Пауло Коэльо - Дневник мага
Мы шли уже не менее получаса, когда вдруг послышалось нечто похожее на шум водопада. Вокруг не было ничего, кроме выжженных солнцем полей, и я подумал, что это шелестят колосья под ветром. Но с каждым шагом шум становился все сильней, покуда не исчезли последние сомнения: это и в самом деле — водопад. Необычность же заключалась в том, что сколько ни крутил я головой, так и не заметил вблизи горы, с которой мог бы низвергаться поток.
И лишь перевалив через гребень пологого холма, я понял, в чем дело, и замер в восхищении при виде этого необычайного творения природы: во впадине, способной вместить в себя пятиэтажный дом, бурлила, устремляясь к центру земли, вода. Края этого исполинского отверстия покрывала, обрамляя поток, зелень пышная и буйная, разительно отличавшаяся от чахлой растительности, по которой мы ступали.
— Мы сойдем вниз здесь, — сказал Петрус.
И мы начали спуск, и я тотчас вспомнил Жюля Верна — казалось, будто мы направляемся к центру земли. Спускаться по крутому откосу было нелегко: чтобы не свалиться, я то и дело хватался за колючие ветки, цеплялся за режуще-острые камни, так что, когда мы добрались до самого дна, руки у меня были исцарапаны сплошь.
— Дивное творение природы, — сказал Петрус.
С ним нельзя было не согласиться. Этот возникший посреди пустыни оазис со свежей растительностью, на которой вспыхивали мириадами радуг капли воды, вблизи был так же прекрасен, как и при взгляде сверху.
— Здесь природа показывает свою силу, — настойчиво произнес Петрус.
— Верно, — согласился я.
— И позволяет показать нашу силу нам. Давай поднимемся по этому водопаду. По склону, вдоль потока воды.
Я снова поглядел на картину, открывающуюся моему взору. Теперь меня уже не восхищал прекрасный оазис, эта изощренно-прихотливая выдумка природы. Я стоял перед пятнадцатиметровой стеной, по которой с оглушительным грохотом мчался поток. Маленькое озерцо, образованное им внизу, было неглубоко — в рост человека, но гремящая вода устремлялась в отверстие, уходящее невесть в какие бездны. Откос был крутым и гладким, уцепиться не за что, а озеро — слишком мелко, так что, если свалишься, вода не смягчит удар. Задача казалась совершенно невыполнимой.
Я вспомнил о том, что произошло пять лет назад, когда, чтобы исполнить чрезвычайно опасный ритуал, тоже требовалось совершить восхождение. Наставник тогда предоставил мне возможность выбора — продолжать или нет. Я был моложе, пребывал в упоении от открывшегося мне могущества Наставника и от чудес Традиции, а потому решил не отступать. Хотелось продемонстрировать свою отвагу и мужество.
И вот, на исходе первого часа, когда мне предстояло выполнить самую трудную часть задания, ветер вдруг задул с такой силой, что мне, чтобы не сорваться вниз, пришлось вцепиться в маленькую площадочку, на которой я стоял. Каково же было мое удивление, когда через минуту я заметил — кто-то поддерживает меня, помогая принять более устойчивую и безопасную позу. Открыв глаза, я увидел перед собой Наставника.
Он несколько раз взмахнул руками, и ветер внезапно стих. С невероятным проворством, обнаруживавшим порой отработанный навык левитации, то есть умения парить в воздухе, он спустился с горы и велел мне следовать за ним.
На дрожащих ногах добравшись до низу, я с негодованием осведомился, почему не унял он ветер до того, как тот налетел на меня.
— Это я его и послал, — был ответ.
— Чтобы погубить меня?
— Чтобы спасти. Ты не смог бы подняться на вершину. Когда я спрашивал тебя, хочешь ли совершить восхождение, я проверял не отвагу твою. Но мудрость. Ты выполнял приказ, который я тебе не отдавал. Если бы ты владел искусством левитации, все было бы в порядке. Но ты предпочел проявить храбрость там, где требовалось всего-навсего благоразумие.
И в тот день он рассказал мне о магах, которые, теряя здравомыслие в ходе озарения, переставали отличать свое собственное могущество от могущества своих учеников. На том отрезке моей жизни, что была посвящена изучению Традиции, мне приходилось встречать трех великих Наставников — одним из них был и мой собственный, — способных перенести свое могущество из плана физического в такие сферы, которые обыкновенному человеку не могут привидеться даже во сне. Я видел чудеса, я слышал точные предсказания будущего, я знал всю цепь прошедших реинкарнаций. Мой Наставник рассказал мне о событиях на Мальвинах за два месяца до того, как аргентинцы захватили острова. Он подробно описал ход событий и — в астральном плане — объяснил причины, приведшие к вооруженному столкновению.
