Ангелика Мехтель - Но в снах своих ты размышлял...
Они выдрессировали всех граждан этого города.
Человеческий материал.
Людей, которые не адаптируются, нужно лечить.
Джэл лечению не поддается, констатируют врачи. Он упорствует.
Джэла надо бы подвергнуть операции на мозге.
Кое-какие клетки нужно истребить.
Программа для Болара идет дальше.
Они оставили нас одних. Умышленно.
К телу Болара все еще прикреплены электроды.
Они так скоро не сдадутся.
Я разрываю их систему. И хотя Болар знает, что любое движение руки, любой исходящий от него звук фиксируются на пленке, хотя Болару страшно, он спрашивает мальчугана, которого они оставили спящим на полу: Кто же ты, собственно, такой?
Джэл.
Откуда ты? Почему не зарегистрирован?
У меня есть друзья. Мы живем на бойне, ночуем в старых кровесборниках. Я должен поговорить с тобой.
В Боларе проснулось любопытство: Почему ты пришел ко мне, а не к моему коллеге Томкену?
Для Томкена пока что нет Джэла.
Томкен такой же контролер, как я, мы почти ничем друг от друга не отличаемся, ну разве только увлечениями.
Это Джэлу неинтересно.
Похоже, однако, Джэл знает больше всех остальных.
Отчего меня мучают? — спрашивает Болар.
Будет еще хуже, говорю я, они постараются нагнать на тебя еще больше страху. Например, станут пугать, что увезут тебя далеко-далеко от дома. Этот страх может вызвать спазмы сосудов и сердечную астму. А тогда они окончательно завладеют тобой. Так было и с теми, кого ты выдал Психиатрическому.
Я, говорит Болар, даже подумать не решался, что их излечение вовсе не излечение.
Но в снах своих ты размышлял, замечает Джэл.
И вот я здесь.
Изредка во сне ты спрашивал себя, почему те, кто отчаялся, стремятся в крановый цех. Болар говорит: Они не отчаялись. Они в сомнениях.
Они могли бы умереть, выбросившись из скоростных поездов, но им привили страх перед самоубийством, а вместе с ним — страх перед бунтом. Крохотное изменение в мозгу, не более. Чтобы люди не могли выйти из производственного процесса.
Только сны они трогать не осмеливаются. Если манипулировать снами, человек погибнет. Таким образом, сны — это заведомо осознанный риск. Сны допускают сомнение, запретное сомнение.
Болар внимательно слушает. Голос Джэла доносится словно бы из дальнего уголка боларовского мозга.
Ведь Джэл по-прежнему спит, как настоящий ребенок. Болар вслушивается в себя.
Он сомневается, но восстание невозможно, покуда город находится под наблюдением.
Покончить?
Ты чувствуешь страх, разбуженный этой мыслью?
И этот страх гонит вольнодумцев, мятущихся разладом между сомнением и покорностью, в крановый цех. С одной стороны, они подумывают о возможности все-таки покончить самоубийством, с другой же — в глубине души надеются, что ты их остановишь, выдашь Психиатрическому Отделу, который принесет излечение, сотрет их сны.
Они приравнивают излечение к избавлению, и страх лишает их рассудка.
Городская фабрика по переработке мусора стала для них обетованием, последней инстанцией, которая может спасти их от их же собственных снов, и ты, Болар, был одним из хранителей этого святилища. Пока сам не начал видеть сны.
Правда? Я был хранителем?
Ты надеялся на мой приход?
Да, надеялся, признает Болар.
Чем вы занимаетесь на бойне? — любопытствует он.
Там место сбора. Людей, в которых закралось сомнение, с каждым днем становится все больше.
Сплошь дети?
Да, с виду. Ни один не зарегистрирован. Нас вообще не существует.
Так кто же вы?
Я — это ты.
Болар — это Джэл?
Ты родился второй раз.
Мое недавнее воспоминание. Деревня и Братия?
Нет.
Где же?
Здесь, в городе.
Родился второй раз?
Ты подрастешь и выявишь назначение этого города. Почему именно я?
Потому что, к счастью, у тебя хватает сил.
Сил? Для чего?
Сил и страсти. Для страданий, какие ты способен вытерпеть за других.
Болар задумывается об этом.
Мы что же, пешки в руках маленькой кучки людей? — спрашивает он.
Здесь, в этом городе, Болар, все можно изменить, если ты шагнешь из снов в реальность.
У меня есть шанс?
У тебя — да.
Кто я?
Бацилла для этого города.
Я — это Джэл?
Ты уже несешь городу заразу.
Мы размыкаем электрическую цепь, возвращая Болара из мира созданных нами иллюзий.
