Сибирский папа - Терентьева Наталия
Гена звонил мне, наверное, второй или третий раз в жизни. Зачем звонить, когда можно написать и увидеть – в сети ли сейчас человек, читает ли твое сообщение. Гена такой человек, что он даже иногда отслеживает, что именно я делаю. Я ставлю «нравится» на чье-то фото, а Гена, видя, как появился этот значок, мгновенно реагирует, пишет мне: «Зачем ты этот отстой лайкала?» Это значит, что он лазил по страницам моих друзей, просто так, ни для чего, чтобы понять что-то обо мне.
Чем больше Гена проявляет активности, тем меньше он мне нравится. Не потому что мне неприятно, когда за мной ухаживают, но его ухаживания уж очень специфичные, маниакальные. Зачем следить, на какие фото я ставлю лайки? Как это может относиться лично к нему?
– Привет! Ты где? – быстро заговорил Гена. – Нас отпустили. Ты где, а? – нервно повторил он.
– Меня тоже отпустили, – сказала я.
– Да! Мне сказали, тебя увез какой-то чел!
Вот есть жаргон и жаргон. Наверное, когда я говорю на сленге, это так же бесит моих родителей. Папа часто просит меня: «Переведи на обычный язык», мама только смеется, но иногда делает вид, что не понимает того, что я говорю. Так они заставляют меня не забывать нормальный язык. Но мой сленг нормальный, современный, а Генин – устаревший, как его песни, которые он поет. Песни, которые вышли из моды, но никогда особенно популярными не были.
– Гена, я скоро приеду. Вы собираетесь где-то? Будете обсуждать?
– Не знаю! Обед уже прошел! Где мне теперь поесть?
Я вздохнула. Иногда Гена начинает общаться со мной, как со старшей сестрой, которой у него, насколько я знаю, нет. Идет в магазин за новой рубашкой или джинсами и оттуда вдруг присылает мне фото, спрашивая, какую рубашку ему выбрать. Наверное, ему хочется, чтобы у него были такие теплые, близкие, доверительные отношения со мной, почти родственные. А мне не хочется – выбирать ему вещи, советовать (дистанционно особенно), какой салат лучше съесть – с маслинами или свекольный.
Гена вырос с мамой и бабушкой, которые его избаловали до невозможности. Он учится отлично, изучает иностранные языки, что-то читает, но, вероятно, правы психологи, которые говорят, что мальчики развиваются лет на пять-семь медленнее, чем девочки. У меня постоянно ощущение, что я общаюсь с мальчиком, который намного младше меня, хотя Гена на два года старше. В этом, конечно, ничего такого нет, некоторые и замуж выходят за младших. Но мне больше нравится Кащей, который старше меня на несколько лет.
Больше Гены и Кащея мне долго нравился один популярный блогер левого толка. Пока он в начале этого лета не поставил свое фото в уютных домашних трениках и шерстяных носках, с котами, лежащими у него на животе. Я думала, что он космос, а он всего лишь самый обычный человек, у которого есть носки с узорами и пушистые коты.
Папа как-то спросил меня:
– Кто тебе из двух ухажеров нравится? Извини, конечно, за прямой вопрос. Мы вот с Валей думали…
– Никто, – ответила я.
– Правда? – обрадовался папа и обнял меня. – Знаешь, я так Вале и сказал: «Никто ей не нравится, просто эти два чудовища ухлестывают за ней. А ее время еще не пришло». Я прав?
– Конечно, – неискренне сказала я, причем так неискренне, что папа должен бы был насторожиться, спросить: «Ну-ка, ну-ка…» А он расцеловал меня, погладил по голове и сказал:
– Ты ведь у нас еще маленькая, зачем тебе эти уродские чудовища?
– Ну конечно!
– Вот видишь, а Валя говорит, что у тебя такое огромное сердце, вмещает слишком много любви, и тебе нравятся сразу двое, и она переживает…
Мама, которая тут же рядом мыла посуду, так глубоко вздохнула, что ойкнула, сказала:
– Ой, кажется, я себе что-то защемила… – Села на стул напротив меня и спросила: – Маняша, ты ведь не встречаешься сразу с двумя мальчиками?
– Я вообще ни с кем не встречаюсь.
– Она просто принимает их ухаживания… – пояснил папа.
