Последний дар - Гурна Абдулразак
Во второй свой год в колледже он уже не ездил в Мфенисини каждую пятницу и, бывало, оставался в городе. Он ожидал выговоров от отца за то, что отлынивает, и боялся, что братья подумают, будто он старается их забыть. Но почему-то в его приезды отец относился к нему не так злобно, как прежде. А он приезжал всё реже. Атмосфера города, колледж и занятия — всё это делало жизнь интересной и сложной, тогда как их жизнь состояла в однообразном труде прополки и вскапывания. Их пути расходились всё больше. Когда он приезжал домой на каникулы, ему даже разрешалось час-другой посидеть в тени с книжками — только бы не злоупотреблял этой привилегией. В конце второго года он оставался в городе всю неделю. Ничем особенно интересным он не занимался. Ходил в колледж, занимался, прогуливался с друзьями у моря, мог сходить на футбольный матч. По пятницам молился в мечети в Фородхани, иногда его приглашали на обед в дом кого-нибудь из друзей-студентов. Бывал на митингах — политика заметно оживлялась.
И однажды вечером увидел ее. Нет, он и раньше ее видел, но в этот вечер по-настоящему. Молодая женщина, она жила в доме, соседнем с домом его родственников. Он увидел ее из окна, она показалась привлекательной. Он просто смотрел: дочь из богатой семьи в доме по соседству. Отец держал магазин электротоваров и место в мясном ряду на рынке. Один сын работал в магазине, другой на рынке, люди обеспеченные, у обоих сыновей по машине. На улице эту молодую женщину он не мог увидеть: она всегда ходила в парандже. Он мог только догадываться, что это она, — она выходила из их дома. А по террасе она прогуливалась с открытым лицом, не зная, что на нее смотрят.
Это было начало третьего года в колледже, и в его жизни, наполненной спокойным содержанием, не было места женщинам и девушкам. Он слушал рассказы ребят об их приключениях и романах, но не думал, что такие переживания выпадут и ему. Он любил смотреть на красивых женщин, встречавшихся на улице. Не все они закрывались так, как соседка, — некоторые так умели носить паранджу, чтобы не прятать под ней ничего существенного. После он фантазировал и виновато грешил в одиночку. Он не знал, как ему пойти дальше этого, не думал даже, когда в первый раз увидел ее по-настоящему. Подумал, что она красивая — и только. Стал поджидать ее появлений на террасе. Это не преступление. Просто поглядеть, ни о чем другом не думая, не интересуясь, просто полюбоваться на нее.
Он наблюдал за ней из своего окошка. Родственники мужа сестры жили на третьем этаже узкого дома. У них было две комнаты, а у него кладовка, крохотная конура, куда он еле вмещался. Не было ни ставень, ни стекла в окне — просто отверстие в стене шириной сантиметров в двадцать пять и высотой в шестьдесят. На рассвете в него задувал холодный ветерок, а когда шел дождь, на ноги ему падали брызги. Когда дождь был сильный, он скатывал свой тонкий тюфячок и переносил книги на изголовье кровати. За макушками деревьев, складами и верфями виднелись клочки моря, а он глядел сверху на террасу соседнего дома с кустиками в горшках и веревками для сушки белья.
Иногда он думал о том, как складно поместился в эту комнатку, но в ней бывало душно. Когда поднимал голову от книги, смотреть было некуда, только в окошко. Он был счастлив в своей комнатке, но иногда им овладевала тревога, он чувствовал себя недостойным во многих отношениях. Ему восемнадцать лет. Беден, учится на благотворительных началах. Застенчив. Лишен уверенности. Так он думал о себе. Умений никаких, только прилежание в учебе. Но он помнил, что это было счастливое время в той комнатке. Последний год в колледже, который был для него целым новым миром. Он хорошо учился, скоро ему предложат работу учителя, и дальше — достойная жизнь до конца дней.