С этим контролером Боларом что-то не так.
Очнитесь, Болар, ошибка в программе.
Он хотел удрать от нас.
Мы вас излечим.
Нам надо ликвидировать опасность для города, которую знаменует собою Болар.
Кто применил к Болару программу для руководства?
Он мог бы подтвердить сны тех, кто проникает в приемник.
Болар очнулся. Ищет Джэла, спрашивает о спящем ребенке.
Что с Джэлом?
С Джэлом?
Джэла не существует, говорит один из мужчин в белом защитном костюме. Мы никогда не занимались ребенком по имени Джэл. Джэла нет.
Вы сами, Болар, хотели проникнуть в крановый цех. Но прежде чем впасть в безумие, сами же автоматически заблокировали дверь воздушного шлюза. Защищались от себя. Потом мы вас забрали и попытались освободить от этого.
К сожалению, вы до сих пор не поддаетесь нашему лечению.
Я больше не боюсь, констатирует Болар.
Ошибка в программе.
Вот в чем дело: он больше не боится.
И это дает ему преимущество.
Надо выявить, сколько в этом городе Боларов.
Далеко ли шагнула эта зараза?
Болар начинает хохотать.
© Deutsche Verlags-Anstalt GmbH, Stuttgart, 1976
На перевале
Перевод И. Кивель
Целых три недели — непрекращающаяся жара; выжженная солнцем растительность на побережье. И вдруг эти потоки воды в Лигурийских горах. Земля — черная от влаги. Капли, падающие с олив. Мы чуть не утонули под струями ливня.
Стеклоочистители не справлялись с дождем.
Потом — давящая духота в долине реки По.
Мы проехали через Милан и сделали небольшой крюк от Бергамо к озеру Изео.
Там мы заправились. Пока в бак заливали бензин, я прошлась по улице городка. По дороге заметила вывеску мороженого. Взяла две порции ванильного в очень вкусных вафельных стаканчиках. Одну порцию для себя, другую — для дочки, дожидающейся на заднем сиденье.
Полдень, но становится прохладнее. Жара спала.
Забираюсь в машину, усаживаюсь.
Через некоторое время, уже по дороге от Тирано на Бормио, я неожиданно спохватываюсь: Как прекрасно было в долине Адды! Он сидит рядом, разложив на коленях карту.
Маршрут нам давно известен.
Что же изменилось? — спрашиваю я.
Что могло произойти за четырнадцать лет?
Он перечисляет новые гостиницы.
Время от времени я чувствую, что он смотрит на меня. Мы не разговариваем. Когда я вытаскиваю очередную сигарету, он обращается ко мне, дает прикурить.
Четырнадцать лет назад ему было двадцать три. Он был долговязый, худющий и вечно голодный. Теперь он поправился, носит бакенбарды, очки в тонкой золотой оправе. Однако он еще неплохо выглядит, особенно благодаря загару. Он загорает обычно до черноты, если долго находится на солнце.
Он мне нравится.
Когда мы добираемся до Бормио, он сует мне в рот новую сигарету. На миг я отвоевываю его у руля, к которому он прикован, и касаюсь его мягкой, теплой ладони.
Останавливаемся в той же гостинице, что и четырнадцать лет назад. У Анны отдельный номер рядом с нашим. Она уже достаточно взрослая. Во время поездки она почти не разговаривала с нами. Теперь она разглядывает гостиницу, посматривая на нас. Смотрит немного свысока.
Гостиница неплохая. Четырнадцать лет назад она была лучше. Очень старая и роскошная. Видно, что под листьями дикого винограда, вьющегося по стенам, отвалилась штукатурка. Как будто ничего и не изменилось.
Тогда все было почти так же, как теперь.
Тоже три недели не было дождя. Лишь иногда собирались тучи над вершинами гор, а ветер уносил их в сторону моря. Жара и запах масла для загара на пляже…
Потом эта гостиница на обратном пути. Звяканье тарелок и чашек, запахи еды, доносящиеся с кухни. Одно окно выходит во внутренний дворик и открыто, другое — на улицу — закрыто.
Через день мы оказались в горах. Побережье осталось позади. Комнатка неплохая. Только какая-то неполадка с краном в ванной. Все время шумит вода.
Забираюсь на кровать с ногами и прислушиваюсь к этому шуму.
Освещение ужасное: слабая лампочка под стеклянным плафоном. Может, хоть кровать деревянная? Нет, я случайно стукаюсь об нее коленкой и слышу металлический отзвук. На полу — линолеум и огрызок ковра. На одну ночь и это сгодится.
Наш отдых подходит к концу.
Муж расположился на кровати, закинув ногу на ногу.
Хочешь есть? — обращается он ко мне.
