Людмила Петрушевская - Черная бабочка (сборник)
Счастливые заботы. Приданое.
Как-то заявился этот дурак, сын с этой придурочной женой, открыли дверь своим ключом, и сразу они оба начали прибирать, собирать бутылки в черный пластиковый мешок, снимать с одеяла пододеяльник, требовать, поедем к нам, мы тебя забираем, такая вонь! Мы тебя забросили совсем, прости. Всё, мама, едем.
— Забираем-шмабираем, — пошутила она, — идите отсюда!
И выругалась матом. Чтобы отстали.
Сильная, со своими мыслями о горах, о покупках, с надеждами на скорое выздоровление и долгую счастливую жизнь, которой у нее еще не было, она смотрела на этих двоих стариков как на каких-то предков, явившихся из глубокого и забытого прошлого.
Чего пришли? Вам что надо? Забрать меня и сдать мою собственную квартиру? Понятно-понятно. И грести денежки лопатой?
Они ходили, собирали ее в дорогу. Невестка рылась в шкафу и что-то там нашла, черный пакет, зашуршала им, как будто там внутри было сено. Начала им трясти, показывать мужу. Закричала.
— Не копайся там, не воруй! — крикнула ей изо всех сил и опять выругалась. — Это чужое!
Они хотели поднять ее силой и увезти, так собирались, точно.
А Мишка-то, как назло, опять уехал за товаром.
И она, выведенная из себя, испуганная до дрожи, стала в голос кричать, что грабят, убивают, приподнялась верхней половиной тела и изо всей силы стукнулась виском о стену. Она думала, что при таком ударе обязательно будет синяк.
Потом она схватила телефон и, вопя в полный в голос, со слезами вызвала милицию, что ее избили, ворвались двое, хотят изнасиловать, приезжайте скорее, адрес.
Положила трубку, стала ждать. Опять закричала:
— Уходите, пока вас не посадили в ментовку! (Такие и такие!) Я замуж выхожу, идите отсюда! Пока менты не приехали! Вас же заберут! (Так-растак!) Я вас посажу обоих! За травму головы и глаза! Я уезжаю в горы! Там меня вылечат!
— Что замуж, какое замуж, — бормотал сын. — Распишешься с ним и всё! Больше не нужна! Им квартира нужна! Горы! Тебя убьют по дороге! Это же понятно! Нам соседи звонили! Что тут притон, наркотики! К ним ходят за анашой!
Опять эта дура схватила пакет с сеном и показала его.
— Да, мама! Вся улица к тебе ходит! Дети из школы у них толкутся тут, родители писали заявления, милиция давно знает, но ничего не делает! Ведь всё повесят на тебя!
Гремели бутылки, которые они кидали в мусорный мешок.
Ваши, что ли, бутылки? Что тут распоряжаетесь, вашу мать?
— Это типично, поймите! — пищала его припадочная жена. — Они спаивают, приносят бутылку каждый день, потом женятся и убивают!
— Это вас убьют! — отвечала пьяная из своей тахты, с серой, давно запачканной подушки. — Вас прикончат! — голосила она, вся в слезах от ужаса. — И ограбят! Я договорюсь! Это вам нужна моя квартира!
Ввалились милиционеры, застали эту картину, вонючая комнатка, старуха лежит, откинув одеяло, кричит и показывает на руках и ногах несвежие синяки, тычет себе в глаз пальцем, что от удара не видит уже, сын хотел изнасиловать, а пожилой мужик и его жена, встрепанные, тоже кричат, что ее спаивают, бутылок вагон, смотрите, сколько собрали и еще вон сколько валяется, тут вообще наркопритон.
Пакет с травой не высовывали, сами побоялись.
И при этом сын показал паспорт, что он тут прописан.
Она кричала, что из своей квартиры выписывает его по суду, он не живет тут!
Бытовуха.
Но не убили ведь никого.
Менты, громыхая сапогами, ушли.
И этим пришлось уйти, а она вдогонку кричала, а вот я добьюсь, тебя выпишут! Подам на выселение! Отдай пакет с травой, не ваш! Вызываю нотариуса, пишу завещание!
Потом она опять принялась готовиться к свадьбе, пока не пришли свои и не начали орать из-за пакета.
Когда к ней на следующий день явилась вызванная детьми врачиха (они только открыли ей дверь ключом, а сами в квартиру не вступили) и с порога так вежливо спросила: «Вы хотите говорить с психиатром, на что жалуетесь?», то она неожиданно весело откликнулась матом, а что, так-разэдак, иди сюда, я жалуюсь, да, на сына, про этих сумасшедших тебе много что скажу. Они там стоят на лестнице, боятся не входят при вас, потому что они психбольные, они приходят меня бьют! Их надо в дурку-шмандурку!
