Евгений Рожков - В стране долгой весны
Ване скучно на весовой, бабушка ни на шаг не отпускала от себя: боится, что он попадет под машину.
Потом Ваня отпросился к Пантелеймону Пантелеймоновичу, но его не было в ветпункте. Мальчик зашел в стойло к Орлику, дал ему кусок хлеба, прихваченный еще из столовой. Конь благодарно замахал головой и стал сильнее тянуться к Ване. Но хлеба больше не было.
«Может, Орлик тоскует о своем отце? — подумал Ваня. — Его мать рядом, а отца нет». Снова мальчик слышит топот копыт, и образ Красного коня встает перед ним. Ване становится жалко Орлика и грустно оттого, что он сам одинок. Ваня прижимается к мягким, словно материнская щека, губам лошади, и слезы неудержимо бегут из его глаз.
Мальчик выходит из конюшни и идет не спеша по дороге к деревне. Солнце печет непокрытую голову. Белая мягкая дорога горячая, кажется, будто она посыпана углями из печи. На деревьях сидят квелые от жары вороны, их много, и они кажутся волшебными черными плодами.
У кассы клуба толкались ребята, дожидаясь продажи билетов на детский сеанс. Ване не хотелось идти в кино: нужно долго стоять за билетом в очереди среди незнакомых мальчишек. Друзей у Вани в деревне еще нет.
В большом сельмаге пусто. Две пожилые продавщицы, облокотившись о прилавок, разговаривали.
— Мальчик, чего надо? — спросила одна, когда Ваня подошел к витрине и стал рассматривать красивых, будто живых, кукол, блестящие легковые машины, пластмассовые кораблики и паровозики, тяжелые зеленые танки и ракеты и многое другое, что нравилось Ване, но чего ему уже не покупали, считая его переросшим подобные игрушки.
— Когда у вас будут футбольные мячи? — спросил мальчик.
— Не знаем, не знаем, — ответила продавщица и обратилась к подруге: — Чей это хлопец?
— Дочки весовщицы Зиминой, ну той, старшей дочери, которую муж бросил, а она погналась за ним на Север.
«И вовсе он нас не бросил! — хотел крикнуть Ваня. — Бабушка и мама говорили, что папа поехал в командировку».
Но Ваня ничего не сказал. Он вышел из сельмага и заторопился домой.
Одному в доме всегда грустно. Ваня походил по пустым комнатам, побывал на дворе, поглядел на кроликов и кур и решил еще раз сходить к Пантелеймону Пантелеймоновичу. Вечером, как и утром, они выводили Орлика на прогулку.
В ветпункте оказался начальник Пантелеймона Пантелеймоновича главврач Олег Сидорович. Он чем-то недоволен и раздраженно бросает в Пантелеймона Пантелеймоновича сердитые слова. Ветфельдшер тоже зол.
— Главное было — спасти рекордистку, и мы спасли ее, — говорит он.
— Но цена, цена!.. — вскидывая руки к потолку, кричит ветврач.
— Золотая цена: корова больше не принесет потомства.
На Ваню никто не обратил внимания. Мальчик прошел в конюшню, погладил по голове Орлика и протянул ему два кусочка сахара. Большие мягкие и прохладные губы коня дотронулись до потной ладони Вани, стало щекотно, и мальчик засмеялся. В конюшне душно, темно, и Ване жалко Орлика. Там, в лугах, солнце, там счастливый мир зелени, цветов, голубой воды, упругого ветра, а здесь…
Ваня понял, что сегодня Пантелеймон Пантелеймонович не будет тренировать иноходца, потому что по-петушиному нахохлившийся ветврач допоздна просидит в ветпункте и не разрешит заниматься посторонними делами.
На улице по-прежнему жарко и душно, но солнце уже не висит над головой, а сбоку, как бы со стороны глядит на все происходящее на земле.
Дома Ване заняться абсолютно нечем. Он сел на крыльцо, на рассохшиеся доски и стал вспоминать, как ему было хорошо, когда отец и мать не ругались, когда они водили его в кино, кукольный театр, покупали мороженое и лимонад. Однажды они вместе пошли в зоопарк. Зверей привезли на машинах из большого города. Было это летом, вот в такую же жару, и звери были какими-то вареными, сонными. Обезьяны не прыгали, а спали в тени, и их розовые животы от учащенного сердцебиения подрагивали. Львы тоже спали, высунув большие бело-розовые языки. Лисицы и волки были облезлыми и жалкими. От всех пахло горелыми волосами и едким нашатырем, всех донимали наглые зеленые мухи.
Отец потом говорил, что это зверегубка, а не зоопарк, и больше не разрешил Ване ходить туда. Ваня и сам бы не пошел, потому что ему было жалко зверей, которые страдали в железных клетках.
Незаметно зашло измученное собственным жаром солнце, наступил вечер, запахло лебедой и горькой полынью. Ваня незаметно заснул.