– Ага, – кивнула я, взяв недоеденное яблоко и откусив кусок побольше, чтобы мне трудно было разговаривать с набитым ртом. Не очень-то и приятно отвечать на такие прямые вопросы.
Я сама себя спрашиваю – ну и как быть? Кто мне нравится? Вот если кто-то из них подступится с прямыми активными «ухаживаниями», как изящно выражается папа? А если оба? Как я поступлю? Кого поцелую? Обоих? Или придется честно сказать второму «Пока!»? Они ходят кругами, сужая эти круги, но в самый последний момент Гена сам теряет присутствие духа, трусит и прячется в кусты, а Кащея не подпускаю я, боюсь, наверное, потому что он взрослый и хитрый. И еще я не уверена, что настолько в него влюблена, чтобы сближаться с ним. Но как это все рассказать маме с папой?
Мне было ужасно неудобно, я долго и тщательно жевала яблоко под их пристальными взглядами, с трудом проглотила его. Потом сказала:
– Вам не о чем беспокоиться. Вы меня воспитали в очень суровых понятиях.
– Я беспокоюсь, Машенька, потому что это не совсем правильно, что у тебя два мальчика… – сама стесняясь своих слов, сказала мама.
– Нет у нее никаких мальчиков, не переживай! – сказал папа. – Посмотри на нее! Какие ей мальчики! Детский сад! Она даже не красится!
Я не стала говорить, что это еще никому не мешало взрослеть. Я сама настолько запуталась в своих чувствах – или в их подобии, или в их отсутствии – что обсуждать это не хотела. Мама с папой точно помочь мне не могут, особенно, когда они разговаривают со мной вдвоем, как единый, отлично отлаженный организм. С кем-то одним из них я могу быть полностью откровенна. А с обоими сразу – нет. Скорее всего, из чувства противоречия. Иногда мне мама с папой кажутся вечным двигателем, если вдруг ломается какая-то деталь, все остальные начинают работать в утроенном режиме, чтобы восстановить порядок и гармонию.
Мы вышли с отцом на улицу из магазина, заполненного ненужными, лишними вещами, которые не надо было производить. Я ему так и сказала. Он неожиданно с пониманием кивнул.
– А большие магазины тебя тоже раздражают? ЦУМы, ГУМы, Колизеи, Метрополисы всякие…
– Еще больше. Там просто концентрация бессмысленности нашего существования.
Отец хмыкнул.
– Я думал, столичные девушки любят гулять по торговым центрам, покупать всякие милые вещицы…
– Многие любят, конечно. А для меня это помойки – красивые, светлые, особенно долгой зимой. Везде темень, холод – а там светло, тепло, как будто искусственный оазис. Бывают помойки безобразные, вонючие, а бывают прекрасные, благоухающие. Но смысл тот же. Раскрашенный пластик в разном своем качестве, с которым мы поиграем, примерим, поносим, накрасим им лицо или кончики пальцев и выбросим через некоторое время. А уж если для наших игрушек приходится специально выращивать живые существа и их убивать…
– Тебе сложно с этим жить – с такими мыслями? – спросил отец, обнимая меня за плечо.
– Думая, вообще сложно жить, ты же знаешь.
Он так посмотрел на меня, словно понимал всё про меня. Или я всё это сама придумала, или он просто такого же склада, как я. Мы ведь точно не знаем, что это такое. Но человек – твой или не твой. Я иногда смотрю на маму с папой и понимаю, насколько они внутренне похожи. У них один склад. А я – другая. Я их люблю, и они меня любят, но я – другая. А этот человек – такой же, как я. Или я – такая же, как он. Как это может быть? Загадка. Наверное, есть в нашем мире тайны, которые мы должны разгадывать всю жизнь и так и не узнать ответа. Если представить, что в мире больше не осталось никаких тайн – ни о нашем дальнем прошлом, ни о происхождении жизни, ни о материи – жизнь станет намного скучнее.
– Нравится вот такое? – Отец показал мне на манекен в летящей полупрозрачной юбке с большими пастельными цветами, неровно плиссированной, как будто хотели сделать плиссе, а потом сказали: «А ну его, пусть будет так, свободные складочки…»
– Я похожа на человека, которому нравятся такие юбки? – засмеялась я.
– Да.
Я пожала плечами.
– Допустим, нравится, и что? Я не покупаю лишних вещей. Мне всего хватает. И не по бедности, а просто не люблю лишнего хлама.