И долго рассказывала, что закрадываются и нападают, сын изнасиловал, вон синяки на ногах и на животе (откинула одеяло). А я не могу ответить, состояние здоровья плохое, не хожу, ногами не вожу, но скоро выйду замуж и меня увезут в горы! На воздух, на природу!
И, спьяну не соображая ничего, охотно подписала бумагу, которую ей дала осторожная врач, «имейте в виду, это направление на госпитализацию!»
— Да! Пусть их забирают в психушку!
Было-то ей море по колено! Веселилась, над врачом решила подшутить. Очки вообще куда-то делись, не могла нащупать. Специально накорябала что-то, мат какой-то, раскоряку поставила, сами разбирайтесь. На букву «х» что-то. В шутку расписалась не так. Эта подпись не моя!
В психбольнице внезапно стукнула медбрата по носу.
Сын с женой и дочь с мужем ее навещали, когда уже ее перевели в тихое отделение. Она плюнула, очень ловко, сыну в морду, когда он над ней наклонился поцеловать.
В начале лета сын с семьей уехал в свой дом, который они купили очень далеко и дешево год назад за свои небольшие деньги (мать-то сразу после смерти отца продала наследство, полковницкую дачу, на которой все было построено-посажено-отремонтировано руками дочери и особенно ее мужа, но она их выгнала и быстро, задорого отдала первым попавшимся покупателям, и была очень довольна перед сделкой. Буду миллионером, кричала в телефон, всё положу на сберкнижку, а вам ничего не обломится! Потом кричала криком, что получила всю сумму в руки, сидя в машине у покупателей, вылезла, спокойно дошла до парадной, поднялась к лифту, и тут двое выхватили у нее сумку в подъезде, как будто знали маршрут и время. Это вы, это вы подстроили, наняли, обвиняла она детей. Отдавайте! Теперь квартиру я завещаю знаю кому. Не вам!).
А сын с женой, вот несчастливая судьба, тоже обнаружили, добравшись до своей деревни, что домик их стоит пустой, воры вынесли даже окна и дверь и разобрали половину шиферной крыши.
Их пустила на несколько дней соседская старушка, они, делать нечего, начали сеять-сажать у себя в огороде, ведь везли на себе посадочный материал. Как-то позабивали окна фанерой, старую дверь купили в соседнем поселке, спали на сене, тоже приключение пополам с бедой.
В сельсовете им сказали, вы московские, а нашим тут есть нечего.
Пить им нечего, так верней!
Через полтора месяца сын вернулся в Москву, ему надо было на работу, и в воскресенье он поехал с продуктами туда, в психбольницу, навестить мать, но она уже умерла там, сказали. Вы бы еще через год приехали. Кримировали ее, кремировали, за государственный счет.
Грипп якобы.
Также медсестра ответила, что за свидетельством о смерти надо в архив.
— Да она же здоровая была, как грипп? — вдруг опомнился и залепетал сын. — Она же уже ходила, мы ее навещали перед отъездом? Никогда такого не бывало! Ничего себе, от гриппа! Первый раз слышу!
Медсестра неохотно и зло пробурчала, как учитель жизни:
— Всё бывает в первый раз.
Развернулась не глядя и ушла.
Несчастный тогда понял, что мать здесь прикончили. Опять она кого-то стукнула. И с ней разобрались. И теперь не смотрят в глаза.
Только виноватые не хотят разговаривать, только убийцы брезгуют объяснять.
Да и то — ее бы все равно как-нибудь убрали, не эти, так те. Не они, так мы.
Кто всем мешает, тот уйдет.
Он шел и плакал, вспоминая маму.
Шел немолодой человек и плакал о себе.
Диалоги
Боб, Ок
Боб
Простите, извините, как проехать в город А?
Ок
Ну тут нет дороги, дяденька, тут конец пути.
Боб
А что же делать, надо возвращаться?
Ок
Тут конец пути.
Боб
Ну я понимаю, что тут конец пути. Надо же обратно.
Ок
Конец, конец пути.
Боб
Идти на вокзал, да?
Ок
Ой. Вок-зал? А здесь нет вокзала. У нас нет вокзала.
Боб
А я же как? Мы же приехали?
Ок
Приезд есть. Да.
Боб
А отъезд?
Ок
Тут я ничем помочь не могу.
Боб
Но поезд, поезд, он же обратно отправляется? С вокзала.
Ок
Не знаю, мы не видели.
Боб
Но поезд же не остается навсегда тут? Тогда здесь будет кладбище поездов, ха.
Ок
Я об этом не знаю ничего. Кладбище? Может быть.