Однако с того дня я стал замечать, что существуют и такие маги, которые, по выражению Наставника, «потеряли здравомыслие в процессе озарения». Они почти во всем — и даже в могуществе своем — были подобны Наставникам: я своими глазами наблюдал, как один из них за пятнадцать минут предельной концентрации заставил прорасти брошенное в землю зерно. Но и он, и кое-кто еще уже ввергли в безумие и отчаянье многих своих учеников. Кое-кто из них попал в психиатрические клиники, и по крайней мере один случай завершился самоубийством. Этих магов внесли в «черные списки» Традиции, однако контролировать их было невозможно, так что, насколько я знаю, иные продолжают действовать и сегодня.
Все эти мысли пронеслись в моей голове за какую-нибудь долю секунды — при одном взгляде на водопад, преодолеть который было превыше сил человеческих. Еще я подумал о том, как давно уже мы с Петрусом идем вместе, вспомнил черного пса, набросившегося на меня, а проводнику моему не причинившего ни малейшего вреда. Вспомнил случай в ресторане с обслуживавшим нас официантом, вспомнил попойку на свадьбе. Вспомнил и сказал так:
— Петрус, я ни за что на свете не полезу на водопад. По одной-единственной причине: это — невозможно.
Он ничего не ответил. Присел на траву. Я — тоже. Почти четверть часа мы провели в молчании. Оно обезоруживало меня, и потому пришлось заговорить первому:
— Я не хочу взбираться на водопад, потому что упаду. Знаю, что не погибну: когда я увидел лик моей Смерти, мне открылся и день, в который она придет за мной. Однако, упав, я рискую остаться калекой на всю жизнь.
— Пауло, Пауло… — с улыбкой взглянул он на меня и полностью преобразился: в голосе его звучали нотки Любви Всеобъемлющей, а в глазах появилось сияние.
— Ты скажешь, что я преступаю клятву повиноваться тебе, данную перед началом Пути?
— Нет, ты не преступаешь клятву. В тебе сейчас говорит не страх, а просто душевная вялость. И едва ли ты подумал, что получил от меня бессмысленный приказ. Ты не хочешь совершить подъем, потому что наверняка вспомнил сейчас о Черных Магах16. Использовать свое право принять решение не значит нарушить клятву. Никто не оспаривает у паломника это право.
Я взглянул на водопад, потом — на Петруса. Я прикидывал, существует ли возможность совершить подъем, и возможности такой не видел.
— Послушай-ка меня внимательно, — продолжал он. — Я пойду первым и не стану применять никакого Дара. И взберусь. А если мне удастся подняться потому лишь, что я знаю, куда поставить ногу, то и тебе удастся. Ты должен будешь только повторять мои движения. Таким образом, я уничтожаю твое право принимать решение. А вот если ты откажешься и после того, как увидишь меня на вершине, то, стало быть, нарушишь клятву.
И принялся снимать кроссовки. Петрус был по крайней мере лет на десять меня старше, так что, если он сумеет подняться, крыть, как говорится, будет нечем. При одном взгляде на водопад у меня похолодело под ложечкой.
Но Петрус не двигался. Разувшись, он сидел на прежнем месте. Потом, поглядывая на небо, заговорил:
— В нескольких километрах отсюда в 1502 году Пречистая Дева явилась одному пастуху. Сегодня ее праздник — день Пресвятой Девы Пути, — и я посвящаю свое покорение ей. И тебе советую. Не надо посвящать ей боль твоих рассаженных об острые камни рук или сбитых ног — все человечество так поступает, принося ей в дар исключительно свои муки и страдания. Нет, я не вижу тут ничего предосудительного, но все же думаю, что она обрадовалась бы, если бы люди посвящали ей не только горести, а и радости.
Я был совершенно не расположен вести беседу. И продолжал сомневаться в том, что мой проводник окажется в силах совершить подъем. Я был уверен, что все это — не более чем трюк, что он просто обволакивает меня словесами, чтобы потом вынудить сделать то, чего я делать не желаю. И, вступив на путь сомнений, прикрыл все же глаза на мгновение и воззвал к Пресвятой Деве Пути. Пообещал — если нам с Петрусом все же удастся влезть по едва ли не отвесному склону — когда-нибудь вернуться сюда.
— Все, чему ты научился до сих пор, имеет смысл только в том случае, если будет применено к делу. Помнишь, я говорил тебе, что Путь Сантьяго — это путь тех, кто действует сообща. Я тысячу раз повторял эти слова. И на Пути Сантьяго, и в обычной жизни обретенная нами мудрость ценна тогда лишь, когда помогает ближнему одолеть препятствие. Зачем был бы нужен молоток, не будь в мире гвоздей? А если бы даже и были, но молоток ограничивался похвальбой: «Я могу двумя ударами заколотить любой гвоздь», то и в этом случае он был бы бесцелен и бессмыслен. Молоток должен действовать. Вверять себя руке Хозяина и выполнять свое предназначение.