Родственники, у которых он жил, были бедны; в доме не было электричества и водопровода. Воду носили из уличного крана ведрами, втаскивали на третий этаж и выливали в бак на кухне. Туалет был один на весь дом, на первом этаже — темная жутковатая комнатка, которую он посещал только при крайней нужде. Питались скромно, но родственники были добрыми. А он — вежливым и благодарным, и благодарность его была им приятна. С ним обходились как с родным сыном, посылали за водой, выговаривали за то, что долго спит, или занимается чересчур усердно, или пропустил молитву за соседа в мечети.
Он наблюдал из окна за девушкой потому, что она была рядом. В тот вечер, когда он сидел перед окошком, смотрел в темноту и уже собирался спать, она вышла на террасу со свечой. Она поставила свечу и одним движением сняла платье. Несколько секунд она стояла голая при свете свечи, потом стянула с веревки материю и завернулась в нее. Она не могла знать, что за ней наблюдают, — лампу у себя он не зажигал. Больше она так не раздевалась, но после того раза ее образ закрепился у него в памяти. Даже после стольких лет он мысленно видел ее, видел то неожиданное движение, когда она, заведя руки за плечи, стянула с себя платье и при свете свечи обнажила стройное тело. Ему в своей комнатке не на что было сесть, кроме кровати, как раз перед окошком. Специально подсматривать за ней, когда она появлялась, не было нужды. Наверное, он влюбился в ее образ, но ни о чем большем, чем смотреть на нее, не мечтал. Откуда бы набраться на это смелости?
Однажды она увидела, что он наблюдает за ней, но, кажется, ее это не смутило. После этого он часто сидел у окошка с книгой и смотрел на нее, пока она занималась домашними делами или, прислонясь к стене, смотрела на море. Он наблюдал, как она развешивает стирку, или выбирает камешки из риса, или под вечер поливает растения в горшках, или просто сидит в сумерках. Иногда вечерами, лежа на кровати под окном, он слышал голоса на террасе и думал, что семья прохлаждается на ветерке после знойного дня. Безобидный легкий флирт, говорил он себе, молодые строят глазки друг другу с безопасного расстояния. Но однажды отец застал их за этой невинной забавой. Он вышел в сумерках, увидел сидевшую на циновке дочь, обернулся — а там Аббас в окошке, с горящей лампой. Аббас не думал, что последует что-то серьезное. Торговец был человек состоятельный, а он просто мальчишка, сосед, живет у нищих родственников и поглядывает на его дочку. Первое время, завидев отца, он переходил на другую сторону улицы, но думал, что, если не будет мозолить ему глаза, это происшествие скоро забудется. Да и смотрел он, может быть, просто в окно, а не на его дочь. Если она оказалась на террасе, когда он смотрел в окно, что из этого? Но получилось не так.
Тетка девушки жила с ними, жила много лет, со смерти ее матери. Отец девушки рассказал тетке о том, что видел, и она подняла тревогу. Сказала, что девушка сидела там неодетая и, заметив парня, должна была сразу убежать в дом. Но дела уже не исправишь. Тетка знала жизнь, знала, как будет меняться эта история, переходя из уст в уста, и приобретет совсем другой вид, особенно если затронута репутация молодой девицы. Она пошла к сестре Аббаса Фавзии — знакомой по свадьбам и похоронам, которые они исправно посещали.
Однажды Фавзия пришла и сказала Аббасу, что его вызывают домой, в Мфенисини. Она не объяснила, в чем дело, и, когда приехали, оказалось, что никто их не вызывал, что это ее затея. Она созвала всех: отца, мать, обоих его братьев; собрались напуганные, ожидая, что объявит о какой-то трагедии, о ее разводе с мужем, или что его посадили в тюрьму за контрабанду или воровство на службе, в Департаменте общественных работ. Она сказала им, что Аббас обесчестил дочь соседа, богатого торговца. Аббас был испуган этим объявлением, сердце екнуло, словно он оступился, стоя на высокой стене. «Что за чепуха?» — сказал он, но Фавзия оставила его слова без внимания и продолжала в подробностях о возмущении торговца, о том, что ее вызвали и потребовали довести это до сведения семьи. Аббас не понимал, что она устроила и что всё это значит. Отец сильно кричал, чем занимался с удовольствием всякий раз, когда подворачивался случай. Но сейчас дело шло еще и о бесчестии.