Пришла с работы бабушка, взяла на руки спящего внука, поохивая от тяжести, осторожно внесла в дом и положила на прохладную мягкую кровать.
— Господи, родители в любовь играют — дети-то за что должны страдать? Бедненький, опять голодный лег… Как тут не болеть душе!
Совсем поздно вечером пришел Пантелеймон Пантелеймонович.
Сквозь сон Ваня слышал его хриплый голос.
— Да, жизнь — штука тяжелая…
— То-то и оно, что тяжелая. Нужно в детстве счастье… И боюсь я за него, а ну как что случится… — вздыхает бабушка.
— Он парень самостоятельный…
— Нынче такие дети, что…
— Они всегда такие были.
— Что с рекордисткой?
— Поправится, а начальство пилит меня. Оно всегда так: чем больше делаешь, тем больше тобой недовольны.
Потом Ваня провалился в сон и ничего не слышал. Опять ему снились лошади. Красный конь, мать, отец. Вместе с матерью и отцом он купал не то Красного коня, не то Орлика в озере. Вода была чистая, теплая. Ваня был самый счастливый.
Утро, как всегда, началось с наказов бабушки: не ходить одному на пруд, не трогать спички, не опаздывать на обед. Ваня сердито говорил, что он все знает, но бабушка была неумолима.
Управившись по хозяйству, Ваня сразу же побежал к Пантелеймону Пантелеймоновичу. Опять было жарко, душно и очень пыльно. По дороге Ваня встретил подруг доярок, которые по утрам приходили смотреть на тренировки Орлика. Они сказали, что Пантелеймон Пантелеймонович уехал в райцентр за лекарствами. Говоря это девушки как-то странно хихикали, будто знали то, чего не следует знать ему, Ване, ибо он еще не поймет, он маленький. А Ваня понял что к чему.
Он сразу пошел к дому ветфельдшера.
Ваня не раз слушал, как бабушка ругала Пантелеймона Пантелеймоновича за то, что он, «забывая совесть, губит себя проклятой водкой».
Калитка была открыта, и по огороду бегали чужие куры. Ваня прошел к дому, дернул дверь. Ставни на окнах закрыты. Ваня постучал, но никто не ответил, хотя он услышал бессвязное хриплое бормотанье пьяного ветфельдшера.
Больше всего мальчику теперь было жалко Орлика. Вечером его никто не выводил из конюшни и сегодня никто не выведет. А в конюшне темно, душно и там живут большущие крысы, одну из которых Ваня недавно видел.
Ветфельдшерский пункт был закрыт, а на воротах висела какая-то записка. Ваня обошел конюшню, перелез через изгородь и попытался открыть еще одну узкую дверь, которая вела к Орлику. Он долго не мог дотянуться до крючка: щель довольно широкая, но крючок высоко.
Кроме Орлика, никого в конюшне не было. Остальных лошадей взяли на различные работы. Иноходец от голода беспокойно крутил головой, бил копытами и тихонько ржал, как бы спрашивая, почему его не кормят и не выводят на улицу.
Вывести Орлика на тренировку Ваня не решался, это делал один Пантелеймон Пантелеймонович, корма в конюшне мальчик тоже не нашел.
Булка, которую Ваня принес за пазухой из дому, не утолила голод Орлика. Он по-прежнему тихо ржал и беспокойно бил копытами о пол.
И Хабиба Каримова Ваня не нашел. В конторе мальчику сказали, что он увез председателя в райцентр на совещание и вернется ночью, а может, только на следующий день.
Дважды Ваня ходил к дому Пантелеймона Пантелеймоновича, стучал, кричал, но ветфельдшер так и не откликнулся. К бабушке он не пошел, потому что знал: она с утра уехала на элеватор и приедет только вечером, к тому же она не любила Орлика.
На обед Ваня не пошел: есть совсем не хотелось.
Покрутился дома, потом еще раз сходил на конюшню, надеясь, что привезли траву, но вернулся ни с чем.
Поздно вечером пришла с работы бабушка. Ваня, всхлипывая от жалости к Орлику, рассказал ей о том, что Пантелеймон Пантелеймонович весь день прячется дома, что скотники не привезли травы и Орлик вконец изголодался.
— Что касается Пантелеймона Пантелеймоновича, то он дня через три образумится. С ним такое, правда, редко, но бывает. Орлик за ночь не помрет, а завтра в конторе начальство решит, что с ним делать. Коль не умеют они с конем обращаться, так нечего его держать в нахлебниках.
Бабушка говорила спокойно, но Ваня знал, что завтра в конторе она в очередной раз постарается уговорить начальство избавиться от иноходца-нахлебника. Бабушка всегда ругала Пантелеймона Пантелеймоновича за иноходца. Когда ветфельдшер говорил, что он думает вырастить из Орлика рекордсмена и чемпиона, что это цель его жизни, бабушка сердилась и называла ветфельдшера глупцом с большой дороги. Она считала, что колхозу нужны не рекордсмены-нахлебники, а рабочие лошади.
