась Лизетта, посылая им воздушные поцелуи и гадая, увидит ли родных вновь.
Когда чуть позже она открыла дедушкин конверт, внутри не оказалось ни слова о виски и никаких денег. Он написал лишь, что если она не вернется из Франции целой и невредимой, он сам за ней отправится и отыщет, где бы она ни была. И Лизетта ему верила.
11
Ненадолго заскочив в лондонскую квартиру, Лизетта вернулась на курсы с чемоданом всяческой одежды — еще во французской упаковке. Лизетта так и не носила всего этого — мама прислала ей чемодан за несколько дней до автокатастрофы. Целый чемодан стильной одежды от лучших портных, с неотпоротыми ярлычками. Даже пара туфелек на низком каблучке от Шарля Журдана. Наставники Лизетты пришли в восторг и вместе со специально приглашенными стилистами подробно рассмотрели каждую вещь, дотошно проверяя, чтобы даже пуговицы были пришиты «на французский манер». Хорошо, что вещи слегка устарели, так выглядело достоверней, — кто ж во время войны носит сплошь новое? Лизетте велели немного поцарапать туфли и постирать блузки, чтобы поблекли цвета.
